– Ммне не нннужжна ссидделка или ж…жена.

Я машинально сделала шаг назад, как бы интуитивно защищаясь от несправедливых и обидных слова супруга.

Глаза наполнились слезами. В груди образовалось отчаяние, что моя встреча с пропавшим мужем сложилась не так, как я представляла себе во сне. Я ведь верила, что он жив. Ждала, а он… Встреча вышла такой непостижимой глупой и трагичной.

– Вероника Игоревна, вы слышали нашего сына. Он не желает вас ни в качестве сиделки, ни упаси Боже, в качестве жены. Мой муж вас отвезёт назад.

Но я даже не повернулась к этим людям.

Я продолжала глядеть на Макса. На его лицо, на его сильное и теперь искалеченное тело в коляске и не понимала, почему он меня отталкивает. Я ведь показала ему фото! Почему он не желает уехать со мной?!

– Я никуда не уеду, – сказала сдавленно, но уверенно.

И после моих слов, выражение лица Макса стало жёстким и даже презрительным. Я никогда не видела его таким. Никогда.

Повернулась к семейной паре, что считала Макса своим сыном и сказала:

– Я остаюсь. И буду помогать своему мужу.

Последние два слова я произнесла с нажимом.

– Вы не можете… – заговорила Анна Сергеевна.

– Могу, – оборвала её на полуслове. – Максу нужна помощь и я её окажу. А ещё покажу его докторам. А если будете противостоять мне, то я вызову полицию и настоящих родителей Макса.

Кажется, подействовало.

Но не на Макса.

– Ттты пппожал…ллеешь.

Я послала любимому мужчине счастливую улыбку.

Ника

– Вероника… Можно к вам на «ты»? – спросила Анна Сергеевна, взволнованно глядя мне в лицо.

– Да, – кивнула ей. – Можете обращаться ко мне на «ты». Ника, или Вероника.

– Спасибо, – вымученно улыбнулась она и посмотрела на супруга. – Илья, принеси тот самый фотоальбом, пожалуйста.

– Аня, нет, – возразил он.

– Принеси, – настояла она.

Илья Алексеевич хмуро посмотрел на меня и ушёл на второй этаж.

Анна Сергеевна села рядом со мной на диван и заговорила.

– Ника, пойми нас, когда Илья нашёл в горах человека, переломанного всего и без сознания, он и не сразу узнал в нём нашего сына. Всё лицо Ванечки было в крови, в синяках и ужасных гематомах.

Она нервно сцепила руки, глядя куда-то в сторону, словно погрузила в воспоминания.

– Мы выходили его, Ника, Потом показали нашим местным докторам. Мальчику сделали необходимые процедуры, но… позвоночник сильно был повреждён…

– Почему вы никому не сообщили о найденном человеке? – спросила я недоумённо. – Вы наверняка знали, что ищут целую группу.

– Знали. И нас расспрашивали, но… – она посмотрела мне прямо в глаза и сдавленным голосом произнесла: – У Ванечки помимо той родинки на пояснице, о которой ты сказала, есть ещё кое-что, что доказывает, что он наш сын.

Я вздохнула и попросила саму себя не терять терпения.

– И что же это оказалось?

– Уши, – ответила она с улыбкой. Тронула себя за ухо и показа мне своё ухо. – Видишь моё ухо? У меня уши имеют мочку сросшегося типа. Это очень редкое явление. У моих детей мои уши, Ника и родинка на пояснице в форме полумесяца.

– Детей? – переспросила её. – У вас несколько детей?

– Мальчики. Близнецы, – сказала она едва слышно. – И… одного нашего сына нам пришлось отдать… на усыновление, потому что…

Она уронила лицо в ладони, плечи её затряслись и она заплакала.

– Потому что тогда мы не смогли бы прокормить двоих детей. Мы бедно жили. Иногда голодали.

Я опешила и дрожащими руками приобняла её за округлые плечи.

– Тише… Тише… – проговорила я, не зная, что ответить и что вообще сказать.

Дело ясное, что дело тёмное.

Она плакала и отрывисто сказала:

– Ника, нашего мальчика, которого мы вырастили и который пропал без вести, звали Ванечка. А наш второй сын, которого нам пришлось отдать… я не знаю… Не знаю, как его назвали.

