Завтра должен был приехать ее пожилой друг – сэр Ли, – а я никак не мог признаться, что хотел бы отсидеться в комнате. За все то время, что я был частью их семьи, я раз за разом просил Стеллу скрывать мое присутствие в ее жизни от своих знакомых и друзей.
Поначалу она незло негодовала и пыталась меня вразумить, но потом смирилась. Они даже за все то время, что мы были в Лондоне, не провели ни одного полного дня в гостях у англичанина, потому что женщина не хотела оставлять меня одного в столичной гостинице.
Я знал, что мои принципы расстраивают и огорчают ее, но ничего не мог с собой поделать. Я стыдился себя, и не хотел, чтобы они стыдились меня.
Пусть даже они ни разу не дали мне повода полагать, что такое вообще возможно.
В поселке, к моему удивлению, дурная слава не коснулась нашего дома – все более-менее нормализовалось, пусть и на почту под косыми и пристальными взглядами прохожих я ходил с подозрением и опаской. Стеллу же все воспринимали хорошо, и пусть она уже реже ходила на воскресную мессу, здоровались с ней и даже порой спрашивали, нужна ли ей помощь по хозяйству.
Она смеялась и отвечала, что все прекрасно, и она отлично справляется сама.
Я сам не заметил, как уже гладил ее кисть, спустившуюся с плеча на грудь, чувствуя обжигающие легкие прикосновения даже через ткань рубашки. Если бы я мог краснеть, то рдеющие щеки и уши выдали бы меня с потрохами – очередной провокационный поток мыслей заполнял голову, и я не мог отделаться от навязчивого желания придвинуться еще ближе к сидящей рядом женщине.
От притока крови внизу живота я начал ерзать на месте, и Стелла хотела было убрать руку, но я удержал ее за запястье, возвращая ладонь в прежнее положение.
Рекс недовольно пошевелился на коленях, разбуженный моими неловкими движениями, но затем облизнулся и вновь погрузился в свои собачьи сновидения о сахарных косточках и зеленых лужайках.
– Завтра ты не будешь прятаться наверху и познакомишься с Ли? – промолвила Стелла мне на ухо.
От щекотного и возбуждающего шепота в голове наступила молчаливая пустота, и я даже, как я предположил, в тот момент не разобрал смысл слов. Мое тело, как резонирующая дека, ловило и множило любой раздражитель, и отреагировав с такой интенсивностью на ощущения ее дыхания на коже, уже трепетало и пело.
Она о чем-то спросила меня… но я думал лишь о том, что ее губы вот-вот коснутся моего уха.
– Эрик, ты в порядке?
Только сейчас я осознал, что крепко вцепился в ее руку пальцами, оставляя лиловые следы от ногтей, и, ахнув, тут же отпустил кисть артистки.
– Прости, я задумался, – хрипло отозвался я, отстраняясь, вновь заставляя Рекса приподнять голову.
– Ты слышал мой вопрос?
Она не злилась – она была в озабоченной задумчивости.
Ах да, что-то про сэра Ли…
– Я хочу, чтобы все осталось по-прежнему. Пойми меня правильно – я вряд ли смогу расслабиться.
– Но выглядит так, будто я что-то скрываю… – пожаловалась она. – Или будто я тебя стесняюсь – но это не так.
Я все прекрасно видел… но не мог себя перебороть. Мы более не обсуждали эту тему – для рыцаря английской королевы я должен остаться инкогнито.
…Рекс в своей молодой игривости никому с самого утра не давал покоя. Он, в отличие от других псов, не портил обувь и другие вещи, оставаясь довольным своими собачьими игрушками, однако уже третий мячик за последний месяц пал жертвой его зубов, не выдержав напора.
Он был очень умным, и любил меня и Стеллу до безумия. Я тоже любил его и Стеллу – одни Темные небеса знали, насколько.
Пока карета не показалась у ворот, я не уходил с заднего двора, по обыкновению после завтрака резвясь с Рексом на свежем воздухе. Снег, на удивление, все еще не таял, пусть и мороза не ощущалось, и копошась в сугробах, роняя с кустов белые шапки, питомец с азартом приносил мне палку в припорошенной инеем пасти с черным носом, а я, придумывая все более хитрые способы запутать собаку, вновь кидал палку и наблюдал его беготню.
