– Кому-то, видимо, я насолил, – вдруг рассмеялся он, схватившись за живот. – Работа у меня такая: рассказывать да в прошлом рыться. Честно, трудолюбиво и с огромным желанием добиваться истины. Без этого я мог бы давно закрыть лавочку и торговать кукурузой.

– И что, докопались? – изогнула бровь та.

Профессор кивнул.

– Я ни раз ступал на минное поле, раскрывая такие детали прошлого, которые могли и карьеру замарать, и подорвать авторитет целым знатным семьям, веками срущими золотыми монетами.

– Думаете, вы кому-то не тому дорогу переступили и поэтому очутились здесь?

– Уверен.

– Знаете, кому?

Профессор тяжело вздохнул и развел руками.

– Ты явно недооцениваешь размеры этого минного поля, – кратко изрек он.

Обри сыграла бровями, разочаровавшись скупостью рассказа.

– Хм. Очевидно, больше вы не скажете.

Мужчина открыл верхний ящик стола и вытащил внушительную стопку листов, перевязанных веревкой.

– Мои работы скажут больше, – улыбнулся он. – Их общий приблизительно равен четырем томам «Войны и Мира» Льва Толстого. Собственно, я вот к чему: этот мир крайне поверхностно допускает наличие индивидуальности, которую он на дух не выносит и всеми силами норовит отнять. Посему Найденные – как я, например, – не в приоритете. Думаешь, почему я никак отсюда не выберусь? Эта система полна угнетения. Она надеется, что сможет однажды вернуть меня в касту Потерянных. Которые, кстати, системе по душе. Но ваша встреча с Букером определенно дала… эм-м, сбой. Вы «очнулись», но ваше сознание заморозилось на той стадии, где вы все еще себя не обрели. Отныне держитесь подальше от дверей, за которыми таится Тьма. Иными словами – не дайте городу понять, что вы «очнулись». Возможно, раз Тьма вас увидела, она попробует за вами последить, как было со мной… Но не берусь утверждать.

– То есть ваши работы послужат ключом к освобождению из этого мира, или системы, или города?

– Называй как хочешь, – пожал Профессор плечами. – По содержанию ты права.

– В чем смысл переноса работ на электронный ресурс?

– По большому счету, ни в чем, – помотал он головой. – Как я уже объяснил, город не любит индивидуальности в тех, кто в нем оказался. А тебе необходимо слиться в единый механизм. Притвориться, будто ты стала частью общего дела. Для города неважно, какого. Проверить конкретно тебя он не сможет. Вот Букеру город прописал роль – он отчитывает лекции в институте. Чем занималась ты? Ничем. Я прав?

– Пожалуй, что так. А почему меня не проверить?

– Подозреваю, тебе не успели дать роль из-за сбоя. Так вот, Обри, – поднялся Профессор из-за стола и подошел к девушке. – Воспользуемся этим сбоем. Я верю, случился он неспроста. Мне не удается понять, где в моих работах заложена та самая… информация, послужившая моему появлению здесь. Я верю, что именно тебе удастся это сделать. В конце концов, если у города есть свой механизм, в котором люди занимают определенные роли, неужто наличие сбоя не прямое доказательство, что мы тоже можем состроить свой собственный механизм? Ведь он уже запущен!

– А как же Букер?

– У него своя роль, – повторил Профессор. – И пока механизм города сильнее нашего, а Тьма в считанные секунды способна нас иссушить, я не советую привлекать лишнее внимание. Пока что Букер должен заниматься своим делом. Как раз-таки за ним проследить могут.

Он вновь указал на стопку.

– Мои работы написаны обыкновенной ручкой. Ты должна ознакомиться с ними. На мой взгляд, лучший способ ознакомления не в прочтении, а в переписывании. В твоем случае – в перепечатывании, поскольку можно создать сотни копий.

Обри подошла к столу и задумчиво посмотрела на работы Профессора.

– И вы решили, что именно ваши исследования послужат ключом к освобождению всех нас, – заключила она. – Откуда такая уверенность?

Старик почесал седую бороду и как-то грустно вздохнул.