Я не знаю, кто сейчас передо мной – Ванечка, которого мы вырастили и потеряли пятнадцать лет назад или же, второй наш мальчик, который оказался рядом с нами, хоть и в трагичной ситуации. Но для нас он Ванечка. Он мой сын, Ника. И не смотри на меня так, будто я сумасшедшая…

– Я… – у меня слов не было. – Я не знаю, что вам сказать…

Что тут вообще можно что-то сказать? За один день на мою голову свалилось столько информации и такое событие – я нашла своего мужа!

– Не нужно ничего говорить, – сурово произнёс вернувшийся Илья Алексеевич.

Он держал в руках старый, потёртый фотоальбом.

Протянул его, вытирающей слёзы, Анне Сергеевне и сел напротив нас в глубокое кресло, которое заскрипело под ним, когда он медленно садился.

Она рукавом снова вытерла мокрое от слёз лицо и открыла альбом.

Ника

Я просмотрела альбом с фотографиями от корки до корки. Я долго рассматривала фотографии молодого семнадцатилетнего юноши. На меня с цветных и чёрно-белых фотографий глядел… Максим.

Молодой Максим.

Черты лица были его.

И да, у Макса были уши со сросшейся мочкой. Но я никогда не придавала этому значению.

Потом я долго смотрела на Илью Алексеевича. У него была массивная и упрямая челюсть с ямочкой.

Такой же подбородок был и у Макса.

Я прикрыла глаза и покачала головой.

Как же я раньше не замечала?

Глупая медсестричка! Чему тебя учили?

У отца Макса не было никакой ямочки на подбородке. Подбородок у него был тоже массивный, но острый и чуть выступающий.

Итак, мамины гены обычно составляют 50 % ДНК ребёнка, а папины – остальные 50 %. Однако мужские гены более агрессивные, чем женские, поэтому они чаще проявляют себя. Как, например, ямочка на подбородке. Это доминантный признак. У Макса ямочка есть. У его отца нет. Но есть она у Ильи Алексеевича, который так пристально буравит меня взглядом своих усталых синих глаз…

Господи… Это какой-то бред…

Но если это не бред?

Если эта чудовищная история, правда?

Неужели, если это так, то родители Макса не рассказали ему, что он… приёмный ребёнок. Если так, то почему не сказали? Боялись, что он будет искать биологических родителей?

Не знаю. Ничего не знаю и уже не понимаю.

Я помню, как горевали его родители. Горевали так же, как и я. Они тоже до последнего верили и надеялись, что он жив. Но сдались раньше меня.

И продолжили жить.

Я сжала переносицу и, вздохнув, произнесла:

– Пока я не стану никому говорить о Максе. Я буду называть своего мужа Максим.

Подняла на супругов усталый взгляд.

– Но я останусь здесь.

– Ладно, – согласилась Анна Сергеевна. – Спасибо, что поняли нас. И если хотите, мы можем прямо сейчас вам заплатить и даже доплатить сверху, скажем так, за непредвиденные обстоятельства.

Я чуть воздухом не поперхнулась и возмущённо посмотрела на женщину.

– Забудьте о деньгах, – сказала я на полном серьёзе. – Я нашла своего любимого мужчину. И ему нужна помощь. Думаете, я стану брать за это деньги? За помощь своему же супругу?

– Но он же наш сын… – произнесла Анна Сергеевна.

– С ума, что ли сошли? – рассердилась я. Потом смягчилась и добавила: – Извините. Я сейчас сильно нервничаю из-за всего. Я буду рада, если вы меня поселите в своём доме и не станете морить голодом.

– Мы дадим тебе комнату и не станем морить голодом, – сухо сказал Илья Алексеевич. – И мы надеемся, что ты, Ника, не станешь портить жизнь ни нам, ни нашему сыну.

– Я хочу вернуть своего мужа, – сказала, глядя в лицо Ильи Алексеевича. – Я люблю его. И я верила, до последнего верила и надеялась, что он найдётся. И не просто так я нашла вас… Я, конечно, не очень верю в судьбу, и считаю, что люди сами являются кузнецами своей жизни, но здесь… Чтобы вот так всё сложилось – это ничто иное, как судьба.

– Я думал, вы медсестра, а не философ, – хмыкнул Илья Алексеевич.

Он пытался меня задеть своим отношением, но я видела в его взгляде страх и сильное беспокойство.