— Мы нашли там много, можно и поделиться с ближним, — пожала плечами Лелиана. — Элисса бы сделала так.

— Элисса, несомненно…

— А из-за чего там шум на улице? — Зевран выглянул в окно.

— Как чего? Принц Белен Ассамблею снова созывает. Все уже слышали, — проворчал Джанар, глядя на беспорядок в своей лавке. Это как же он сегодня будет принимать покупателей?

Зевран, Лелиана и Морриган переглянулись с серьёзными лицами.

— Мы пойдём. Спасибо, что впустили, — тактично поблагодарила Лелиана, словно это не они только что вломились через стену.

Отряд покинул лавку и поспешил в сторону Алмазного квартала.

*

«В первый день они пришли, всех с собою увели».

Холодный свет минерала мерцал на стенах, обнажая мясистые коконы и влажную плёнку на полу, под потолком, в щелях — повсюду.

«В день второй они напали и кого-то пожевали».

Вонь гниения мешала дышать, вынуждая срываться на кашель. Душный пот пропитал одежду и жёг глаза.

«В третий день, явившись в гости, доглодали наши кости».

Шаркающие шаги то спешили вперёд, то затихали и топтались на месте. Хриплое дыхание иссушило горло. Рука, держащая свет, дрожала.

«В день четвёртый мы их ждали и от страха умирали».

Обнажённый меч казался невероятно тяжёлым. Потная под перчаткой ладонь сжимала щит. По привычке. Защиты не было. Укрыться было негде. Страх закрался под кожу, леденил макушку и не отпускал.

«В пятый день к нам заглянули и девчонку умыкнули».

Слух вёл вперёд на отголоски эха. Тело с усилием сбрасывало цепенение и продолжало идти, метаться, искать.

«В день шестой девчонки крик прямо в душу нам проник».

Смутный шёпот становился громче, как последняя агония, как память стонущих пещер.

«В день седьмой ей через рот рвотой вспучили живот».

Тошнота подкатывала к горлу. Снова кашель в мертвенной тишине и голос, бормощучий погребальные ужасы.

«В день восьмой тварьё игралось, над девчонкой издевалось».

Бормотание, пропитанное похоронным спокойствием, как перед казнью, с которой смирились. Слова, полные боли, замешательства и раскаяния.

«В день девятый девка злобно стала жрать себе подобных».

Огненный свет костров, осветивший мерзкие гроздья и пузыри цвета плоти. Жуткие изуродованные кровью своды пещер и леденящий рёв, доносящийся из их глубин.

«Вот она пирует сладко и готовится стать маткой».

Нечеловеческий. Неживотный. Инородный, осквернённый смертью.

Стражи с соратниками опасливо вышли в ярко освещённую душную комнату. Вонь, исходящая от мясистых сгустков, била в ноздри. Шорох мерещился отовсюду, слабым эхом отражаясь от влажных лоснящихся розовой плёнкой стен, но его источник был один. В комнате был ещё кое-кто.

— В первый день они пришли, всех с собою увели. В день второй они напали и кого-то пожевали. В третий день к нам заглянули… — бормотала скрючившаяся на корточках фигурка. Когда она услышала позади осторожные шаги и скрежет тяжёлых доспехов, то резко замолчала и замерла.

Спутанные волосы висели седыми клочьями и лишь кое-где ещё сохранился каштановый. Руки и шею покрывали чёрные пятна и нарывы, как от заражения скверной, но выглядели иначе.

— Что это? — напряглась она и посмотрела мутным невидящим взглядом. — Гномы? Люди? Невозможно. Здесь никого не может быть, кроме тварей.

— Заберите меня предки! Геспит! — воскликнул Огрен, и гномка обернулась на звук своего имени.

— Знаешь её? — спросила Элисса.

— Из Дома Кондрат… и Бранки. Вечно таскалась за ней.

Геспит как будто что-то припомнила и почти мечтательно произнесла:

— Была капитаном её отряда, была её близкой подругой и была любовницей. Бранка…моя любовь.

Огрен цокнул языком и топнул от досады.

— Так и думал, что тут было что-то не то! Кабы я знал, что у моей жены такие пристрастия, внёс бы пару предложений в наш брак. Эх, Бранка, — проворчал он.

— Нет-нет. Нельзя говорить об этом. Нельзя. Нельзя! — забормотала себе на уме Геспит. — Её здесь нет! Её здесь нет!

