— Ты никому ничего не расскажешь, поняла? — сразу перешла та в наступление. — я знаю, что ты собираешься уезжать на каникулы, так что болтать направо и налево о том, что видела, ты не станешь.

— Не поверишь, но из нас двоих болтать любишь ты, — сложив руки на груди, кивнула Карина. — да и проблем больше создаешь. Но я тебя прошу. Если ты так хочешь быть с этим… учителем, то, пожалуйста, ради всего святого, не попадись. Не сделай так, чтобы отец узнал, иначе получим мы оба и тогда, ты знаешь что будет.

Маринка закатила глаза и театрально фыркнула. Да, она знала, но ее всегда защищала мать и сейчас тоже быдла уверена в том, что та встанет на защиту дочери. Именно Марины.

— Мы ведь сестры, так будь добра не ломай мне жизнь, — тихо произнесла Карина, не сводя глаз с девушки напротив. Та вальяжно раскинулась в стуле, перекинув ногу на ногу.

— Не волнуйся, Каринка. Единственное, что сломало тебе жизнь, так это твое рождение.

Больше они не говорили, Карина лишь добавила то, что если она не попадает на те соревнования, то сестру она не простит никогда. По факту у нее больше не будет сестры, так она и сказала, а Марина не поверила. А зря.

Их заметили также в школе. Они снова не выдержали и после уроков начали целоваться, закрыв дверь на ключ. К тому моменту на Марине была расстегнута блузка, приподнята юбка, а между ее ног стоял ее любимый учитель и нагло целовал ее шею, опаливая ее своим жарким дыханием. Они ничего и никого не замечали, а в этот же момент один из старшеклассников, чье лицо было спрятано под капюшоном, сделал несколько фото. В кабинете был отключен свет, но вот свет от уличного фонаря, который стоял прям напротив, все освещал и в девушке без проблем можно было увидеть и узнать Марину Кравцову, а в мужчине Евгения Ерохина, молодого и подающего надежды учителя химии. Племянника нынешнего директора, сына некогда покойного, но уважаемого человека.

Каждый день встреч своей сестры и ее учителя, Карина нервничала. А вдруг попадутся? А вдруг … мысли путались в ее голове, нагоняя еще большего страха. В какой-то момент она так рассердилась на беззаботность сестры, что хотела пойти и признаться отцу, но не смогла. Язык не повернулся, тело не слушалось, она так и оставалась сидеть в своей комнате. На уроках она отвлекалась и думала о школе, время от времени видела взгляды Ярового, который, скорее всего, что-то да замечал между Маринкой и этим Евгением, но молчал. Карина даже поговорить с ним хотела, но как начать разговор тоже не знала и боялась, что что-то случайно скажет не то и парень будет лишь более уверенным в собственных догадках и предположениях.

В проклятый вечер, как называла его Карина, она была дома. Переписывалась с Дашкой, та заказала подруге покупку парфюмерной воды, которая продавалась в одном единственном магазине. Сама Даша еще не скоро могла попасть бы в город, да и при родителях столь дорогой парфюм себе купить не могла. Вся надежда была на Карину, ведь та совсем скоро едет в город, на соревнования.

Марина тоже была дома, точнее только вернулась. Она вся светилась от счастья, ее пиджак был застегнут на все пуговицы, ведь Евгений был так страстен, что случайно оторвал несколько пуговиц от блузки и теперь нужно было их пришить обратно. Но пришить так, чтобы мать не догадалась. Сама родительница сидела в гостиной и пила чай, ела фруктовое печенье и смотрела новый выпуск программы, в которой мужчина сомневался в том, это ли его ребенок и в конце должен был выйти дяденька и огласить результаты ДНК-теста. Маринка терпеть не могла такие программы, но краем глаза всегда посматривала.

Девушка даже переодеться не успела, как на пороге дома появился отец. Он был зол и взбешен, вены на шее вздулись, того и наровили взорваться. Виктория Дмитриевна сразу же подскочила, едва не пролила на себя чай, подбежала к мужу и начала интересоваться, что же произошло. Что стряслось и почему он такой… злой? Мужчина молчал, когда снимал пиджак, когда разувался и убирал свой портфель на тумбочку, даже когда закатывал рукава белоснежной рубашки он не проронил не слова. Марина ничего не брала на свой счет, мало ли, что могло произойти на работе.

— Виктория, зови Карину, — только и сказал он, а после, когда Марина решила подняться в свою комнату, попросил остаться тут и ее. Сердце девушки проронило несколько ударов и снова начало биться в прежнем темпе, все хорошо и спокойно. Не стоит паниковать.

Карина спустилась через несколько минут, она была измученна и было видно, что подготовка к контрольной по географии отнимала у нее все силы, но только не тренировки (на это она никогда не жаловалась. Даже не думала об этом!). Следом за ней спустилась и Василина Андреевна, их бабушка, а только затем вернулась Виктория Дмитриевна. Женщины сели на диван, Карина стояла позади него, опираясь руками о его спинку и не сводя глаз с отца. Она будто что-то заподозрила по тому взгляду, которым мужчина смотрел на ничего не понимающую Марину. Взглядом полным непонимания, злости, гнева, смешанным с предательством и негодованием.

— Марина, дочка, ничего не хочешь мне рассказать? — спросил он, убирая руки в карманы брюк. Он пытался выглядеть спокойнее, но у него ничего не получалось и Карине было страшно от этого вдвойне.

— Нет, пап. Все хорошо, даже замечательно. Сегодня была контрольная по физике, думаю, что все прошло неплохо, а еще по литературе сочинение написала, ну там тоже меньше четверки не будет…

— А с химией? — спросил он и ноги Карины подкосились. «Он знает!» — пронеслось в ее голове, но она ничего не сказала, лишь сильнее сжала губы. Она начинала дрожать, а вот Марина была все еще спокойна, будто и не догадывалась, что именно хотел услышать от нее отец.

— А что с ней? — удивленно спросила Марина, хотя Карина все же заметила, как ее сестра нервно поправляла края пиджака, дабы не показывать свою блузку. Что с ней? — все с химией хорошо, завтра оценки расскажут по практическим. Не думаю, что получу тройку, с этим предметом у меня все хорошо…

— Хорошо? — хмыкнул мужчина, смотря на дочь. — хорошо? — повторил он громче, и Маринка лишь кивнула.

Сомнений не оставалось, он все знал. Знал и ждал, когда все расскажет ему Маринка, сама, но она молчала.

— Не сомневаюсь. Ты ведь ради этого «хорошо» — нарисовав в воздухе кавычки пальцами, прикрикнул он. — раздвигаешь перед этим своим учителем ноги, дочка? Не делай вид, что не знаешь, о чем я говорю! Я все видел, все знаю и ты не поверишь, как я зол. Я вбухиваю в вас деньги, строю планы на ваши жизни, чтобы вы ни в чем не нуждались, а ты позволяешь какому-то малокососу лапать себя на учительском столе? На его столе, Марина! Тебе едва исполнилось шестнадцать, о чем ты думаешь?

— Милый, я не понимаю…

— Твоя дочь спит с учителем, Виктория. И я в жизни не поверю, что ты не заметила этого, — прервал он мать.

Бабушка сидела спокойно и бросала осуждающие и сочувствующие взгляды на Марину, мать протянула ей руку и сжала плечо дочери. Даже сейчас все внимание было направлено на Марину и никто из них, кроме сверенного отца, не вспомнил о Карине, которая стояла за их спинами и мысленно надеялась на то, что он отпустит ее на соревнования. Он ведь мог забыть о своем обещании, мог сжалиться, мог…

— С этого дня вы вдвоем, — он посмотрел сначала на Маринку, потом на Карину. — ходите только в школу и никуда больше. Дом, школа, дом. Никаких дополнительных занятий, никаких тренировок. Ничего и никого за пределами стен дома, — от услышанного Карина сжала пальцы до легкого привычного хруста и опустила голову, прикрывая глаза. Вдох-выдох-вдох.

— Милый, у них выпускной класс. Им нужно посещать…

— Ничего не нужно, Виктория! — крикнул он. — ты дура или не понимаешь, во что ввязалась твоя дочь? Она спала с учителем. Очнись! А если она беременна, ты вообще думала, что творишь? — обращался он уже к Марине, которая начала реветь взахлеб, тем самым пытаясь разжалобить всех, но ни отец, ни Карина, которая затаивала обиду на сестру, были неприступны.