Посмотрела на Макса. Он молчал и смотрел на меня тяжёлым взглядом.

– Я была готова на всё, чтобы перебить внутреннюю боль. Но… – я горько засмеялась. – Они расступились передо мной, позволяя мне пройти. И молчали, ни звука не произнесли, пока я не скрылась из их вида. А когда я прошла мимо частных домов, завыла собака. Наверное, они все тогда почувствовали мою боль и тоску. Дома я продолжала страдать.

Вытерла набежавшие слёзы. Воспоминания о боли были слишком яркими и ещё неостывшими и я вновь переживала те горькие минуты скорби и отчаяния.

– Я завидовала нашим друзьям, что у них всё по-прежнему. Я перестала встречаться с ними. И не желала слышать их слова, что мне пора забыть тебя, пора отпустить тебя и жить дальше. Я ненавидела их за это. Ненавидела их счастье и любовь. Даже мои родители и твои тоже отгородились от меня, не понимая, почему я так долг скорблю и не желаю верить, что ты мёртв и не вернёшься. Поиски прекратили спустя полгода. Версия была такая: произошёл камнепад, вся группа оказалась погребённой в каком-то из ущелий, куда не подобраться. Ничего не было найдено – ни вещей, ни следов, ни крови… Ничего. Словно вы просто исчезли. И на этом всё. Тебя и других объявили погибшими.

Я немного помолчала и продолжила.

– На работе вокруг меня образовалось пустое место. Только один человек продолжал поддерживать меня. Это… Это Дима. Наш с тобой друг… Но у него был другой ко мне интерес. Поэтому он продолжал со мной общаться. Я создала вокруг себя безжизненное пространство. Боль меня буквально съедала, душила ночами и не позволяла жить дальше. А ещё… А ещё я тебя продолжала ждать. Я люблю тебя… Максим… И другого мужчины для себя не хочу… Прости за имя, но не могу называть тебя Иваном. Не твоё это имя.

Покачала головой и хрипло сказала:

– Я нуждаюсь в тебе. Хочу снова ощущать тебя рядом. Дышать твоим запахом, гладить твои волосы, прижиматься к щеке, к вечеру немного колючей, целовать тебя, обнимать… Ощущать твои руки и губы на себе…

Подняла на его каменное лицо взгляд и прошептала:

– Помоги мне… Помоги мне и себе вернуть тебя… Клянусь, я сделаю всё, чтобы ты снова начал ходить и вспомнил своё прошлое.

Он долго молчал и смотрел на меня немигающим взглядом, потом взялся за своё инвалидное кресло и, развернув колёса, отъехал к окну и замер ко мне спиной.

– Пп-почему тт-ты решш-шила, чт-то я хх-очу д-другую жж-жизнь?

Я встала со стула и подошла к нему, резко развернула кресло к себе и уставилась на мужчину, которого не могла узнать.

Макс сидел в своём инвалидном кресле, поднял на меня свой взгляд и криво улыбнулся. Это была улыбка крокодила, который только что заглотил глупую птичку. Я готова была сказать ему какую-нибудь резкость, но не знала – какую; пока я, ошеломлённая, раздумывала, Макс спросил:

– Н-нутт-теперь-то т-ты жжж-жалеешь, чт-то ппп-приехала? Т-теперь-то т-тывв-видешь, чт-то т-твой муж мёртв?

Вероника

Я провела в этом доме ровно два дня.

И пока я ещё не позвонила ни докторам… да вообще я никому не звонила! И сама не понимаю, почему.

Хотя нет, прекрасно понимаю.

Макс, которого я видела сейчас, не был похож на моего Макса. У меня начали закрадываться сомнения, что это мой муж. А вдруг, это его брат-близнец, Иван? А мой любимый мужчина, на самом деле, мёртв?

Мысли сводили с ума своей назойливостью. Они как опытные палачи предлагали мне самые негативные варианты развития событий.

Вести разговор с мужчиной было очень сложно, практически невозможно.

Вчера я попросила Анну Сергеевну вместо неё отнести завтрак Максу, но когда я только вошла к нему в комнату, то получила огромную порцию презрения и кажется, даже ненависти.

А потом, он и вовсе повёл себя как истеричная женщина в предменструальный период! Он взял с подноса стакан с молоком, сделал вид, что сейчас будет пить, а затем, выплеснул молоко на меня!

