Но до «прикладоприкладства» дело не дошло. Так и прибежали на финиш всем строем и в норматив все уложились с первого раза. Хочу заметить, что в нынешнее время эти коллективные «кричалки» у военнослужащих при выполнении какой-то тяжелой и изнурительной нагрузке широко распространены. А в те времена что-то не припомню.

Вот и сейчас я приказал своим гребцам: всей шлюпкой задавать такт своей работе дружным выкриком «И-и-и-и раз! И-и-и-и раз!» до тех пор, пока не дойдем до корабля. И ведь получилось! Вся команда гребцов, как говорится, поймала кураж. Как-то само собой пошло, что у нас появилось второе дыхание, гребцы, как бы соревнуясь с самим собой и с соседом по банке, дружно и в такт нашему коллективному выкрику работали веслами и мы, преодолевая яростное сопротивление морской стихии, навстречу ураганному ветру, огромной волне и стене мокрого снега мало-помалу двинулись к своему кораблю. И победили!

Наконец, мы подошли под корму корабля. Здесь было относительное затишье, баковые гребцы подали на ют фалинь и мы несколько минут, оставив весла по борту, просто молча, приводили себя в состояние покоя. На юте нас встречал старпом. Видно было, что он сильно переживал за нас, отправив в такое опасное плавание. Да еще и без всякой радиосвязи. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он курил на верхней палубе, а тут увидел его с «беломориной» во рту. Он сдержанным голосом расспросил меня о нашем шлюпочном походе, а я спросил его – кто упал за борт? Каково же было мое удивление, что, оказывается, с корабля никто на борт не падал. После чего он скомандовал «Шлюпку к подъему!» и побыстрее ушел с юта – видно не хотел отвечать, зачем и за кем нас тогда посылали?

Наконец, шлюпку подняли на борт, и мы выбрались из нее на верхнюю палубу корабля. Облепленные снегом, мокрые, потные, злые и счастливые, еле стоящие на ногах от усталости. И тогда я снова повторился себе вопросом, который хотел задать старпому на юте, да не успел – зачем же нас с таким риском для наших жизней спускали на воду? Полагал, что сейчас командир корабля капитан 3 ранга А.К.Ильин вызовет меня к себе, и я доложу ему о нашей работе на воде, но этого не последовало. Очевидно, его вполне устроил доклад старшего помощника, но мне этого уже не ведомо. Почему – то в голову пришла мысль о поощрении команды спасательной шлюпки, действовавшей в экстремальной ситуации, но и этого не произошло. Как говорится, мы живы, ну и, слава Богу! В конце концов, на флоте не наказание есть лучшее поощрение.

Но ведь не случайно же по кораблю прозвучала команда «Человек за бортом!»? Быстрее всего, что он там и был, но только не с нашего корабля. Дело в том, что выше нас по ветру чуть севернее мыса Мишуков стояли на якоре три или четыре гражданских судна. И, похоже, кто-то упал за борт именно с этих судов, и когда его волнами несло мимо нашего корабля, именно его крики о помощи и услышали на нашем корабле, причем сразу в двух местах. В одной из носовых кают по левому борту командир ЭТГ Андрей Прусс, который в это время брился и стоял у отдраенного иллюминатора, услышал крики в воде. И в одном из кормовых кубриков тоже по левому борту, в котором живут моряки штурманской боевой части, тоже был отдраен иллюминатор, и они так же слышали крики в воде. Поэтому вахтенному офицеру и прошел доклад по телефону с этих двух мест о человеке за бортом. Наш командир БЧ-4 Марк Чугунов пытался связаться с этими судами на частотах гражданского флота, но на связь с ним так никто и не вышел. По крайней мере, связь с ними не получилась. На следующий день погода улучшилась, и мы ушли в базу. Так для нас это событие и осталось: для кого-то загадкой – был ли человек за бортом, а для нас – борьбой с водной стихией за свое выживание.

Вот смотрю я нынче по телевизору, как на Украине народ и даже его правители на колени на землю бухаются и только остается диву дивиться, что за обычай такой, откуда и почему он появился. А некоторые журналисты это действо даже назвали новомодным. И надо же – это телевизионное зрелище что-то мне напомнило, причем до крайности неприятное. И ведь вспомнил, однако!

