-- Лебедя знаешь?
-- Слышал, он главный тренер Буревестников. Говорят, ростом под два метра, кучерявый и башковитый - в науке работает. Меня Ильич к нему лично направлял.
-- Во-во башковитый, с его дури и началось.
Лебедю все нипочем. Он спит три часа в сутки, а еще и храпит так, что остальным хоть вешайся в очередь. Изба Эдельвейс большая, новая, далеко в тайге, рядом с Манской Бабой. Но мужики к ходьбе привычны, час от Центра и дома. А пришлый народ дорогу туда не знал, себе спокойней.
Заложили избу на вершине скалы, там стоянка была еще в семидесятых. Вот и обновили. Венцы свежие, белые, смолой пахнут. Крышу сделали высокую, утеплили изнутри. На чердаке ночевать самая лафа. Светло, тепло и мухи не кусают. А спать там - что чай пить, никак не напьешься, и похмелье не мучит.
У входа в избу настил сбили, чтоб ходить подсобнее, не сверзиться с верхотуры. Стол на два распилили из цельной колоды. Длинной метра три и толщиной в локоть - солидный. Сиди за ним, чай дуй и на тайгу поглядывай. Вдалеке Стенка Манская, за спиной скала Танк, а из-за качающихся макух кедрача проглядывает скалка Кабарга. А под тобой море хвойное, волнами качает. Внизу весело скворчит ручеек.
Утро выдалось ненастное. Прошедшим вечером снег отшумел. Скалы покрыло тонкой проседью сентябрьского первого снега. Лазать не хотел никто, не сезон. В калошах уже опасно - поскользнуться недолго. В триконях с копытами рановато - снега толком нет.
Просидели мужики до обеда за столом, но так ничего хорошего и не надумали. К вечеру двинули домой. Что еще делать? А тропа одна, через стенку Манскую и до Центра. Добрались до Первого. Никуда не свернешь, тут Лебедь и загоношился.
-- Не уйду, - говорит, - пока Дуськину щелку не вылезу. Что домой пусторотым приходить?
После Теплыха Дуськину щелку столбисты распечатали. Слева, по еще более крутому, научились выходить. Тут важен почин. А когда знаешь, что другие смогли, самому легче. Но сегодня погоды невпроворот.
-- Лебедь, - мужики ему говорят, - ты с ума двинулся? Там в щели уже ледок коркой. Под ногами слякоть скользкая. Ухнешься вниз, сломаешь оконечность.
Да что с Лебедем спорить? Сказал, значит сказал. В нем росту под два метра и косая сажень в плечах. У него размах восемь теток (сразу по четыре под правое и левое крыло). Вот и возрази.
Мужики, кто поумнее, на рюкзачки присели, а примеру поддалась зеленая молодежь. Тесемки на калоши вяжет, разминается на полном серьезе. Лебедь тем временем громоздится на эту самую щель. Неловко, холодно - пар изо рта идет, а он без разминки.
На этом и погорел. Снежок наверху в щели разгреб, правой рукой вроде прихватился, отпустил левую. На карниз уже потянулся, а правая соскользнула. Так и ухнул вниз, в горизонтальном положении. Мордой в слякоть.
Встал, лицо белое-белое, шары выпучил, варежку раскрыл и сказать ничего не может. Мужики к нему кинулись, а у Лебедя крыло подбитое вниз свисает, пухнет ободом на глазах. Он всем лебединым размахом его об камень саданул. Сломал к такой-то матери.
Лечился Лебедь, почитай, всю зиму. Кисть неудачно срослась, докторам ее ломать приходилось дважды. Но по Столбам чудак лазал и в гипсе. Настырный до безобразия. Через месяц пришли они с Квасцом под Первый. Снег уже плотно лег, а мужики Обходиком под Колокол подались - тренируются.
Пока по-простому черпали, у Лебедя нормально получалось. Идет, от боли морщится, но виду не подает. Подобрались к месту, где в щель нужно заправляться. Там стеночка горизонтальная, а под ней метров пять до щели. Вроде и не сложно все, но одного крыла Лебедю для стенки не хватает в разлет.
Квасец вокруг него навинчивает бравыми кругами. Варианты прохождения выдает разные. А Лебедь битый да умный. Заедает его сомнение.
-- Ты что, Лебедь? Здесь нормально с одной рукой! - утверждал разгоряченный Квасец, во второй раз проходя стенку туда и обратно.
-- Левую ногу на балду, правую переносишь на пологость. А тут, под рукой хороший карман. На правую встал, уравновесился, рукой перехватился здоровой. Раз, еще шаг и на полке.
-- Ты ето, - не спеша, сообщал мудрый Лебедь, - если до полки, то ничего. А если мимо нее, то там метров сорок. Одни слюни до земли и доедут.
-- Да что тут...? - личным примером доказывал жизнелюбивый Квасец и вихрем проносился по стенке.
-- Вот так, вот так и вот так! Вот так, вот так... А-А-А! - понеслось над землей. И чудом не пролетев мимо нижней полки, Квасец обеими ногами плотно засел в щели.
-- Ногу, я сломил! Ногу! - благим матом орал потерпевший. А хмурый Лебедь размышлял про сказку, в которой битый, носил небитого, но тупого.
Разобрались и с этим. После травмпункта привычно не унывающий Квасец лихо орудовал костылями. Лебедь в очередной раз попал под штамповочный пресс докторов на костяную переукладку. А на Столбы неутомимо надвигался Новый Год - самый большой на деревне праздник.
Встречали праздник обязательно в избе. Готовились истово, прятали шарики и хлопушки. Чтобы выпить и закусить, так это может и дурак. А чтоб над друзьями подшутить - требуется истинное воображение. И перебор не в чести. Тайга не поймешь, куда с тылу аукнется.
Один мужик хитрым приколом всех наповал сразил. В новогоднюю ночь народец любил не только праздновать, но и примерное восхождение совершать по темнякам. Зная енту особенность, ловкий недоумок захватил с собой в тайгу паяльную лампу.
Снега в тот год выпало предостаточно, и четко представляя маршрут горе-восходителей, приколец соорудил засаду. Проследив видимую нить полета от перегиба метрах в пяти над землей, мудрый тактик (если человек хитрый, то он хитер, а если мудрый, то му...) натаскал туда снега. Пять метров и в Африке за пять метров, а калечить он не хотел никого.
Ночью звук по тайге слышен далеко. Времени у бойца хватало, паяльная лампа на полных парах, а из-за перегиба не видно ни зги. Он огоньком ключевой зацеп раскалил (там без него никак), сидит, дожидается. Толпа приближалась, явно навеселе. Орали взахлеб песни столбовские, верещали девки, вопили в ночь мужики.