Я вернулся в дом через черный ход, попросив Рекса следовать к Стелле – он всегда меня понимал: я умел разговаривать тем необходимым тембром, на которые животные реагировали. Я пытался занять себя книгой или рисованием, но ничего не выходило.
Сэр Ли – высокий и немолодой англичанин, прибывший сюда со своим слугой – был остроумен и умен, но жутко капризен (судя по тому, как он обращался со своим помощником, быстро ретировавшимся, лишь горячо поприветствовав хозяйку дома). Он восторженно охал, хваля обстановку и порядок в большом жилище, красоту и молодость Стеллы (я тоже не переставал удивляться, как ей удается выглядеть даже моложе тридцати – а я понятия не имел, сколько ей лет на самом деле), и устроившись в кресле (как я понял по звукам из гостиной) рассказывал о своей новой книге и увлекательных исследованиях.
Как я слышал, он был историком. И как я понял, они лет сто знакомы, потому что сэр Ли припоминал некоторые детали, о которых я даже и не догадывался и не знал – например, любимые цветы артистки, лилии (он вскользь упомянул их резкий запах, сравнивая в шутку с запахами ядов из одного из его коротких повествований), случаи из детства Виктора или эпизоды с участием ее мужа.
Оказывается, супруг артистки был жутким врединой со специфическим чувством юмора – а я-то удивлялся, как женщина терпит мой тяжелый характер! Впрочем, я мог преувеличить свою похожесть с отцом Виктора – я о нем ничего не знал, и даже по коротким фразам, порой брошенным их сыном, я не мог с точностью восстановить портрет автора гениальной музыки и чертежей, которые как идеал для подражания и источник аргументов в спорах мы с мальчишкой порой использовали.
Гость искренне интересовался, как Стелла справляется здесь одна, пока Виктор в пансионе (он прекрасно знал степень эмоциональной связи матери и сына), а она отвечала лишь, что все у нее в порядке, и она не одна.
Со стороны выглядело так, что ее компанией был веселый Рекс, раз от раза пристающий с призывом поиграть, но я прекрасно понял, о чем она. На душе потеплело от мысли, что я сделал правильный выбор и остался в этом доме.
У меня был вариант – отправиться учиться вместе с сыном артистки, благо с моими данными меня бы взяли даже по первому заочному отбору, – но я не решился. Как никак, моя внешность, пусть и ставшая меньшей причиной для переживаний (просто потому что об этом никто не напоминал) не дала бы мне полноценно погрузиться в социум и жить, как все юноши. Судя по тому, что рассказывал Виктор в письмах или при личной встрече, он делил с кем-то комнату, постоянно был среди сверстников и находился под гнетом неизбежного общественного внимания (это был мой личный термин) без права на личное пространство.
Но вот уже несколько месяцев я подумывал, чтобы уехать развеяться, благо я был уже взрослый и почти самостоятельный – я лишь пользовался желанием Стеллы окружить меня заботой, хотя сам прекрасно мог справиться и без нее.
Все же, я нуждался в ней, как в воздухе, и что бы ни твердила моя гордость, я не решался покинуть наше жилище и ее ласковые объятия в тихой и безмолвной надежде, что когда-нибудь, пусть даже и не взаимно, мои чувства к ней будут оправданы.
Я одновременно желал и боялся, что она разглядит под маской юного парнишки влюбленного юношу. Я понятия не имел, что бы было дальше, узнай она о моих настоящих намерениях.
– Ты точно не хочешь на время приехать ко мне в гости? – вопрошал англичанин. – А то ты, как я вижу, ударилась в рефлексию.
– О чем ты? – с улыбкой неведения пожимала плечами женщина.
Я находился к комнате наверху, но все прекрасно различал – и как шуршит подол ее платья, когда она перекидывает ногу на ногу, и как потрескивают поленья в камине.
– Это не записи Виктора, я правильно понял?
Я только сейчас сообразил, что, вероятно, оставил в гостиной на столе кипу листов, испещренных моим пляшущим почерком, а проницательный сэр Ли их заметил.
Стелла помедлила, прежде чем ответить:
