Формула вводит меня в подобие транса, я повторяю слова снова и снова. Сила, где она, когда так нужна?

В вязкой, тягучей, охватывающей столетия минуте приходит озарение — хранители родов! Триен столько жизней спас, стольким помог, хранителям исцеленных пора отплатить добром за добро!

В трансе звучит мой гуцинь, я зову покровителя своего рода. Я тоже обязана жизнью Триену. Хранительница моей семьи появляется, вижу ее лицо. Она похожа на бабушку, но лишь похожа. Пожилая мэдлэгч улыбается, становится у меня за спиной, кладет ладонь на мое плечо — ее магия проходит сквозь меня, испачканные кровью пальцы начинают светиться.

Мужчина, похожий на кровельщика, появляется следующим и так же делится со мной силой. Духи приходят, их много. Их больше трех десятков! Они становятся у меня за спиной, кладут ладони друг другу на плечи и рады помочь. Их сила и магия наполняют меня, перетекают в Триена. Мои руки светятся, заклинание создается правильное. Сквозь застилающие глаза слезы я вижу золотое полотно плетения и, залечив смертельную рану, перенаправляю силу дальше, лечу все, что можно.

Его первый вздох я чувствую пальцами, слышу, но боюсь посмотреть в лицо. Слишком поверхностный этот вздох. Я страшусь ошибиться.

Новый вздох, глубокий, свободный, лишает меня сомнений. Я поворачиваюсь и смотрю Триену в глаза. Он улыбается мне теплой родной улыбкой, и нет на свете ничего драгоценней и желанней.

Он отводит глаза, обводит взглядом хранителей и кивает им. Он искренне благодарен, они это знают без слов и уходят один за другим.

Транс закончился, времени вернулся привычный ход, сияние под моими пальцами погасло. Триен сел, обнял меня. Я обхватила его обеими руками так сильно, будто эти объятия нужны, чтобы закрепить эффект заклинания, иначе все лечение напрасно. Слов не было. Только слезы облегчения, только счастье оттого, что мы оба живы.

ГЛАВА 23

Второй разбойник умер, лошадей, привязанных в тени, мы забрали. Триен сказал, это будет плата жителям деревни за похороны мага и его подручного. Шаманский конь вернулся к хозяину, а мой мерин спокойно ждал нас в тени деревьев.

Серьезный разговор я откладывала до подходящего момента. Когда никакие житейские мелочи не будут отвлекать, когда Триен обмоется и переоденется из окровавленной одежды в чистое, когда я приведу себя в подобающий вид. Мы устроились у дерева, я достала из сумки хлеб и сыр на перекус, Триен протянул мне вымытую редиску.

— Ты ведь знал о Фейольде, — прозвучало обвинительно, но тон смягчить не вышло. — Не отпирайся. Я видела, как ты прощался с родными.

Он вздохнул и честно ответил:

— Да. Я знал. Метку раньше разрушить не получалось. Если бы я его на себя не отвлек, он бы выследил тебя и убил. Поверь, это был единственный способ уберечь тебя.

— Ценой твоей жизни? — возмутилась я.

Он отложил хлеб на полотенце, повернулся так, чтобы смотреть на меня прямо.

— Алима, послушай. До конца выслушай, хорошо?

Я кивнула, встретила взгляд серьезных серо-зеленых глаз.

— Если для того, чтобы ты была жива и счастлива, понадобится моя жизнь, я ее отдам. Потому что я люблю тебя.

— Ты поражаешь меня, Триен, — ошеломленно вглядываясь в лицо этого удивительного мужчины, я не знала, что делать. Плакать или смеяться от счастья. — Ты одновременно такой умный и ужасно глупый. Как же ты не понимаешь, что без тебя мне моя жизнь не нужна? Потому что я люблю тебя.

Он поцеловал меня. Нежно, ласково, и я отвечала на самый желанный поцелуй в жизни, от которого сладко заходилось сердце, и я забывала, где нахожусь. Важен был только Триен. Чудесный, родной, любимый. Рядом с ним, в его руках я была на своем месте, а это даже больше, чем дом.

