От окружающих орудий пыток всем было не по себе: дыба посреди помещения, игольчатые стулья у стен, маленькие печи, тяжёлые кандалы, подвязанная под потолком петля, щипцы с застывшей кровью, цепи, не отражающие свет ржавые пилы и смазанные чем-то хлысты. Никому не хотелось думать, как их применяли. Тяжёлый, как оковы, воздух был напоен смертью.
Ещё один крик долетел до Элиссы сквозь толщу камня. Она вздрогнула. Закрыла уши руками. В этой могучей крепости, узниками которой оказались теперь они сами, тоже пытали людей, калечили их тела и души. С ними тоже так поступят, прежде чем отдадут палачу? Разобьют лицо Элиссе, вывернут из суставов руки так, что она больше не сможет держать меч? Сломают ноги Алистеру, раздробят его кости, чтобы он больше не смог подняться?
Никто из узников Хоу не заслуживал той участи, на которую тот их обрёк. Некоторые не могли поверить в спасение, испуганно озирались, раненые и избитые. Один забился в угол камеры и не желал уходить. Кричал о крови и невыносимых муках, поле боя и темноте, и ничто не могло сдвинуть его, обезумевшего от пыток, с места. Другой был эльфом, настолько исхудавшим и бледным, словно просидел в темнице полжизни. Ослабевший он едва мог ходить.
— Какой сейчас месяц? — бормотал он пересохшими губами.
Ещё один из глубины своей темницы взывал к Андрасте и молил о прощении. Спутавшаяся борода отросла почти до нижней части груди, мертвенно-бледные руки тряслись. Едва Элисса приблизилась, чтобы открыть его камеру, как он посмотрел на неё помутневшими глазами и сдавленным голосом позвал:
— Это ты, сестрёнка? Нет… я тебя не знаю… Кто ты? Ты настоящая?
— Он говорит так, словно одурманен, — тихо сказал Алистер. — У храмовников бывает такое после того, как они перестают принимать лириум. Смятение, слезливость. От привыкания так просто не отделаться и если вдруг перестать…
— Вряд ли здесь ему давали лириум.
Впервые за время освобождения пленных Элисса что-то сказала. Она провела ладонью по глазам, словно стряхнула с них морок. Всем этим людям сейчас гораздо хуже, чем ей. Нельзя теряться.
— Ты храмовник?
Узник перед ней выглядел настолько ослабевшим и растерянным, что в нём с трудом можно было узнать одного из могучих воинов Церкви. Подобное место способно сломать кого угодно.
— Я… я храмовник. Рыцарь-лейтенант денеримской Церкви. Прости меня, Великая Андрасте, я не исполнил долг. Кто знает, что натворил этот малефикар? Я ведь поймал его… правда? У Редклифа. Но люди тэйрна отняли его. Я протестовал! Я говорил им… но меня притащили сюда… Андрасте, прости.
— Люди тэйрна? Ты говоришь про мага крови Йована?
— Да! Он уничтожил свой амулет и сбежал из Круга. Мы с товарищами разделились, и я был один. Меня…
— Если бы Владыка Церкви узнала об этом, она была бы в ярости. Храмовники неподвластны знати, — сказал Алистер. — Бедняга…
— Вы сон? — растерянно глянул храмовник, словно забыл всё, что сказал до этого.
— Нет, не сон. И ты свободен.
— Никто не может освободить меня от греха, кроме всемилостивой Андрасте… Сестрёнка, где ты? Прошу, помолись за меня.
— Мы могли бы позже проводить его домой… вот только где его дом? Может, в церковь, как и всех? — предложил Алистер.
Храмовник больше ничего не сказал, только продолжал молиться. С большим трудом его хотя бы удалось вывести из камеры. Из его ладони случайно выпало кольцо-печатка. Он до сих пор сжимал его в молитве, но теперь, кажется, не заметил, что выронил. Элисса подняла кольцо и заметила герб: штурвал над тремя волнами.
Одного узника Стражи сняли прямо с дыбы. Его молодое лицо наполовину превратилось в синяк, а ноги были раздроблены, скорее всего, тяжёлым молотом.
— Это что, отец меня так наказать решил? Почему он прислал вас только сейчас? Я тут чуть не помер! Только не говорите, что он узнал только что! — То ли юноша всё ещё пытался сохранять так бодрость духа, то ли защищал свой разум от боли пыток.
— О чём ты говоришь? — спросила Элисса. — Кто ты?
Узник тут же изменился в лице и поморщился от неприятной боли. Он потупил взгляд и неуверенно спросил:
— …Так мой отец вас не присылал? Тогда кто же меня спас?
