Возможно, это была ложь и все пленники мертвы, но сам факт возложения своей жизни на алтарь, не имея никаких гарантий, ради чужих людей совсем другой страны и ради чужих интересов, вызывал у защитников Айдит блок восхищение, распространившееся и на её спутника. Никто и не догадывался, что пленные играли для женщины второстепенную роль. Нарнис и честь — истинная цель самопожертвования.

Раеоонца запустили внутрь и захлопнули дверь. Парень грузно рухнул в угол, обнял Илону и принялся с пустым взглядом гладить белые волосы, гладить и шептать себе под нос о том, что он этого не заслужил, не достоин продолжать жизнь на костях своих друзей. Теперь нет выхода, кроме того как вернуться домой и смотреть в глаза её родителям и семье Алеана, рассказывая о том, что те больше не увидят своих любимых. Ведь не было никакого путешествия, никто не ставил палатки и не разжигал костры, не купался в Синем пределе и не пел песни под гитару. Всё обман и ложь, кроме жажды денег.

Но помимо очевидного имелось кое-что ещё. Подлинное сокровище, которое уже давно требовали их искалеченные души, выход из замкнутого круга кошмаров и рутины — смерть. Всё остальное лишь предлоги с лицемерием.

Война, как наркотик: однажды попробовав, слезть почти невозможно. Есть сильные духом наркоманы — они ложатся в клиники и борются с недугом всеми возможными способами, осознавая, какая это зараза. Пройдя реабилитацию, возвращаются к нормальному образу существования. А есть неизлечимые экземпляры, кончина от передозировки становится для них делом времени, им не дожить до глубокой старости и не увидеть рождение внуков, они умрут молодыми, пустыми и сломленными, нежась в зловонной жиже кровавого рога изобилия на пороге конца.

Как бы иронично не звучало, все они оказались теми самыми слабаками, подсаженными на роковую иглу битвы. Все они достигли очевидного и жалкого финала, кроме него, Нарниса и ублюдка Наба, но развязка впереди, не завтра, так послезавтра, через неделю, месяцы, годы.

Дверь подсобки распахнулась, на пороге стоял Пурэ. В одной руке держал бутылку таргедийской водки, самой крепкой во всех землях севера, юга, запада и востока. В другой — два стакана.

Удостоив печальным взглядом раеоонца и его павшую подругу, без прелюдий прошел вглубь комнаты и осторожно присел на деревянный ящик. Нарнис продолжал поглаживать женщину по голове молча уставившись в пустоту.

— Что Пурэ, и не претит тебе пить с трусом?

— Кто тебе голову разбил?

— Какое теперь это имеет значение.

Пурэ кивнул. Какое-то время молча изучал лицо собеседника.

— Я действительно не знал, что всё так обернется, не думал, что вывесив сучку, этот мелок сойдет с ума. Может он её дрючил, вот и сорвало клапан, но я не знал о ваших традициях и даже не предполагал, что дойдет до такого… — Аммин опрокинул стакан.

— Все мы многое не предполагали… например то, что тебя вырубят сзади, спасут твою же жизнь и одновременно её обесчестят.

Подлив водки в стаканы, Пурэ осмыслил сказанное, и окончательно убедился в своей неправоте. Ещё в холле ему показался странным затылок «труса», волосы которого слиплись от запекшийся крови. Но всё равно обвинил раеоонца, прилюдно. Ещё сто пятьдесят лет назад — этого было бы достаточно, чтобы устроить схожую смертельную дуэль, что прошла утром. Обвинить бездоказательно мужчину в трусости — пик низости для каждого уважающего себя аранийского гражданина, в особенности-офицера.

— Я был скор на слова и на расправу. Приношу свои извинения за то, что оскорбил тебя.

— Ого, йнезер умеет извиняться.

— Умеет, но делает это редко и только когда не прав. Последний раз я просил прощения у своего сына.

— И как, простил?