Мы оба хотели большего, много большего, чем поцелуи, но место не располагало, а Триен еще и подчеркнул, что вначале нужно спросить разрешения моих родителей и пожениться. Действительно, как я могла подумать, что правильный и порядочный Триен решится на внебрачную связь? Но это было так трогательно, так уважительно по отношению ко мне и законам Каганата, что нарушить правила хотелось только сильней.

Немного меня отрезвило то, как на северянина-шамана смотрели мои соотечественники в ближайшей деревне. В Аваине и Итсене я привыкла, что к словам Триена относились с уважением, его совета спрашивали, никому и в голову не приходило оспаривать сказанное им. А каганатцы насторожились, о доверии не было и речи. Люди, даже мужчины, предпочитали разговаривать со мной. Закрадывалось подозрение, что, если бы я не объяснила произошедшее, Триена посадили бы в тюрьму, обвинив в убийстве двух человек.

Как все же странно, что Триен моим соотечественникам настолько чужд. На меня на севере с такой подозрительностью не смотрели! Хотя надо признать, что там доброжелательное отношение ко мне создавал один взгляд на моего спутника-шамана. Здесь же моя неочевидная и недоказуемая принадлежность к роду мэдлэгч никак не спасала ситуацию. Удивительно.

Из-за отношения каганатцев к Триену я предложила и дальше устраиваться на ночлег под открытым небом. Скрытые защитным куполом от глаз и ушей посторонних мы нежились в объятиях друг друга и целовались в те немногие часы, которые ошейник позволял мне проводить в человеческом облике.

Артефакт срабатывал все чаще, истощал безмерно и задерживал нас в пути. Триена это беспокоило, но он неизменно меня подбадривал, брал к себе в седло и считал дни до Гюльхота. Их оставалось всего пять.

Мой ошейник был не единственным артефактом, свойства которого изменились в Каганате. Триен перестал носить повязку, сказал, что в ней больше нет нужды. Я спросила, почему, а тема оказалась неожиданно очень трудной. Он рассказал мне о своей наставнице, Санхи, о других воплощениях и о том, что они обрели посмертие. Триен подчеркнул, что эту тайну, кроме меня, знает лишь Симорт, и объяснил, какова была роль брата во всей этой истории.

Я о подобном прежде никогда не слышала, откровенность ценила безмерно и секрет обещала хранить. Ρассказ Триена объяснял очень многое. И одиночество такого видного жениха, и невозможность долго путешествовать, и подслушанный мной разговор с Симортом, и даже изменившееся в Каганате поведение Триена. Призраки былых воплощений не давали ему покоя.

До Гюльхота оставалось всего три дня пути, а магия ошейника уже не просто мешала, а отравляла существование. Из-за нее я перекидывалась раз в час, к полудню была в полуобморочном состоянии и почти не соображала. Знала, что Триен взял меня к себе седло и приспособил два полотенца так, чтобы мне было удобно отдыхать и не соскальзывать.

Я не помнила ни ужина, ни привала, не осознавала, что происходило вокруг. В плотном мареве слабости ощущала постоянное движение и цеплялась за голос Триена, уговаривавшего меня потерпеть еще немножко.

— Мир этому дому! — ясно и громко произнес Триен на каганатском. Надо же, не замечала раньше, как другой язык изменяет его голос. — Мне нужно немедленно поговорить с господином Азатом. Немедленно!

С господином Азатом? Это имя моего отца! Мы уже в Гюльхоте?

— А кто приехал? — сторож на воротах никакой почтительности к шаману не выказывал.

Я удивилась такому непростительному для работника мэдлэгч безрассудству, выглянула из-за плаща Триена. Щурясь в свете фонаря, посмотрела на незнакомого человека.

— Его дочь, — отрезал Триен. — Это очень срочно!

— Я скажу ему, — недоверчиво ответил сторож. — Подождите тут.

— Я не буду ждать, — в этих словах наверняка была магия, потому что сторож без пререканий пропустил нас во двор, а сам велел заспанному парнишке сообщить о госте.

Триен спешился, прижимая меня к себе одной рукой. Тогда же я заметила, что только светает. Мы, оказывается, ехали всю ночь. Триен залез в седельную сумку, достал что-то, велел позаботиться о конях.

— Они очень устали. Мы за сутки только раз останавливались, — услышала я сквозь наваливающийся сон.