И тогда я разрыдался. Обеими руками обхватив ее за талию, я, пригибаясь, уже не скрываясь, выл в голос, и мои стоны тонули где-то в районе ее груди, но мне было все равно, потому что…

Потому что плакать в чьих-то объятиях было одновременно так сладко и так горько… плакать, слыша родной голос, утешающий, но поминутно прерывающийся на всхлипывания…

Ее ласковые руки гладили меня по голове, успокаивая, но я еще долго оплакивал бедного Эрика, крепко вцепившись в ткань ее черного платья. Я непроизвольно касался лбом ее щеки, и это было так… приятно.

Лишь когда я осмелился посмотреть на нее, подняв красные от слез глаза, я осознал, что что-то не так.

Ах да, я же был без маски.

Я снова испытал то щемящее чувство тоски и страха, но она, как смогла, развеяла его. Одним лишь осторожным прикосновением ладони ко лбу она стерла мои мрачные мысли, я в тот момент был готов поклясться – я пошел бы за ней на край света.

…Когда она уходила, я, нарушив все предписания матери, по обыкновению запрещавшей мне высовывать нос на улицу, стоял на крыльце, провожая взглядом Стеллу, и более не таясь, наблюдал, как вечернее садящееся солнце играет в ее темных волосах, придавая им медный оттенок, и помахал рукой на прощание.

И она помахала в ответ.

========== 2 ==========

Прошло несколько дней, и Мадлен теперь даже изредка не наведывалась в мою комнату для порядка, произнося дежурные фразы с приказом съесть обед или прибраться (раз уж ей было не осмелиться меня наказывать) – она вообще старалась меня избегать.

Немудрено, что скандал, произошедший тогда в гостиной, произвел на нее немаловажное впечатление. Только вот в лучшую или в худшую сторону – я вряд ли мог с уверенностью сказать.

После появления Стеллы в нашей жизни, я перестал общаться с матерью вовсе, и теперь в моих мечтах в роли собеседника и приятеля была единственная женщина, осмелившаяся посмотреть в лицо юного мертвеца.

Мне в лицо.

Я никогда не задумывался, почему тогда вдруг на ярмарке, среди вагончиков всевозможных приезжих артистов, я выбрал именно тот, где обитала она. Так нелепо вышло – я напугал ее, случайно конечно, нахально заглянув внутрь из чистого ребяческого любопытства, и вероятно, увидев мою маску в окне, она потом долго не могла прийти в себя. Я же поспешно ретировался, боясь быть обнаруженным. Да и вообще, я никогда не задерживался на одном месте подолгу, и животный инстинкт самосохранения подсказывал бежать, как только выдается возможность.

Хоть в чем я и благодарен Мадлен, так это в том, что она привила мне так необходимое в реальном мире чувство небезопасности, ощущение враждебности окружающей действительности. С самого младенчества она внушала мне, что люди – другие люди – находящиеся вне стен моего дома, могут мне навредить.

И она была права, но, все же, преодолевая страх, я совершал вылазки, сначала по ночам, до близлежащей церкви, чтобы поиграть на органе (отчего, естественно, получал от матери по полной программе), а потом и днем, прячась по углам и кустам, сливаясь с тенями.

После того случая с окном я старался быть осторожнее, не привлекать к себе внимания, посещая выступления странной группы артистов, игравших необычную, даже странную, но завораживающую красотой музыку.

Я всегда отличался отменным слухом, да и моим музыкальным способностям и познаниям мог позавидовать любой профессиональный музыкант и композитор, но такого я еще, впрочем, за свою довольно еще короткую жизнь, никогда не встречал. Их стиль отличался от всего, что я когда либо слышал, но в то же время, их звучание было столь проникновенным и волшебным, хоть и тяжелым, что я, как завороженный, слушал, как играют семеро странных артистов с масками животных на головах.

Хотя нет, седьмой была как раз Стелла, и она не носила маску, но весь ее облик был столь необычен, и гротескное шоу привлекало немало внимания.