– Уж не знаю, сколько времени я провел здесь, по ощущениям – вечность. Поверь, Обри, «вечности» мне хватило на понимание того, как здесь все устроено. А дружба с Часовщиком подтвердила мои самые худшие опасения. Его пропажа неудивительна.

Только Обри собралась узнать о Часовщике и их загадочной дружбе побольше, как Профессор призвал приступать к работе. Включил электрический чайник, подготовил кружки с листьями зеленого чая и расположился на диване, развернув газету. Обри изумленно уставилась на него.

– Вы будете просто сидеть и читать?

– Да. Представь, что я – немые уши.

Когда чайник закипел, Профессор залил в кружки кипяток, и вода окрасилась светло-зеленым соком. Сел обратно на диван и замолчал. Что он читал, Обри особо не интересовало. Она осмотрела компьютер. Apple Macintosh восемьдесят четвертого года выпуска. Удобный, компактный. Графический интерфейс – это что-то новенькое. На самом деле, Обри мало соображала в компьютерах, но почему-то точно знала, как с ними работать. Словно по инерции, она нащупала включатель на задней стороне коробки, и раздался короткий звук. Устройство загудело, медленно загорелся экран. Обри нашла в ящике дискету с операционной системой и аккуратно вставила ее в разъем. Появился рабочий стол. Без труда и долгих поисков она запустила программу для набора текста и ошарашенно повернула голову на Профессора, который с доброй улыбкой выглянул из-за газеты.

– Твое ремесло тебя, кажется, нашло, – сказал он. – Приятной работы.

Почерк, конечно, как курица лапой. Обри принялась перепечатывать первую работу старика, щуря глаза и разбирая слово через раз. Написано черной пастой, въевшейся в бумагу до размазанного состояния, будто на листы пролили воду и высушили под горячим феном. Придется попотеть, подумала она про себя и запорхала тонкими пальцами над клавиатурой. Надо же, сколь мастерски девушка ориентировалась в расположении кнопок. Хоть кривой почерк частенько сбивал ее с ритма, Обри не расстраивалась. Внутренний голос вовсе ее не торопил: в ее распоряжении было достаточно времени.

Первую работу она с допечатала к позднему вечеру. За окнами горели фонари, снег заметал наружные подоконники, перекрывая полвида. Глаза закрывались, страшно хотелось спать. Сохранив файл, Обри устало зевнула, потянулась, размяла руки и плечи. Профессор открыл форточку, из которой в теплый кабинет хлынул морозный воздух, а кучка снега, обнимавшая окно, ссыпалась внутрь.

– Боженьки! – воскликнул он. – Схожу за метлой, пока не растаяло.

Обри обратила внимание на газету, оставленную в полуоткрытом виде. Когда компьютер выключился, она с любопытством подошла к дивану и недоуменно замерла. Огромный заголовок на первой странице без труда читался, но не анализировался ее головой. Обри взяла газету в руки и попробовала прочесть саму статью – глаза видели буквы, распознавали слова и предложения, но их смысл терялся. Будто перед ней поставили стакан воды, с которым она совершенно не знала, как поступить. Вариант с «выпить» не приходил в голову.

– Как ни старайся, не получится, – вернулся в кабинет Профессор. В одной руке он держал метлу, в другой – ведерко и сухой тряпкой.

Он непринужденно миновал Обри и принялся загребать тающий снег в ведро. Девушка обернулась.

– Что это все значит?

– То и значит, – занятый делом, ответил старик. – Тексты ты понять не сможешь. Читать – да, проанализировать – нет.

Она бросила газету на диван и подбежала к столу, где лежали работы. Взяла самую первую – ту, что она только что перепечатала, и окончательно сбилась с толку.

– Словно в твоей голове отняли какую-то очень важную функцию, да? – спросил Профессор, разобравшись со снегом. Он положил тряпку на мокрое место и тщательно протер. – Пусть это не будет для тебя шоком. В этом мире никто не умеет понимать написанного.

– Но надпись на Храме Знаний, я ее прочла и легко разобрала, – потрясла Обри головой.

– Это всего лишь надпись, – пожал тот плечом и выпрямился, отложив метлу. – Сакральная информация не поддается пониманию. Как бы ты ни старалась, как бы ни искала обходной путь, шансы четны, будь ты Потерянной или Найденной.