Алистер присоединился к тренировке Элиссы, чем нарочно испортил Зеврану красивое зрелище. До самой ночи Стражи тренировались и обсуждали наиболее эффективное применение приёмов фехтования и способности рассеивать магию. Элисса была рада отвлечься от тяжёлых мыслей и погрузиться в обучение, хотя иногда переживания давали о себе знать и развеивали сосредоточенность.

— Ты устала? — спросил Алистер. — У тебя мешки под глазами. Может, перерыв?

Элисса отвела глаза, и Страж молча отругал себя за бестактность. Он же слышал про кошмар… или ему не стоило говорить женщине про мешки?

— Если ты устал, то закончим, — тихо сказала Элисса и убрала меч. Она снова неправильно поняла его слова.

Алистер хотел возразить, но заметил, что и в самом деле поздно. Все их спутники уже разошлись по палаткам, кроме Винн. Вчера она стояла на часах и сегодня тоже ложилась поздно. Элисса пыталась возразить чародейке, что та не обязана дежурить, но Винн лишь рассмеялась и сказала, что уж тут молодым не уступит, и попросила не намекать на её пожилой возраст. Элисса извинилась, чем ещё больше развеселила Винн, и больше эту тему не поднимала.

— Ты же порой об этом думаешь, правда? — услышала Кусланд голос за спиной. — О том, была бы лучше твоя жизнь, если бы ты не стала Серым Стражем?

Элисса смотрела на добрую улыбку Винн и её проницательный взгляд.

— Всегда думаю, — тихо ответила Кусланд.

Чародейка присела возле неё у костра и устремила взгляд на звёздное небо.

— Когда-то в башне, будучи совсем юной, я осознала, что Круг станет всей моей жизнью и другой у меня не будет. Семья, любовь, бесхитростное существование — всего того, что другие люди принимают как должное, у меня никогда не будет. И я впала в сильнейшее уныние. Я только и думала о том, что заперта в этой башне, как в тюрьме, без выхода, без иного исхода. Я начала ненавидеть свою жизнь и саму себя, и вот как-то ночью я оказалась в часовне башни. Я искала убежище, быть может, ответов на вопросы…

Чародейка вдруг замолчала, потому Элисса спросила:

— И нашла?

Винн чему-то усмехнулась.

— У меня, верно, был заплаканный вид, или я нашумела, потому что вышла преподобная мать и решила поговорить со мной. И поскольку мне было больше некому исповедаться, я исповедалась ей… и, наверное, наговорила немало глупостей. Но она сказала, что Создатель не просто так предназначает каждому из нас свой путь, и страдаем мы только потому, что противимся этому предназначению.

Элисса была не согласна. Она знала, что многим людям не повезло с судьбой ещё при рождении, и уважала тех, кто пытался изменить её собственными силами. Однако возражать чародейке не стала. Лишь украдкой спросила:

— И что ты ответила на это?

Винн снова рассмеялась:

— Ха, я решила, что старая курица совсем спятила! Мне было тогда пятнадцать, от силы шестнадцать, и я знала о жизни всё! Так что я ушла. — Элисса сморгнула, такого исхода истории она не ожидала, но Винн мягко улыбнулась и продолжила: — Однако я всегда возвращалась в эту часовню и по прошествии времени начала понимать, что преподобная мать была права. Казалось, мы с ней полные противоположности — маг и священник, — но на деле вышло не так. У нас было слишком много общего. Как и маги, некоторые священники не выбирают свой путь. Иногда их отдают в церковь ещё детьми. Преподобная мать всю свою жизнь провела в церкви, а я свою — в башне. Она научила меня, что семью и близких можно найти среди людей, которые тебя окружают, что можно любить своё дело и найти счастье в исполнении долга, — Винн погладила Элиссу по плечу. — И даже в самопожертвовании есть радость. Если ставишь других выше себя, тогда их благополучие — твоё, и их счастье — твоё счастье.

— Постоянно так жить — очень трудно, — проговорила Элисса.

Винн накрыла её ладонь своей.

— Даже в такой жизни есть свои радости — радость дружбы, осознание того, что ты в мире не одна. Ты можешь кричать, визжать, беситься, ненавидеть жизнь Серого Стража, а можешь её принять и разглядеть хорошие стороны. Выбор за тобой.

Винн снова ей улыбнулась и ушла в свою палатку. Алистер сидел недалеко и делал вид, что копается в своих вещах. Он тоже слушал. Как и Элисса, он уже давно привязался к мудрой чародейке и порой был рад её послушать, однако сейчас усиленно притворялся, что ничего не слышал. Возле Алистера, развалившись на боку, посапывал Чейз.

