До центральных Столбов от конечной около часа бодрого пешего хода. Дорога древняя, крытая видывавшим виды асфальтом, окаймленная с боков сочной в лето сибирской зеленью. Огромный, дышащий гарью многочисленных заводов город остался позади. Легкие наполняет чистая, пьяняще свежая тишина, и цепочка шагов ведет вас вверх, в самое сердце тайги.
Скрипнет тяжелая, темная дверца кордона Лалетина. В гравий превратится изъеденный весенними ручьями асфальт. Белая березка мостом перекинется через дорогу, шагаешь под ней, а впереди подъемы, подъемы.
Прямо по курсу, среди светлых вершин сосен чуть виден Первый Столб. Словно гигантская пирамида, он возвышается над пологими холмами чащи тайги. Его насыщенные коричневым контрастом цвета разрезают полное голубизны небо. Оттеняются хмурой зеленью вековых хвойных деревьев.
Тридцатиметровые гиганты сибирской ели, будто игрушки, лежат в его подножии. А дальше, много выше, горят рыжиной на солнце стены кристаллов сиенита. Величавые пологие складки вершин, строгие вертикальные щели, тенью нависающие карнизы.
Осилится идущим долгий подъем - Тягун. Свистом из напряженных легких изойдется подъем - Пыхтун. Ноги нехотя, уже устало шлепают по крытой деревянной мостовой последнего подъема. Тропа рассыпается в веер. Крупная каменная крошка сыпется из-под ног. Могучие переплетенные корни елей ставят подножки, но уже рядом Слоник. Огромный тысячетонный камень, выросший из земли и преградивший путникам дорогу под Первый.
На освобожденной деревьями площадке, перед уходящей в высоту вертикальной стеной, собралась порядочная толпа отдыхающих. Пригревало. Белотелые мамаши, не стесняясь, загорали в неглиже. Маленькие чада с визгом и смехом носились среди каменных глыб и под воздействием примера взрослых покоряли полутораметровые, почти горизонтальные стенки.
Для них это был уже конец путешествия. Для компаний, круто заправленных хмельным питием - привал до срока. И граждане наливали в стаканчики, хрумкали над разнообразной снедью, развлекали противоположный пол, а более расслаблялись.
Некоторые довольно продвинутые индивидуумы пытались взобраться на Слоник по пологому, левому ребру в кирзовых сапогах. Еще более озабоченные парни в коротких, до колен, трико обули калоши и явно хотелись преодолеть подъем на глыбу в лоб. Женская половина на скалу в основном не лезла, но игольчатые многообещающие взгляды в сторону покорителей вызывали желание лезть хоть куда и даже на нее (скалу).
Гордый и видно не обойденный ранее вниманием Квасец на матрасников (так он называл отдыхающих) не обращал внимания. Достал отрок из рюкзака тертые калоши в подвязках и предложил размяться, дабы почуять, как сегодня на скале ноги стоят. Для начала.
Надо сказать, что лазала наша троица откровенно здорово (по сравнению с прочим, мелкокалиберным новичком). Через полчаса различных упражнений (справа и слева, в лоб и из виса через карниз) они прихватили явное лидерство и позерство. Но с гражданами не общались, наоборот, скорчили важные мины и уходили от расспросов.
После разминки, сняв калоши, валялись на теплых камнях. Плохиш где-то стрельнул сигаретку, подставил удмурдское пузо солнцу и дремал за чутка. Петручио отошел до ветру, но надыбал стенку с косой, почти вертикальной щелкой, круто, неудобно уходящую вверх.
-- Дуськина, - многозначительно подвел итог его изысканий Квасец. Тем временем Петручио в очередной раз сверзился с оной кверху попам и чуть не вывернул лодыжку.
-- Какая такая Дуська!? Ты думай? Что, сюда баба забралась!? - проорал в сердцах обиженный отрок. Но Квасец не выходил из спокойствия, лежал кверху пузом барина.
-- Не какая-нибудь, а сама Дуська. Ее все на Столбах знают. Она сюда ходила, когда тебя еще в проекте не наблюдалось. А было это давно.
Дуськина щелка
Мужикам без девок никак. Ссохнутся от тоски, а то и заворот кишок без закуски поимеют. Стоянку между Слоником и Первым обосновали еще золотари. Нарекли грешную Чертов Стол. Да потом всякий люд здесь отирался. Места в этой тайге ранее были потаенны. В ручьях россыпи золотишка водились, заходил зверь пушной и в Лалетина. Но давненько.
Город разросся, тропу в дорогу превратили. А хитники золото начисто подгребли и ушли дальше, в места богатые. Еще до войны абреков со спортсменами появилась среди прочих на столбах девка ладная. Волосы русые, брови вразлет, глаз на мужика положит - беленеет бедняга, воет волком. Стати девка кержацкой, не мелкотравчатой. Много к ней кто в подол домогался, да не идет. Сама говорит, люблю, сама привечаю. А вам, куцым, игрушкой не буду.
Да и не была никогда. Ростом девка с мужиками равнялась, а силу ей Бог отпустил немереную. Как кто щипнет за бочек невзначай - так ухо из вареника растирает, как сусалом к щечке потянется - не перечтет зубов. Считаться с собой красавица заставляла и Абрек ей не люб.
Собралась как-то толпа под Слоником. Разношерстная - и абреки в ней, и столбисты старые, и спортсмены в чинах, без регалий. День пригожий, весна. Листочки на березках распускаются. Душе - живи, не хочу. А народец друг перед другом выкаблучивается, кажет силу и ловкость личную.
Вот ту самую щелку кто-то и приметил. Затравились на нее, кто ни попадя. Руки в кровь дерут, падают, бока отбивают, а никак. Девки смеются, над мужиками изгаляются, а мужики, один другого ловчей. И так к щелке подберутся, и эдак. Ан нет, стоит девственна, мужиком не подмята.
Был там и сам Абрек - с кого компания их имя получила. Парень ловкий и хваткий. Страха перед высотой в нем никакого, а силы в руках - подковы гнул. Над стенкой сверху, метрах в трех нависает карниз. Доберется родимый до оного, ручкой потрогает, и лети, голубь, лети. Еще и вверх тормашками страдальца в воздухе развернет. А внизу камни. Убитешься, и вся недолга. Дуська смеялась всех громче.
А когда мужики окончательно обмишурились, Дуська им и говорит: "Больно уж на меня этот камешек похож. Не по зубам вам, сирым да хилым. А вот если найдется кто удалой, что наверху будет, с тем и любовь моя, с тем женихаться и буду".
Забычились мужики пуще прежнего. Подштанниками трясут, обида, значит, им вышла. Один подойдет - раз и вверх тормашками. Другой что есть мочи пыжится, и ему разворот. Дуська смеется пуще прежнего.