Моему шоку и возмущению не было предела. И ко всему прочему, он ещё и процедил:

– Н-не смей зз-захх-ходить ко мн-не в комм-нату. Нн-никогда.

Обед и ужин относила Максу Анна Сергеевна.

На мои вопросы, почему он не ест вместе со всеми в столовой, я получила такой вот ответ:

– Ванечка не выходит из своей комнаты. Никогда.

– А как же, ванна и туалет? – спросила, немного обескураженная его затворническим поведением.

– Так у Ванечки своя ванная и туалет, которые примыкают к его спальне. Они переоборудованы под его недуг, – ответила Анна Сергеевна.

Анна Сергеевна уже приняла меня. А вот Илья Алексеевич, как и Макс, был не рад моему обществу.

Анна Сергеевна хлопотала вокруг меня, расспрашивая, как я себя чувствую, есть ли у меня снимок с УЗИ и прочее, прочее, прочее. Она даже начала фантазировать, как в этом доме снова будет слышен детский смех, топот маленьких ножек и она на полном серьёзе интересовалась моим мнением, не против ли я, если детская будет на втором этаже?

– Мы с вами знакомы всего два дня, – извиняющим тоном пробормотала на её слова. – Давайте не будем загадывать наперёд. Ещё неизвестно, Макс ваш сын или нет.

Мои слова женщине явно пришлись не по нраву, но выражать своё недовольство, она не стала. Зато её взгляд мне сказал, что она думает о моих сомнениях и подозрениях.

Если честно, эти люди меня, по правде говоря, немного напрягали.

На самом деле, я хотела взять Макса в охапку и увезти отсюда. И плевать, что тут очень красиво. Зато я – его жена.

И чтобы переменить мысли Макса в другое русло, чтобы он прекратил меня оскорблять и требовать, чтобы я уехала и оставила его в покое, я решила и ему рассказать о своей беременности.

А вдруг, эта новость пробудит в нём хоть какие-то воспоминания?

Если нет, то я завтра же, с самого утра, попрошу Илью Алексеевича отвезти меня обратно в город. Я возьму из квартиры его личные вещи и привезу сюда. Помимо вещей, я хочу привезти сюда и своего знакомого доктора, нейрохирурга, который мог бы поговорить с Максом и этими людьми как профессионал. Раз он не слушает и не слышит меня, то возможно, услышит из уст другого человека – со стороны.

Эти мысли немного привели в порядок моё сердце, которое болело эти дни, как я увидела Макса – живого, настоящего, своего родного и такого далёкого человека. Абсолютно чужого.

Уколы ставила ему Анна Сергеевна – неправильно, причиняя боль и оставляя синяки.

Этот упрямец, категорически не подпускал меня к себе – он откидывал от себя мои руки и один раз даже выхватил шприц и пригрозил, что всадит в меня иглу, если я не уберусь прочь из его комнаты, добавив в конце речи, что я сука.

Заикаясь и сидя в инвалидном кресле, после таких обидных требований и оскорблений и ужасного отношения ко мне, я захотела заорать во всю силу своих лёгких, потом пойти в сад, сорвать колючий куст с розами и засунуть шипастое растение этому психу в то самое место, на котором он сидел!

Но вместо этого я убежала в свою комнату и всю ночь прорыдала в подушку.

Ни Анна Сергеевна, ни Илья Алексеевич ко мне не зашли, чтобы поговорить и успокоить. Видимо, они считали, что после такого я сорвусь и уеду.

Но нет. Я не оставлю своего мужа.

Я нутром чувствую, что это Макс. Не понимаю, правда, почему он такой стал… Такой жестокий и даже на минуту не желающий поверить мне. Точнее, он говорил, что даже если это и правда, он не помнит прошлой жизни, а значит, меня не было. Нас не было. И попросил забыть меня и оставить его в покое.

Не оставлю.

Ни за что.

Лучше в бараний рог скручу этого упрямца, но не уеду. Стерплю все обидные слова и его скотское поведение, но заставлю его встать на ноги и вспомнить меня и нашу счастливую жизнь, нашу любовь, наши мечты и планы.

Понимаю, что будет непросто, будет больно, будут слёзы и крик в подушку, как сейчас. Но я не отступлю. Я нашла своего мужа, которого уже все похоронили! Я хочу вернуть нашу с ним жизнь и наше семейное счастье. Он ведь так любил меня…