***

Февраль 3029, Аллон, Раеоон.

Смахнув снег с надгробья, мужчина нежно провел ладонью по выгравированным словам на камне. Свежая земля лениво принимала на себя белые снежинки, а лучи февральского солнца с трудом прорывались через сероватое небо. Легкий мороз щипал кожу.

Вытащив из пакета бутылку водки и стакан, Наб присел за могильный столик, сосредоточив взгляд на плите перед ним:

— Занимательный факт, дорогая моя Ави, твою жизнь оценили в пять сотен тысяч дейнер, это двенадцать твоих зарплат, год работы врачом травматологом, — налив стакан до краев, Наб осушил его за несколько секунд, немного скривившись, продолжил, — да, адвокаты этой суки предложили мне именно столько, чтобы не раскручивать дело. Столько стоит жизнь тридцати пятилетней женщины и здоровье ребенка. Мне было шестнадцать лет, когда моей матери исполнилось тридцать пять, сейчас ей семьдесят пять и я всегда могу к ней с отцом приехать, меня накормят, расспросят про Мару, про жизнь, и про тебя бы спросили, они любили тебя. Мама всегда улыбалась, когда я о тебе рассказывал, редкий случай, если свекровь любит невестку. Нашей дочери всего одинадцать, но она, в отличие от меня, больше никогда не испытает счастья быть с мамой. Мама больше не заплетет косы, не даст мудрого совета, не подоткнет одеяло на ночь, не обнимет, не приготовит той классной творожной запеканки, не поцелует папу утром на прощание, — глаза мужчины стали влажными, он выпил еще пол стакана.

— Видишь, так получилось, что Алана Кейнри, хочу заметить, уважаемая судья северного округа нашего города, неслась со скоростью 90 км\ч с вечеринки, будучи в хлам нажратой, а тут вы на её пути, да еще и на зебре. И вот мы имеем в итоге разбитую тачку за два ляма дейнеров, подмечу, вместо этой тачки, она могла бы купить четверых таких как ты, что там еще, ах да, размозженный труп с мозгами на асфальте, и ребенок со сломанной спиной. В тачках за два ляма стоят хорошие подушки безопасности хочу сказать, ибо Алана ушибла только свое личико с накаченными губками, прикинь, но слуги народа не выходят посмотреть, как народ на дороге истекает кровью, они уезжают, кидают свои дорогие машины в лесополосе, оставляя их без номеров, а потом говорят, что машину у них угнали и они не имеют ко всему этому отношения. А там и затяжные судебные процессы начинаются, которым нет конца и края. На первом слушанье такие слуги народа стоят в золотых часах и не отрываются от своих мобильников, как будто и не их судят, а они и не виноваты. Такие слуги народа не извиняются, а с улыбкой на разбитой морде говорят «Это не я». Они сейчас трахаются, жрут, смеются, делают маникюр пока ты лежишь тут, Ави, в этой ледяной земле. Но у меня, Ави, нет денег на адвокатов, нет времени ждать, пока в нашей конченной стране восторжествует справедливость! Я не могу отстоять твою честь законными методами, не сейчас. Нужно спасать Мару, все, что у меня есть, весь ресурс — для нашей дочери, тебя не вернуть, а я скучаю, очень скучаю. Этот мир стал так пуст без тебя, — капли слез устремились по щекам мужчины, но он бесцеремонно смахнул их, — Но я клянусь, не будет мне покоя, пока не поставлю Марочку на ноги! Сделаю все, но наша дочь будет снова ходить, как прежде, ей уже лучше, она в сознании. Док сказал, что впереди еще много операций, прежде чем малышка оклемается. Про тебя спрашивает постоянно, когда мама придет, — слезы хлынули с новой силой. Он отвернулся и замолчал.

— Я не могу сказать ей, что ты больше не придешь, что тебя нет… не могу больше жить в нашей квартире, когда захожу туда и вижу ту надпись на зеркале, туфли или эту кучу вещей на кресле, которую тебе было лень разбирать, — он грустно улыбнулся, — меня начинает разрывать на части. Твоя любимая розовая зубная щетка все также стоит в стаканчике у зеркала в ванной. Помнишь, ты купила её в том захолустном городке, когда мы отдыхали у Синего Предела. С солнечной батарейкой, ха-ха, постоянно таскала её с собой на пляж, это было странно и так мило, — Наб посмотрел в небо полными слез глазами, с трудом сглотнул ком, подкативший к горлу.

