Тут и Лебедь понял, что к чему.
-- Петров! - кричит. - Там не чищено! Ты куда, дурак, подался!?
Но с Поручика, как с гуся вода, забрался метров на восемь. Довольный, в первооткрыватели играется. Тут вороном взвился и Леопольд.
-- Мы там с Квасцом новую трассу прочистили. Она еще не готова! Куда лезешь? Мы ее Леопольдовкой назовем.
Только поздно. Встал Поручик в дикий клинч. Ноги, руки крестом растопырил, сплетается рисунком в букву зю.
-- Мама! - вопит. - Я попал! Калоши со стенки сползают.
Шуму, грохоту было. Думали, Поручик конечности обломит, но повезло. Затормозился головой. Одна шишка, да ссадина поперек лба. Кость без рогового нароста ни к чему не годится.
Тетки для начала перепугались, а когда Петров из кучки прошлогодней хвои откопался и самостоятельно на ноги встал, смеялись как бешенные. Один Леопольд оскорбился.
- Все торжество испортил! - говорит. - Теперь Леопольдовка дурной славой пользоваться будет.
-- Какая Леопольдовка!? - Ирка Филиппок кричит. - Это теперь Петровка, по имени перволетателя. - Глазами большущими на Леопольда зырк. А что тут возразишь по факту свершенному?
-- Так что пролетели вы с Леопольдиком, как фанера над Парижем. Две недели зря булькались. А Поручик вас опередил, - резюмировал Лебедь.
-- Сволочь ты, Леша, - отхаркнул в сторону Леопольда Квасец. - Я ж говорил, давай вместе. А ты - сам да сам.
Варево приспело. Тетки потащили посуду наружу к столу, стоящему на опалубке у избы. Почуяв время еды, с чердака лихо десантировалась гоп-команда. Старатели муха
ми облепили площадку для поглощения и вооружились ложками. К вбрасыванию не опаздывал никто.
Тот самый лысый субъект, маленький, бритоголовый и лихо шаркающий носом, вызывал у Петручио особое, ни с чем не сравнимое отвращение. Его колкие, шальные глазенки скрывали пластмассовые наросты огроменной очковой оправы. Кояя ему явно не мешала, наоборот, казалась непрерывным свойством его натуры и увеличительного поведения.
Субъект лихо метал ложками в обеих руках, не договаривал с полным ртом, а более пыжился сожрать все за всех, не оставляя шансов прочим. В его отрывочных фразах явно сквозило фраерско-дворянское происхождение. Междометия он заканчивал на ять, а речи зачинал на б..., что вызывало гомерический хохот остальной компании и давало субъекту дополнительное время на потребление пищи.
Прозывали стервеца Лысым. Он брился и обрастал под ежика каждую неделю и шапок не носил даже зимой. Непрерывное проветривание мозгов удерживало мальца от всяческих умственных заболеваний.
С правого края стола, брезгливо держа вилку за самый кончик, ковырялась в личной тарелке Любка. Исключительно аккуратная, она смотрела на гиппопотамовы извращения Лысого с неподдельным ужасом. Его неуемное перепотребление подрывало девичий аппетит и подходило позывом к горлу, но Любка зажмуривала глаза и крепилась.
Ждали чая. Вожделенный пакет с пряниками никто от греха не вскрывал. Лысый прихватил в руки нож и принялся соскребывать с деревянной поверхности лежбища многочисленные культурные отложения.
Стол на опалубку сваяли из части ствола сосны толщиной в пару обхватов. Скатерти на его поверхности отродясь не видал никто. Жестокие пищераздаточные баталии и коллизии укрывали его серую гладь прочной жиро-мазутной коркой. Раз в год с подобной неприятностью боролись обрезательным способом. Вооруженные специальным рубанком двое мужиков за день плотной работы снимали естественную скатерть до бела.
Лысый от скуки пытался проделать оное упражнение хилым ножичком. Плотные наслоения поддавались с большим трудом. Плоды нелегкого производства он с вящим сожалением скапливал в небольшие кучки. Пропащая пища таки...
-- А что, Лысый, слабо такую кучку сожрать? - полным пренебрежения голосом вопросила Любка.
- А вот и нет, - загоношился Лысый. - Только не вкусно все. Вот если бы с тортиком... - Его очки мечтательно взлетели на лоб, но тут же погасли на обрыдлой переносице.
-- Спорим на три тортика, что ты эту кучку не съешь? - сдуру подначила его по простоте Любка.
-- Спорим! Только на десять, - проворковал Лысый и плотоядно посмотрел вдаль. Ему уже виделась лакомая кулинария.
Квасец мигом разбил спор. Лысый с жаром загребал жиро-битумную смесь в огромную ложку. Любка еще не верила. Но десять тортиков?!
Лысый держал орудие прямо напротив рта и в упор рассматривал Любку. Та прикрывалась от гадости руками, но сквозь щелку в пальцах бдила от надувательства.
-- Не верю! - только и успела прокричать она, как Лысый раззявил пасть и водрузил кучку внутрь своего личного мусороприемника.
-- Бу-у! - тут же булькнула Любка и, зажав рот руками, побежала от чужих глаз за угол избы.
Лысый выплюнул гремучую смесь изо рта, прополоскал победный орган водичкой из кружечки и победно выкрикнул: - Десять тортиков!!! Бульканье за избой явно усилилось. Остальные тетки кинулись то ли откачивать, то ли помогать Любке.
- Ну ты даешь, - протянул Захар. - Ты ж ей желудок испортишь.
-- Так я ж не проглотил! На грудь не принял! - утверждал Лысый.
-- А она теперь точно чего-нибудь проглотит, - мрачно сказал Захар и отправился пользовать потерпевшую.
-- Но десять тортиков?!
-- Сам ешь.
А с Любкой это не в первый раз, то у нее несварение желудка, то страхи замороченные. Отправились они как-то с Ленкой в избу средь недели потренироваться, а из мужиков никого с собой не уговорили. Глядь, на Предмостной Мурашик под рюкзачком стоит, они и возрадовались. Все не одним в тайге.