— Геспит, успокойся, пожалуйста. Чем мы можем тебе помочь? — мысль о том, что кто-то здесь напуган куда больше, чем она, отрезвила Элиссу и заставила убрать меч в ножны, чтобы показать пустые ладони, но гномка испугалась совсем не оружия.

— Помочь? Нет. Вы просто сон о незнакомых лицах и открытых дверях. Нет помощи. Ничего не осталось. Есть тело и есть надежда, и оба превращаются…

Элисса не могла понять, о чём говорит Геспит. Разум гномки помутился, чёрные нарывы покрывали лицо, а взгляд был пустым и безжизненным. Элисса усиленно сосредоточилась и почувствовала в Геспит скверну — так много, что она заполнила всё её существо, но всё же Геспит не стала вурдалаком, ещё не утратила дар речи.

— Геспит… что произошло? Где все ваши родичи? Мы встретили здесь только порождений тьмы…

— С мужчинами они милосердны. Их всего лишь убивают, а женщин… уже много умерло, многие предпочли убить себя, чем стать… Я и Ларин не смогли. Я думала, Бранка остановит это, но она лишь смотрела, она дозволила. Храните нас предки, что она наделала… и я её не остановила. Простите её… нет, её нельзя простить.

— Ч-что она сделала, Геспит?

— Эти твари… они… приходят, блюют, они насилуют, срыгивают желчью и кровью прямо нам в горло, а потом мы начинаем меняться. Всё, чего я могла желать, чтобы первой стала Ларин. Я хотела, чтобы взяли её, а меня пощадили, но пришлось смотреть, что они с ней делают, как она меняется, как начала пахнуть их вонью, как разбухла. Она разодрала ногтями лицо своему ещё живому мужу и выпила его кровь и стала… плодить их… Как это выдержать? Как это выдержала Бранка?

Ужас закрался всем в души. Элисса почувствала, как дрожат её плечи, а услышанное не укладывалось в голове. Она нервно сглотнула и обхватила себя руками. Она всё поняла, но не хотела об этом думать. Вонь и мерзкие сгустки плоти заполонили каменную комнату, на полу разлита отвратительная жижа, скверна пропитала каждую трещинку. Ноги будто приросли к земле, и Элисса не могла сбросить с себя оцепенение. Она всё поняла по словам и стихам Геспит, которые гномка продолжала бормотать как исповедь, как проклятие. Её участь была куда срашней смерти, страшнее заражения скверной. Участь всех, кто живым попадал в плен к порождениям тьмы, кого они утаскивали в глубины подеземелий — гномов, людей, эльфов. Их участь — это…

— А Бранка-то где? — первым подал голос Огрен. — Не поверю, что и она померла. Не похоже это на неё.

— Слишком много тьмы, — бормотала Геспит. — Наковальня… она во тьме, окружена ею и тащит Бранку за собой.

— Ты видела Бранку?

— Не более, чем пару вдохов… но раньше, чем начало мира. Это было… очень давно… Достаточно давно, чтобы потерять её… чтобы полюбить снова… чтобы возненавидеть больше всего на свете… нет-нет, ничего не хочу слышать про Бранку! Ля-ля-ля, я не слышу про неё и не думаю!

Огрен тяжело вздохнул.

— Больше мы от неё ничего не добьёмся. Но Бранка точно жива. Она где-то рядом. Я уверен.

Элисса более не спрашивала, почему Огрен так думает. Может, это была вера, может, упрямство и неприятие, но что-то определённо случилось… что-то очень плохое. Элисса присела рядом с Геспит, стараясь не касаться коленом склизких луж на полу.

— Мы можем тебе чем-то помочь? — с сочувствием спросила Кусланд и заглянула в пустые помутневшие глаза гномки.

— Помочь? — подняла голову Геспит. — Я полна ими! Я вот-вот превращусь в Ларин! Гномы не видят снов, но мне будто снится, что я далеко отсюда, но спастись… это значит поверить, принять это, а я не приму! Я не стану тем, что я видела! Я не стану Ларин! Не стану Бранкой!

Геспит сорвалась с места и убежала прочь вглубь тёмных тоннелей, не обернувшись на оклик Элиссы. Отряд в замешательстве стоял посреди освещённой огнями изуродованной комнаты.

— Это было… жутко, — сказал Алистер, стараясь придать голосу бодрость, — и, кажется, там дальше будет не лучше.

Элисса посмотрела в проход природной пещеры, где исчезла Геспит и поняла, что совсем не хочет туда идти, но Огрен уже сделал несколько шагов в ту сторону.