Солдат в облаву нагнали, да не простых, специально обученных с автоматами и боекомплектом. И завязалась в тайге настоящая война. Абреки на Втором круговую оборону заняли. У них обрезы, взрывпакеты самодельные, но перевес явно на государственной стороне. Три дня их осадой морили, на вылазки автоматными очередями отвечали - война и немцы. Но куда?

   На пустое и сжатое от страха брюхо долго не повоюешь. Сдались паханы честным властям и загремели на нары. Громко, со вкусом, апломбом и по длинно срочным статьям. А в тайге тише стало, поубавилось лихого люда.

   Конечно, мелочь - шелупонь пузатая, опять в компании собралась, фески на головы натянула, повязалась кушачками. Но так, для виду. Уже помнили, чем лихие баталии кончаются. Губы слишком широко не раскатывали, кистени и обрезы под полой не носили.

   А столбистам и спортсменам от этого не легче. Почуяли околоточные волю не ладную. Ограничить ее надо, да навсегда. Заповедник учинили, избы строить кому попало воспрещается. В тайгу подале забираться - полный криминал. Вдруг народец грибов нарвет или ягодки собирает? А то мох потопчет или шишки побьет с кедрача?

   Егеря по тайге шарят стаями. Избы, стоянки потаенные раскатывают, а то и жгут, правят пустошь. С заводилами в милиции по месту жительства разговоры ведут нешуточные. Пугают казенными домами. Да всех не пересадишь, не за что. А кто работать будет? Так дальше и жили - одни ловят, другие убегают. А тайга, что мать родна - никогда детей от себя не отпускает раньше заветного срока.

   Наша сборная интернациональная троица встала сранья, собралась и двинула на Столбы. Двое шли под рюкзаками со снаряжением и шмотками. А Квасец, как хозяин дома, - налегке и с песней на устах. Переложил немногую личную снарягу в поклажу Петручио, вот и зубы скалил.

   В субботнее утро на Столбы добираются великим множеством. Водителю рейсовой семерки хоть плачь. Лезут внутрь салона с воем и руганью. Того гляди, поручни оборвут, двери выломают. А семерка одна - казенная, но не резиновая. Ее никто не пожалеет.

   Автобус брали штурмом уже на Предмостной. Он подходил к началу маршрута пустой, но расслабляться не приходилось. Применять надо было тактику.

   - Рюкзаки на живот и гуськом друг за другом, - скомандовал опытный Квасец. - Тут свиньей заходить надобно. Иначе затрут к бесам.

   На остановке скопилось человек двести активно желающих. Круто подготовленные туристы дергали копытами в кованных железом триконях. Нетерпеливая молодежь давила по флангам и очереди не признавала. Привычные к штурмам старички лихо работали локтями и заранее кричали про чужую наглость. Дожидаться следующего рейса не возжелал каждый страждущий.

   Выстроив боевые порядки в клин, лихая троица резала волны толпы, будто ледокол. Кильватер надавливал на середину, а середина вдвое круче на носовую часть. За замыкавшим шествие Плохишом уже пристраивались случайные продолжатели. Паровозик летел к дверям автобуса на всех парах. Смятые и не довольные афронтом впередистоящие грозились достать обидчиков плюхой в ухо.

  -- А-а-а! - орал чему-то расстроенный полный гражданин в блеклой толстовке с разводами пота на спине.

  -- Сволочи! Антихристы! - верещали старушки, цепляя сухими пальцами нетерпеливых внуков за воротники. Исконно сибирский спорт по взятию городков и прочих бытовых препятствий разворачивал зрелище, как в кино.

  -- А я вот двери вам не открою, пока очередь! - верещал через динамики рассерженный в грозовую тучу водитель. Но двери уже поддались чьим-то мужским рукам, и толпа хлынула внутрь автобуса.

   Остановок пять никто не мог открыть заклиненные спинами двери. Около ж\д станции "Енисей" завязалась свалка между желающими выйти и не могущими пускать. Наконец снаружи с хряпом надавили на сгибы дверей, и автобус частично облегчился.

   Дачники подхватили котомки и сундуки, бодро ринулись к перрону до электрички, а зажатый тисками жарких тел Петручио вздохнул свободно. Но не тут-то было. В автобус ввалились новые пассажиры, и хлипкий, невероятно грязный старикашка уткнулся ладонями в его живот.

   Петручио дергал носом, закатывал глаза и пытался продвинуться подальше в толпу. Старикашка не отставал сивой грудью. Гражданам тихая борьба, толчки локтями и юной грудью как есть не нравились. Давешний полный мужчина шипел на мальца и показывал волосатый кулак с желтым перстнем.

  -- Что ерзаешь? - спросил у Петручио неплохо устроившийся на рюкзаке Юра. - Стой и не рыпайся. - Но отрок не понимал, а бурился куда-то за спину полного гражданина, как слепой кутенок лезет через лапы к полной молочка мамкиной сиське.

  -- У тебя что, нос заложило?! - рявкнул вконец осоловелый Петручио. - От него мочой несет, видишь, штаны у старика в разводах!

   Довольно улыбающийся старикашка сделал губами - пру-у и блестнул хитрыми зрачками в сторону юнцов. Дистанция между ним и остальными гражданами не намечалась к лешему. Леший пах так, будто сдох со вчерашнего утра.

   Юра повел в его сторону головой, и тут его ноздрей достиг такой насыщенный слой прогорклого мужского туалета, что отрок чуть не взблевнул с характерно знакомым всем шумом. Граждане немедленно освободили должное пространство.

  -- Медпрепаратов проезжаем, - подытожил ситуацию Квасец и невозмутимо почесал левое ухо.

   - Ну и что?! - с трудом сдерживаясь, выдохнул Петручио.

  -- А то, что пенициллин здесь делают. Вот и воняет на всю округу, - объяснил Квасец и шмыгнул привычным к неудобствам сибирским носом. Прочие граждане хихикали откровенно, с отчетливым вкусом.

   - Это еще что! - неожиданно встрял в тему грязненький старикашка, - ехал я как-то в переполненном автобусе. Так меня так сжали, что я по-большому маленько напустил в штаны. Дык так несло, что место уступили. Цельное сидение!

   Пассажиры смеялись, но место старикашке не предлагал никто. Автобус скоро вертел колесами. Мелькали крашеные заскорузлым мхом крыши куцых, старых домов. Появились первые просветы лесонасаждений. Миновали маленькое серое здание ГАИ, а там и конечная остановка.