— Ави, я больше не приду, завтра днем у меня рейс, а перед этим то, без чего не смогу жить дальше. Но ты навечно останешься в сердце, ты лучшее, что случалось со мной за всю жизнь. Прощай.

Поднявшись, мужчина утер продолжающие сочиться слезы, налил еще один стакан водки и поставил его у камня под портретом молодой, красивой женщины с открытым счастливым лицом и роскошными светлыми волосами.

Он помнил тот момент на пляже, когда запечатлел её не только на пленку, но и в памяти на всю оставшуюся жизнь. Похлопав пару раз по надгробию, встал и побрел на выход с кладбища, в запасе оставались еще сутки.

В сквере около жилой высотки было тихо и по-февральски холодно. Снег продолжал крупой сыпаться с неба, застилая все вокруг белым одеялом. В этом элитном районе проживали «сливки» общества, в том числе кое-кто, ради кого Наб коченел от холода ранним утром.

Он не сводил глаз с подъезда номер три. Дверь открывалась, из неё выходили жильцы, мужчина провожал их взглядом. Нужен был конкретный человек, которому принадлежал черный внедорожник, припаркованный в десяти метрах от входа в дом.

И вот, из проёма появилась семейная пара с маленьким ребенком, направилась к той самой машине. Наб вскочил с лавочки, достал из-за пазухи предмет, обернутый в черный полиэтиленовый пакет. Что-то на нем переключив, твердым шагом выдвинулся навстречу семье.

Девочка держала мать за руку, а отец шел позади. Троица активно беседовала, когда их окликнул незнакомец в синей шапке.

— Алана Кейнри? — спросил он.

— Да, это я, а вы, собственно…постойте, я вас знаю! — настороженно улыбнулась женщина. От ссадин на молодом лице не осталось и следа.

— Лучше бы ты сразу села. Осталась бы жива.

После этих слов, произнесенных тоном, пробиравшим до мурашек, мужчина направил на неё пакет. Раздалось три глухих хлопка, эхом прокатившихся по двору, а сукно дубленки на груди украсило три входных отверстия. Беззвучно женщина осела на снег, потянув за собою дочь. Девочка громко закричала, а муж инстинктивно попытался подхватить жену. Наб, развернулся и быстрым шагом удалился с места происшествия.

***

Тусклый свет Эдоса блекло освещал проносящиеся мимо равнины и перелески. Поезд полным ходом мчался на восток, а Наб пустым взглядом выцеплял разные объекты по пути следования. В руках перекатывал и мял кольцо, которому было более не суждено оказаться на пальце любимой.

Эти ублюдки так и не вернули тело, растерзали и оставили себе как дражайший трофей. Весь тот прекрасный мир, который он тщательно выстраивал в мечтах о будущем, все надежды восстановить семью и начать все с чистого лица вместе с любимой женщиной вдребезги разбились о суровую реальность. Илона все разрушила, поганая стерва притащилась за тысячи километров, чтобы сделать его вновь несчастным, все ради поганых денег! Она знала, что Лолочка моя и все равно её убила! Тварь!

Наб со всей силы ударил кулаком по столику, стакан с холодной водкой подпрыгнул и слетел вниз, звонко разлетевшись на десятки маленьких осколков. Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь монотонным стуком колес о рельсы. Он потер предплечье, испещренное глубокими царапинами, будто кошка в бешенстве накинулась на руку, приняв её за добычу.

В купе Наб был один, пришлось хорошенько заплатить проводнику за уединение, ибо желание видеть кого-либо, а тем более разговаривать отсутствовало полностью. Осознавать жизнь без неё было невыносимо.

В первое время, после известий о смерти Лолы, желал только одного- отомстить. Однажды, уже приходилось к этому прибегать.

Предвкушение от того, как лично придушит мерзавца её убившего приводило в экстаз. Уверенность в том, что возмездие принесет хоть какое-то облегчение вселяло надежду, некую цель, уводившую от намерения приставить пистолет к виску и нажать курок.