Непроизвольно усиливаю хватку, и она напрягается. Вижу, как пульсирует её сердце. Прямо на белоснежной коже её груди в неглубоком декольте. Кожа подрагивает в ритм и ускоряется под моим взглядом.

– Рада знакомству. – говорит она, привлекая моё внимание.

Её грудной голос с лёгкой хрипотцой звучит испуганно. Но мне так хочется слушать его без остановки! Лишь бы она говорила.

– Я тоже очень рад знакомству, Полина, – отвечаю ей и выпускаю её руку.

Заставляю себя. Потому что все нормы приличия давно уже иссякли. Потому что мой сын смотрит на меня в упор. Укоризненно. С обидой.

Да только я на него не смотрю. Я не смею отвести взгляда от гостьи. От неё в моей душе разливается огонь. Бушует пламя. Сердце колотится остервенело. Качает густую кровь с лютой силой. Потому что я ревную.

Эту незнакомку к родному сыну.

Потому что она ещё не знает, но я-то знаю: он не заслуживает быть рядом с ней.

***

От воспоминаний меня отрывает звонок телефона. Выслушиваю информацию и хватаюсь за голову.

Чёртов ублюдок!

Стас опять закинулся дурью и загремел в реанимацию с остановкой сердца!

Я вхожу в зал ресторана примерно в середине его речи. Стою в стороне, пока Бакинский делится планами и рассказывает немного о себе. А после аплодисментов ко мне подходит Михаил, аналитик из отдела закупок, и приглашает на танец. И я соглашаюсь.

Мы медленно покачиваемся под звуки музыки, но я вижу Николая Петровича, который надвигается прямо на меня. Извиняюсь перед Михаилом, ссылаясь на занятость, и иду прямо к Бакинскому. Лечу на пламя.

Меня удивляет, что наперво его интересует, где Лёшка. Меня удивляет его взгляд, скользящий по моему телу. Меня удивляет лёгкость, с которой я иду за ним. Куда бы он меня ни повёл.

На удивление, он не ведёт меня в номер, что было бы логичней. Ну что ещё ему может быть от меня нужно, правильно? Я так привыкла думать о нём не самое лучшее, что готовлюсь именно к этому. Но мы приходим в тихое живописное местечко в отдалении от корпусов, садимся на лавочку, и он меня целует. В этом поцелуе нет ни напора, ни принуждения. Он не вгоняет меня в ступор, не заставляет удариться в панику.

«Скажи "спасибо" папаше Стасона», – проносится в голове яркой вспышкой насмешливый голос, и я в который раз напоминаю себе, что даже чудовище при более глубоком рассмотрении может иметь человеческое сердце. Извращённое, больное, принимающее ужасающие решения, но руководствующееся, в конечном итоге, пусть и некрасивыми, но правильными мотивами. Это утешает. Это знание удерживает меня на месте. Помогает расслабиться. Отключить мысли и просто прожить этот момент, это здесь и сейчас, не принимая во внимание прошлое. Если нет будущего, а прошлое давно позабыто, то что мне остаётся? Только этот момент, в котором мужчина целует меня, и мне это нравится.

Я дрожу от предвкушения. Дрожу от его прикосновений. От рук, касающихся тела. Но стоит ему скользнуть под юбку, я замираю. Не могу. Не должна. Не имею права наслаждаться. Грезить. Жаждать. Я сошла с ума. Теперь мне точно это понятно. Какой здесь и сейчас? Это он испортил мою жизнь, какие бы ни были мотивы. И как бы мне не хотелось забыться рядом с единственным мужчиной, который даже в невыносимой, кошмарной ситуации позволял мне чувствовать себя нужной и желанной, нельзя бросаться в омут с головой. Иначе я пострадаю.

Я сбегаю от Бакинского. Это жалкое подобие решения, потому что умом понимаю всё, а телом готова отступиться. Поддаться. Желаю этого. Единственный выход – сбежать. Потому что до безумия хочется остаться.

В глубине души я надеюсь, что он остановит. Догонит. Развернёт. Поцелует. Продолжит начатое. Потому что я готова взорваться от одного намёка на его прикосновение к моей изнывающей плоти. Но он не останавливает. Это к лучшему. Меня разрывает от противоречивых мыслей и эмоций. Я точно сошла с ума. Ненормальная!

