Наоборот — он был бы удивлён, если бы я предпочла сидеть у его постели вместо прыжков. Так уж он устроен, и его никому никогда не удастся переделать.

— Приехали, — сказал Генчик, паркуясь возле аэродромной гостиницы.

Я немного волновалась. Казалось, здесь не изменилось ничего а ведь я не была в «Горках» почти год. Как меня примут? Не забыли ли? Не испугаюсь ли я свистящего в ушах неба? И самое главное — здесь ли Юка?

— Настена, наверное, нам придется в одном номере ночевать, — сказал Генчик, и при этом у него был самый что ни на есть серьезный вид, но синие глаза смеялись. — Понимаешь, сейчас тут все изменилось. Много новых парашютистов появилось, номер почти невозможно забронировать.

— А Шпагин?

— Перетолчется, — ухмыльнулся он. — Неужели Димка не уступит тебе кровать в такой важный день.

— Важный?

— Конечно. Добро пожаловать обратно.

Он помог мне донести до номера сумку.

С прошлого года здесь ничего не изменилось. Только на стенах появились новые плакаты с новыми парашютистами.

— Хорошо, что мы приехали так рано, — подмигнул Генчик, — может быть, успеем в первый взлет.

— Ты иди… Я не хочу в первый взлет. Понимаешь, мне надо привыкнуть.

— Понимаю, зайчик, — он чмокнул меня в макушку, — я тебе говорил, что ты чудесно выглядишь?

Когда Генчик ушел, я присела на аккуратно застеленную кровать. Из открытой форточки слабо пахло костром и ранним летом. На стене, напротив меня, висело зеркало. Это зеркало было здесь и в прошлом году.

А вот я была другой. Надо признаться, подурнела, расплылась. Я констатировала это без всякого кокетства. Я давно не подкрашивала волосы — концы были светлыми, а корни темными. Так неряшливо. Я перестала следить за весом.

А Генчик не заметил ничего. «Я тебе говорил, что ты хорошо выглядишь, зайчик?» А ведь он всегда видел во мне не Настю, которая ест на ужин зеленый салат, чтобы не выглядеть коровой, которая носит жутко неудобные миниатюрные трусы, потому что это считается сексуальным, которая красит губы, хотя терпеть не может химический привкус помады. Он видел во мне Настю, которая выпрыгивает из самолета, отчаянно улыбаясь, которая в свободном падении умеет переворачиваться с ног на голову, у которой от частых прыжков румяное, слегка обветренное лицо.

И ему не важно, как я выгляжу. Что на мне надето. Худая я или толстая. Главное, чтобы я разделила с ним его единственную настоящую любовь — любовь к небу. Если я буду прыгать, то Генчик, который всё ещё остается для меня самым красивым мужчиной на земле, будет меня любить. И точка.

Я небрежно пригладила пыльноватой ладонью волосы. Сегодня я буду нарочито некрасивой. Мне все равно (честное слово, все равно!), что подумают обо мне окружающие. Даже если сейчас я предприму отчаянную попытку приукрасить себя, даже если причешусь и подрумяню щёки — всё равно все заметят, что я подурнела.

Так пусть уж лучше в таком случае видят, что мне на это наплевать. Кажется, я открыла формулу успеха. Своего личного успеха. Как всё просто, почему для того, чтобы это понять, мне потребовался целый год.

Там, в больнице, я должна была говорить с Генчиком о прыжках. Тогда бы он никогда от меня не ушёл. Накинув на плечи светлую ветровку, я заперла комнату и отправилась на старт.

Прямо на траве был разложен огромный пыльный укладочный коврик.

На старте было много народу. Кто-то был занят неторопливой укладкой парашюта, а кто-то просто меланхолично покуривал, глядя в небо в ожидании, когда начнётся выброска парашютистов и можно будет полюбоваться парящими разноцветными куполами. Декорации оставались теми же, а вот актерский состав немного изменился. Столько новых лиц. Появилось много новеньких парашютисток, некоторые из них были по-фотомодельному хорошенькими. Раньше этот факт вызвал бы во мне некоторую досаду, но теперь мне было все равно. Я даже чувствовала себя способной порадоваться чужой красоте — совсем нетипичное для молодой девушки качество.

— Это ты, что ли?

Капризный голосок заставил меня вздрогнуть и резко обернуться. Сердце подпрыгнуло, как будто бы я увидела падающий самолет.