— Вот уж кому беспокоиться не о чем. Кормят сытно. Обязанностей минимум, — Страж слегка попинал мабари в мягкий живот. — Эй, просыпайся. Сегодня твоя очередь сторожить, — Чейз на это только всхрапнул, а Алистер наигранно нахмурился. — Если ты таким образом намекаешь, что мы сегодня меняемся ролями, ты ошибаешься. Я собираюсь поспать и…

— Алистер, — Элисса окликнула тихо, но Страж вздрогнул. Она стояла у него за спиной. Мабари тоже проснулся и вскочил. Алистер ожидал, что она отругает его за то, что он трогал её пса, но Элисса смотрела в другую сторону. — Ты ещё не идёшь спать?

— Хм, нет, а что?

Вообще-то собирался.

— Послушаешь историю? — Элисса, потупив взгляд, теребила в руках серебряный медальон. — О семье Кусланд.

Они отошли за деревья к небольшому пруду, покрытому льдом, где бы их никто не увидел и не услышал. Элисса ходила из стороны в сторону и не могла начать. Только собиралась, как чувствовала, что слова застревают в горле и царапают изнутри. Когда она, наконец, заговорила, то сказала совсем не то, что собиралась:

— М-м, леди Изольда сказала, что вы поговорили…

— Хм, можно сказать и так, — подыграл Алистер. — Кажется, это было что-то вроде извинения.

— Так вы помирились?

— Да. Думаю, да. Честно говоря, я рад, что это осталось в прошлом… слушай, по-моему, тут холодно. Давай я костёр разведу, — вдруг сказал он и ушёл за ветками.

Так он дал ей время собраться с мыслями. Вернувшись, он принёс пару одеял, чтобы сесть, свалил ветки в кучу и не без труда заставил огонь разгореться. Сегодня было и впрямь холодно.

— Когда в отряде есть маг, быстро расслабляешься, — проворчал Страж, усиленно дуя на крошечное пламя. — Надеюсь, окрестных волков не привлечём.

— Отец звал меня волчонком. Всегда, сколько себя помню, — вдруг сказала Элисса и печально улыбнулась. — А мама звала своей душой, брат — сестрёнкой… и мы очень друг друга любили.

Элисса рассказывала долго. О своём детстве. О людях. О том, как ей подарили щенка мабари. Как она впервые вывела его погулять и забыла про время. Ох и влетело же ей.

— А однажды я нашла в лесу какую-то полуразрушенную стену или, может, это была древняя смотровая башня, я не знаю. Помню, как залезла на неё. Она стояла на высоком холме, поэтому было далеко видно. Я слышала, что няня и люди отца ищут меня, но мне не хотелось им отвечать. Я чувствовала себя как птица в полёте и любовалась горизонтом. Когда солнце начало садиться, я поняла, что больше не слышу голосов и не знаю дорогу домой. Мне стало страшно, и я начала звать папу, — Элисса улыбнулась. — Ты знаешь, он услышал меня и нашёл. Когда он окликнул меня, я оступилась на стене и начала падать. Отец поймал меня в последний миг. Испугался, наверное, больше, чем я. Он крепко обнял меня и попросил больше так не делать.

Алистер внимательно слушал и не перебивал.

— Когда я, глядя на Фергюса, тоже захотела заняться фехтованием, отец не сразу мне разрешил. Он просто не поверил, что я серьёзно и что мне хватит терпения. Он говорил, что женщинам нужно приложить куда больше сил и стараний, чтобы биться с мужчинами на равных, а я тогда… была довольно тощей и не производила впечатления, что вообще подниму хоть один меч. Как-то вечером я искала Фергюса. Мне сказали, что он на стрельбище, но было поздно, и я никого уже не нашла. Но кто-то оставил там лук со стрелами, и мне захотелось попробовать. Лук был размером с меня и ужасно тугой. Я всадила его в землю, наложила стрелу, как видела это у других, и попыталась натянуть тетиву. Вышло так неуклюже, а стрела так и осталась у меня в руках. Я пробовала десять раз, двадцать… не знаю, сколько, прежде чем стрела вообще улетела хоть куда-нибудь. В колчане было ещё много стрел, но я упрямо возвращалась за единственной первой. Именно ей мне хотелось попасть в мишень. Она была так близко! Всего пять моих шагов! Но не получалось.