Я дохожу до ресторана и залпом осушаю бокал вина. Чувствуя усталость, решаю забрать сына и вернуться в номер. Возле дверей на террасе стоит кучка женщин, которых я не знаю. Они судачат в курилке о сегодняшнем вечере, но замолкают, глядя на дорогу. Мимо на скорости проносится чёрный Порше.

– Куда это Бакинский полетел? – слышу за спиной.

– Конечно, к любовнице, – смеётся другая. – Куда ещё такой шикарный мужик может сорваться на ночь глядя?

Резко оборачиваюсь и безошибочно нахожу ту, что произнесла эту фразу. Сложно не найти. Ведь она смотрит прямо на меня и усмехается. И поделом мне.

Всё верно. Кто я, а кто он? Классика жанра. Начальник и подчинённая. Босс и секретарь. Видный мужчина за сорок и молодая девица до тридцати.

И никому, ни одной душе невдомёк, что нас связывает одна общая тайна, о которой помню только я. Чем бы он не руководствовался, какими бы мотивами не наделял своё решение, оно не становится от этого краше.

Насильник и его жертва. Наивная дура и искушающий любовник. Несложившаяся невеста и отец жениха. Мать и вероятный отец самого потрясающего ребёнка. Моего.

И мне всё равно, куда поехал этот мужчина. К кому. Это абсолютно меня не касается. И никоим образом не задевает. Поэтому я улыбаюсь женщине напротив и ухожу. Я не собираюсь поддаваться на глупые инсинуации, доказывать что-либо этим дамам. Зачем? Если меня уже определили в его любовницы с лёгкой подачи самого Бакинского, мне остаётся только усиленно делать вид, что я не понимаю, о чём шушукаются люди вокруг.

Но ночью, лёжа в кровати рядом с сыном, я сгоняю набежавшие слёзы, раздосадованная от собственной глупости и наивности. Чего же я ещё ожидала от видного обеспеченного мужчины, который большую часть жизни провёл одиноким? Это его образ жизни: обольщение, флирт, секс. И я должна держать ушки на макушке, чтобы защитить себя. Много ли нужно одинокой и разбитой девушке? Ничтожно мало. А я так устала от своего одиночества, что совершенно не ведаю, что творю.

В воскресенье после позднего завтрака мы собираемся к отъезду. Лёшка печалится, и я точно знаю, что это из-за Бакинского. Чёрт бы его побрал!

– Сынок, – притягиваю я его к себе. – Чего нос повесил?

– Скучаю по Николаю.

– Милый мой, – подбирая слова, пытаюсь донести до него. – Он очень занятой человек. У него большая фирма. Ты же видел, сколько здесь людей. Это все сотрудники, что работают на него. Скорее всего, мы больше даже и не увидим его. Николай Петрович должен много работать, чтобы все эти люди получали зарплату.

Он звонко смеётся и качает головой:

– Мама, ну ты чего? Мы обязательно встретимся. Николай уехал, потому что у него сын заболел.

– С чего ты взял? – теряюсь я.

– Он нашёл меня, когда я смотрел мультик. Попрощался и сказал, чтобы я не расстраивался. Что мы встретимся, когда он вернётся. Он просил тебе тоже что-то передать, но я забыл. Ты не обижаешься?

– Нет, – рассеянно бормочу под нос, – Конечно, нет.

Он не стал бы врать ребёнку? Или стал?

Блин! Да почему, почему же я продолжаю думать о нём и анализировать ситуацию? Когда я просто должна прекратить это самокопание… Это чудовищно, что я на самом деле думаю об этом мужчине. Мерзко и греховно. Я не имею права поддаваться. Я же ненавижу его. Это чувство настолько привычно и верно. И себя я тоже возненавижу, если не устою. Потому что я знаю правду. Я знаю, что он сделал. Я помню каждую секунду, словно это происходило вчера. Я помню чувство стыда и боли, что со мной такое произошло. Да только я не виновата. Это всё он.

Это Бакинский виноват в самом кошмарном и позорном происшествии в моей жизни. И плевать, что там за история была на самом деле. Он не имел права так поступать. Просто не имел!

И теперь, вдали от своего нового босса, я трезвею. Умом я понимаю, как нужно поступить. Первым делом расставлю все точки над Ё. Я не должна была позволять ему делать то, что он делал – снова влезать в мою жизнь и жизнь моего ребёнка. Я должна была его остановить.