Наш корабль БПК «Достойный» Северного флота был построен на Керченском судостроительном заводе им. Б.Е.Бутомы в 1971 году. Для приемки корабля от промышленности был сформирован экипаж, в который был включен и я в должности командира носовой зенитной ракетной батареи. Нам надлежало так же перевести корабль к месту его постоянной дислокации в Североморск.

И, прежде, чем осуществить переход, в начале следующего года экипаж корабля отрабатывал полный курс всех положенных задач боевой подготовки в Севастополе в составе одного из соединений надводных кораблей Черноморского флота. На соединении нас особенно не привечали, во всем поучали как школяров младших классов, а поскольку мы были чужаками, беззастенчиво нагружали всевозможными гарнизонными и другими внекорабельными нарядами.

Командир же соединения капитан 1 ранга Н.Я.Ясаков, создавалось такое впечатление, чуть ли не глумился над нами благодаря своим постоянным придиркам по поводу и без повода. Его любимыми занятием по прибытию на корабль было первым делом отстранение от дежурства дежурного по кораблю, причем совершенно не зависимо от того, были ли какие-то нарушения в ритуале встречи или замечания по службе, или их не было вовсе. А его любимыми выражениями в наш адрес были, мол, он доктор-хирург, а мы его больные пациенты. И он будет нас резать, т. е. лечить. При этом нам будет больно, но он нас непременно вылечит. Эх, скорей бы уж домой, на Северный флот!

Так случилось, что в начале весны в период подготовки корабля к переходу на Север два военнослужащих радиотехнической службы – молодой матрос-первогодок Чернописчук и моряк «со стажем» старшина 2 статьи Буравлев подрались между собой. Причину драки нам командование корабля не доводило, но факт остается фактом, что весьма щуплый на вид Чернописчук, ухитрился сломать челюсть довольно крупному и массивному Буравлеву. Дело приняло весьма неприятный оборот, совершено уголовное преступление и командир корабля капитан 3 ранга А.И.Фролов в соответствии со своими правами и обязанностями возбудил уголовное дело. Предварительное следствие вел внештатный военный дознаватель корабля командир БЧ-1 капитан-лейтенант В.В.Сентюрин, а матрос Чернописчук был помещен в гарнизонный следственный изолятор, находившийся на территории гарнизонной гауптвахты.

Часть офицеров и мичманов перед переходом на Северный флот убыла в отпуск, остальные, в том числе и я, занимались плановой подготовкой к этому мероприятию, а корабельная служба продолжала бурлить в своем безостановочном беге. В пол-уха я что-то слышал о расследовании этого мордобоя, но это меня совершенно не интересовало, поскольку своих хлопот было не меряно, хоть отбавляй. Особенно много проблем было с изготовлением документации по организации повседневной службы в строгом соответствии с местными требованиями. Она должна была быть, как говорится, «буква в букву» в соответствии с «сигнальными экземплярами», которые мы получали на короткое время от флагманских специалистов соединения, в которое мы временно входили. Это не смотря на то, что у нас она была уже отработана по североморским образцам, на основании действующих во всем Военно-Морском флоте нормативных документов, но которую черноморцы упорно не признавали. И никого совершенно не волновало, что на корабле всего одна печатная машинка в строевой канцелярии при одном-единственном писаре простого делопроизводства. Поэтому, каждый выкручивался, как мог по извечному корабельному принципу «горячку не пороть, но чтобы до утра все было».

В один из теплых весенних дней вдруг вызывает меня командир корабля. Оказывается, я согласно организационному приказу являлся вторым внештатным военным дознавателем, о чем я после ознакомления с приказом под роспись совершенно и позабыл. И, поскольку первый внештатный военный дознаватель Сентюрин убыл в отпуск, то уголовным делом по матросу Чернописчуку придется заниматься мне. А по сему, я должен немедленно убыть в прокуратуру севастопольского гарнизона, и отработать возникшие у них по этому уголовному делу вопросы.