Юка.

— Привет. — Я не улыбнулась.

Она выглядела, как всегда, хорошо. Новая прическа — волосы стали иссиня-черными. Как ни странно, ей идёт — а ещё говорят, что черный цвет старит. Таких, как Юка, состарить невозможно. На ней был новый прыжковый комбинезон, сногсшибательный, ослепительно белый, выгодно контрастирующий с её художественно растрепанной смоляной шевелюрой.

— Красивый комбез, — сдержанно похвалила я.

— Белое не надевать, обтягивающее не носить, — ухмыльнулась Юка. — А что ты здесь делаешь?

— Как что? То же, что и ты. Здесь мой дом.

— Звучит пафосно. Почему ты так выглядишь?

— Как?

— Как уродина, — беззлобно улыбнулась она.

— Тебе виднее. — Я пожала плечами. — Все изменилось. Есть вещи, которые интересуют меня куда больше чем внешний вид.

— Браво.

Она несколько раз хлопнула в ладоши.

— Я даже знаю, что тебя интересует.

— Я имела в виду прыжки. Я вернулась на аэродром, Юка. Насовсем. Мне подписали допуск. Я пойду в вечерний взлет.

— Рада за тебя.

Несколько приглушенных хлопков заставили нас поднять голову вверх. Прямо над нами раскрывались купола. Они были похожи на разноцветных тропических бабочек. Среди прочих ярко выделялся новый оранжевый купол Генчика. Я невольно улыбнулась. Вспомнила, с каким азартом он мне рассказывал про новый ранец и новый парашют. Все-таки какой же он мальчишка!

— Я видела, что ты приехала с ним.

— И что с того? Юка, вы же вроде бы давно расстались?

— Ты больше не ревнуешь? Какой прогресс.

— Что толку ревновать? — удивилась я. — У вас всё давно закончилось, а у нас только начинается.

Я сказала это и прикусила губу. Дура я! Собиралась же никому не рассказывать о нас с Генчиком. По крайней мере не акцентировать на этом внимание.

— Видишь вон ту блондинку в красном? — вдруг сменила тему Юка.

Я проследила за её взглядом. Немного в стороне от нас расслабленно загорала на утреннем солнце симпатичная стройная девушка, чем-то похожая на голливудскую актрису Уму Турман.

— И что?

— Генчик твой с ней спал. Она модель, снималась для французского «Вог». А теперь посмотрите налево. Видишь девку со стрижкой? Ту, что укладывается прямо за Шпагиным. С ней он тоже спал. Ещё сейчас приземлится Дарья, новенькая. С ней он провёл почти три недели. Они вместе ездили в Испанию.

— Зачем ты это мне всё говоришь?

— Хочу, чтобы ты знала, какая же ты дура! — прошипела Юка. Только в тот момент я поняла, как она злится

— Не надо так говорить только из-за того, что я то пренебрегла.

Зря я это ей сказала. Юке нельзя было такого говорить. Ведь самой яркой её чертой было гипертрофированное самолюбие, и мне это было прекрасно известно. Но так вдруг захотелось почувствовать себя хозяйкой положения. В конце концов, она сама виновата. Нельзя играть с людьми, как с бестолковыми шахматными фигурками.

— Знаешь, ты удивительно наивна, Настя. Не хотела тебе говорить, но ты сама напросилась. Он давно сошёлся с женой.

— Что ты мелешь?

— Вот так. Они живут вместе. Он раскаялся, и она приняла его обратно. Теперь он даже не каждые выходные приезжает на аэродром. И его жена в тусовке. А его постоянно меняющихся подружек здесь все называют аэродромными любовницами. Жаль, что ты стала одной из них.

Она ослепительно улыбнулась свежеотбеленными зубами и, круто развернувшись, пошла на старт. «Врешь ты все!» — уныло проговорила я, обращаясь к её прямой удаляющейся спине.

— Что грустишь, красотка! — Подбежавший Генчик игриво хлопнул меня по ягодице.

Я заметила, что блондинка, похожая на Уму Турман с любопытством на нас уставилась. Генчик был во всём оранжевом. Надо признаться, что у него был довольно дурацкий вид.

— Я с Юкой разговаривала.

— Эта дрянь опять испортила тебе настроение? Не переживай, поехали лучше купаться! Я решил три взлёта пропустить.