Однажды я услышал про новых соседей, купивших дом по соседству, стоящий слева, если смотреть с парадного входа. Мадлен была несказанно удивлена: уже в течение нескольких лет его никто не хотел заселять, вероятно, в связи с дурной славой нашего, с которым он и стоял почти впритык, отделенный высокой стеной зеленого плюща поверх витого забора.

Я был удивлен еще больше, когда вдруг услышал голос «странной артистки», как я ее тогда называл, сидя у себя в комнате. Дело в том, что этот дом купила именно Стелла, и по обыкновенному обычаю всех новоселов, она пошла в гости к соседям. Как оказалось потом, Мадлен уже успела познакомиться с ней заочно, услышав на воскресной мессе слух про «ненормальную, купившую дом рядом с проклятым домом». Я даже представил, как местные сплетники и сплетницы, любящие перемывать кому-нибудь косточки, смакуя пикантные подробности, шушукались и косились на изящную молодую женщину в черном, оставив их любимый предмет для оскорблений – мою мать Мадлен.

Я услышал, как скрипнул затвор на парадной двери и как Мадлен, выглянув на улицу, как-то пыталась спровадить незваную гостью. Они говорили недолго, и, судя по всему, итогом был довольно вежливый отказ. Уже закрыв створку и увидев, что я с любопытством высунулся из комнаты, мать рявкнула на меня, пригрозив расправой, и протопала мимо, запершись у себя.

Я был уверен, что давно соскучившаяся по простому человеческому общению, особенно с особами ее возраста и некогда имевшегося положения, она просто взбесилась из-за необходимости прозябать в одиночестве, и всему виной был я.

Я прильнул к окну, ожидая увидеть удаляющуюся фигурку, но ни через минуту, ни через несколько минут, никто не проходил к соседнему дому. Из этого был сделан довольно простой вывод.

Она была все еще здесь.

Осторожно, чтобы мать не услышала, я открыл окно в своей комнате и выбрался в сад обычной для себя манерой – так я поступал всегда, когда мне нужно было прогуляться. Двигаясь бесшумно, я обогнул дом, подходя к фронтальной стороне, выглядывая из-за угла.

На скамье, явно страдавшей от недостатка внимания и ухода (на ней совершенно некому было сидеть), примостилась «странная артистка». Ее взгляд был устремлен вдаль, и я был уверен, что она меня не замечает, но когда она обернулась, у меня буквально перехватило дыхание от страха, и первым и единственным желанием было удрать без оглядки.

Но ноги словно приросли к земле, кое-где покрытой пожелтевшими осенними листьями, прилетевшими с одинокой ольхи, и я лишь хлопал глазами, активно придумывая, как выпутаться из такой ситуации.

– Привет.

Она мягко улыбнулась, и внутри что-то потеплело, но я так и остался стоять столбом, не смея вымолвить ни слова.

– Как тебя зовут?

Она, казалось, не замечает моего странного вида и неуместности появления.

Можно сказать, это был мой первый опыт общения с незнакомым человеком, и он был с треском провален. Мой язык словно прирос к нёбу, и я продолжал тупо таращиться на нее.

Женщина склонила голову набок, все еще улыбаясь, и ее будто бы не смущала моя глупая молчаливость. Я понял, что она все еще ожидает ответа, и осторожно сделав шаг вперед, я тихо произнес:

– Эрик. Меня зовут Эрик.

Она теперь повернулась ко мне вся, и я невольно напрягся, но тут же укорил себя за излишнюю подозрительность.

– Очень приятно познакомиться, Эрик. А меня зовут Стелла, – она улыбнулась еще добродушнее, вынуждая меня улыбнуться в ответ, и я повиновался этой простой, но очень коварной этике.

Мой рот тоже сложился в кривую улыбку, но я был рад, что это единственное, что можно было усмотреть на месте моего лица, скрывавшегося под маской.

========== 3 ==========

В тот день нашей первой живой, настоящей встречи я недолго пробыл во дворе – от переполнявшего нутро чувства сладостной запретности мой язык словно не повиновался, и я с досадой полагал, что женщина вовсе сочтет меня дураком за мои молчаливые реакции на ее естественные и, казалось бы, уместные реплики.