— Я не знаю, Нарнис, — Пурэ опрокинул ещё один стакан, — он не ответил, мой мальчик просто лежал у меня на руках, как твоя подруга сейчас, и так же как и она, был уже мертв. Мой род- это поколения воинов, и сын пошел по стопам. Командовал моей первой ротой. В Гинао ему снесли пол головы из «трещетки», — скупая слеза скатилась по щеке Аммина. — тогда я просил у него прощения за то, что не уберег. Больше я не живой и никогда не буду. Вонючая «Ласка» отобрала у меня жизнь, я дышу, жру, говорю, матерюсь… но не живу — это не жизнь. С оторванной рукой можно жить, с двумя обрубками вместо ног тоже можно жить. Но без единственного и любимого сына жить нельзя, это мрак, Нарнис. То, что вы её грохнули, оказали этой суки большое одолжение, попади живая мне, я бы расчленил тварь голыми руками!

— Мне жаль, Аммин, — прошептал Нарнис, немного вздернув голову в бок, опустошил свой алюминиевый сосуд.

— Похорони подругу нормально. Она была женщиной чести, её поступок не будет забыт. За площадью есть сквер, я выделю тебе двух бойцов. И не делай глупостей, уже ничего не исправишь.

Пурэ грузно поднявшись, оставил бутылку на полу. Уже около двери Нарнис его окликнул.

— Извинения принимаются, йнезер.

Аммин кивнул, вышел и закрыл за собою дверь.

Несмотря на то, что перемирие уже давно закончилось, на Айдит блок никто не стрелял и ничего не штурмовал. Хрупкая чаша мирных весов наполнилась тишиной. Дождь продолжался, а стрелки часов показывали начало шестого вечера.

Нарнис хорошенько напившись, решился придать Илону земле. Аммин, как и обещал, выделил двух людей: Куалана и Умана. Вместе перетащили тело женщины через метро, и вышли неподалеку от Айдит блок, на другой стороне площади. Правее, через сотню метров раскинулся скверик, перепаханный гусеницами танков и колесами грузовиков. Кругом валялся мусор, остовы автомобилей и гильзы от снарядов. Некоторое время назад тут базировалась, судя по калибру боеприпасов, батарея САУ, но из-за приближения линии фронта, перебралась дальше в город, оставив после себя настоящую свалку.

Памятник известному деятелю Арании раскатали по земле. Лишь гранитная площадка и оторванная голова с героическими чертами лица, наполовину утопленная в грязи напоминала о его былом существовании.

Когда троица приготовилась копать яму, Нарнис окликнул обоих бойцов и приказал оставить его…

Почти час выкапывал могилу, после, аккуратно перетащил туда Илону. Вложил в руки любимый кинжал и сверху прикрыл тело курткой. Принялся лихорадочно закапывать всё обратно, рыча как медведь. Грязь, подобно трясине, впиталась в колени. Вскоре, работа подошла к концу, а рык перешел на жуткий вопль. Из глаз хлынули слезы, перемешиваясь с дождем. Нарнис выл как никогда раньше. Внезапно, потянулся к кобуре, выхватил серебристый пистолет и, вставив ствол в рот, нажал на спуск.

Раздались выстрелы, где-то далеко, но не из его оружия. Осечка. В приступе непрерывно продолжал нажимать на спусковой крючок, но слышал один и тот же звук, звук осечки. В непонимании достал пистолет изо рта и вынул магазин, тот оказался пустым. В отчаянии швырнул оружие в сторону и повалился на могилу, ища успокоение в холодной жиже. Было так больно и противно, что остался в живых. Бескрайнее одиночество сжало сердце. Как альпинист оказавшийся во власти снега, после сошедшей лавины, так же и Нарнис оказался во власти опустошения, после прожитого дня. Больше не хотелось мстить, не хотелось бежать, хотелось просто остаться в этой грязи.

Серое, промозглое утро встретило раеоонца шумом разрозненных выстрелов вокруг. Воздух в глубине города сотрясался от взрывов. Грузные каплями дождя создавали гнетущий монотонный звук, от которого голова шла кругом.

Прокашлявшись в кулак, побрел обратно к исполинам на Айдит блок. Нахождение в этом городе вызывало отвращение, а то, что через дорогу, зализывает раны поддонок до которого, он Нарнис, пока не может добраться, просто доводило до тошноты. Но жизнь не стоит на месте, «Ласка» сказала, что через неделю его контракт закончится и тогда откроется шанс расставить все точки над «и», но для начала, нужно самому отсюда выбраться.

Добравшись до штаба батальона, никого не обнаружил внутри, тусклая люминесцентная лампа освещала стены кабинета. Уже собираясь уходить, в дверях столкнулся с замкомом Рароном.