— Мы Серые Стражи, — не стала таиться Элисса.
— О, понимаю. Я слышал, что один из ваших тоже здесь, и ему приходится хуже всего. Я ещё легко отделался, хотя стоять до сих пор не могу!
Узник с большой жалостью рассмотрел свои изувеченные ноги, но думать о худшем не хотел.
— Мой отец банн Сигхарт… если он вас не присылал, значит, он не в курсе, каких змей набрал себе в союзники? Этот Хоу… Он колотил меня и повторял, что Серые Стражи предали короля при Остагаре. Думал, с пытками я лучше в это поверю! Может, он ещё и ждал, что я перед всем Собранием земель это повторю? Как бы ни так! Я знаю, что вы ни при чём. Мой молочный брат был при Остагаре. Мы дружили с младенчества. Когда он вернулся, то рассказал, что его отряд получил приказ бросить короля — перед тем, как на того навалились порождения тьмы. Вот она правда. Из-за неё мой друг однажды исчез… Я искал его повсюду, и в итоге меня самого бросили сюда. Вы не знаете, он тоже здесь?
— Не знаем, прости. Но выведем всех, кого сможем.
Не все узники рассказывали свои истории. Полуживые, а иные и на грани смерти не могли даже встать, ничего не видели перед собой и не говорили. Кто они? За что попали в это царство темноты и боли? За то, что знали правду? За то, что встали на пути — намеренно или нет? За то, что выполняли свой долг? За то, что хотели постоять за справедливость?
— Мы не сможем вывести их отсюда. Этот замок всё ещё полон солдат, — печально сказал Алистер.
— Неужели здравую мысль я вдруг от тебя слышу? — беззлобно съязвила Морриган. — Мы здесь время теряем. Чем дольше, тем опасность ближе.
— Я не брошу их, — ответила Элисса, подбирая ключи к очередной камере.
— Знаю, потому и не прошу, — скрестила руки на груди колдунья. — Но подумай вот о чём: что после смерти Хоу здесь всё изменится, и узники свободу обретут. Так что не копайся слишком долго. Просто уходи.
— Кстати, об узниках, — подал голос Зевран. — Слышите?
Чуть дальше располагалось ещё одно крыло темниц. Оно было практически пустым, и лишь по рассерженным еле слышным в глубине крикам удалось понять, что там кто-то есть — изрядно помятый, но в целом невредимый человек. Отросшие тонкие усики, ухоженные, хоть и ныне грязные волосы, и когда-то приличного вида одежда. Он выглядел так, словно про него здесь давно забыли, и изрядно исхудал.
— Да как вы смеете! Я эрл Денерима! — орал молодой мужчина.
Элисса пришла на крик, и едва узник заметил её, то разразился оскорблениями, но Кусланд спокойно ответила:
— Последним эрлом Денерима был Уриен Кенделлс. Он погиб при Остагаре. Зачем ты лжёшь?
— Я его сын! Воган Кенделлс. Это правда! Выпусти меня сейчас же, не то велю спустить с тебя шкуру!
— Любопытно, как ты собираешься то сделать, — усмехнулась позади Морриган.
— Если это правда, как здесь мог оказаться сын эрла? — подумал вслух Алистер — Разве он не должен быть мёртв, раз владения передали другому эрлу?
Воган презрительно сплюнул.
— Это всё из-за Хоу. Слишком много наших солдат погибло при Остагаре. Когда назревали беспорядки, Хоу прислал сюда своих людей, чтобы усилить гарнизон. Так он утверждал. Тьфу! Едва я впустил его, он бросил меня сюда. «Ещё одна жертва эльфийского восстания», как он сказал. Открывай эту дверь сейчас же! Я покажу этому Хоу, как поступать так со мной!
Воган уже раздал местным солдатам перстни с пальцев, оторвал от своего дублета все золочёные пуговицы, только чтобы тюремщики приносили ему еду, но уже второй день к нему никто не приходил, и Воган был зол.
— Эльфийского восстания? Эльфы восстали? Почему?
— Почём мне знать, что взбрело в голову этим остроухим тварям? Иногда им начинает казаться, что они люди, и приходится ставить их на место.
Элисса слышала, что Уриена Кенделлса уважали в народе, несмотря на некоторую претенциозность эрла, но вот про его сына никто ничего хорошего сказать не мог. Шептались даже, что Воган пытался нанять Антиванских Воронов, чтобы убить родного отца и получить его титул. Впрочем, это были слухи.