Телефон кипел. Уставший и слегка раздраженный голос медсестры вернул меня в реальность.

– После десяти часов бессознательного состояния Людвига Кирсановна пришла в себя. Видит, слышит, реагирует глазами, но лишена пока движений из-за кровоизлияния в левом полушарии. Речь нарушена, издает нечленораздельные звуки. Временами ее охватывает беспокойство, лицо искажает гримаса, будто она пытается сказать что-то очень важное. Может, вы в курсе ее волнений? У вас дома все в порядке?

– О, да-да, все-все хорошо, – запинаясь, протараторила я. – Наверное, ее мучают галлюцинации. Я аккуратно послежу за домом.

– В принципе мы могли бы сделать вам исключение и разрешить посещение бабушки в реанимационном отделении.

Этого мне хотелось меньше всего на свете. Мой визит непременно вызовет повторный удар по ее одряхлевшим мозгам.

Ночью повторился звонок из больницы.

– Людвига Кирсановна пришла в сознание. Мы прибегли к помощи алфавитной таблицы. При указании на букву Д она приходит в неистовство. Речь ее пока не восстановлена, но она мычит, пытаясь что-то сказать. Возможно, она подразумевает какие-то фамильные драгоценности или деньги?

– Я не прикасаюсь к ее кладам, если таковые, конечно, имеются в доме, – отрапортовала я медсестре. – Передайте ей, что охранник из меня более-менее приличный.

Что такое «Д»? Оно пока не встречалось мне в анналах ее квартиры-склепа. Но, если даже и обнаружу, количества моей совести будет достаточно, чтобы оставить бабкины тайны в неприкосновенности. Я, конечно, маленькая бяка, но далеко не последняя сволочь. Все, что я откопала в старушечьих закромах, все, что меня удивило в той или иной степени, никак не начиналось с этой магической «Д»: книги, библиотека, шубы, платья, туфли, сундук с консервами, рояль, скрипка, картины, керамика, чеканки. Может, ее просто беспокоит сам ее ДОМ, который остался на попечении такого выродка, по ее мнению, как я, или же я сама – объект ее волнений, ведь мое имя, кстати, тоже начинается с Д?

***

ДНЕВНИК ВЛАДА

Я пишу свое прошлое, а руки дрожат от воспоминаний. Будет ли история благосклонна к нашему роду и честна, чтобы не очернить его?

В ноябре 1447 года «доблестный» Хуньяди отправился в очередной «рыцарский» поход. Его целью был мой отец и брат Мирча. Они не хотели этой войны, не ждали ее и встретили армию Хуньяди малочисленным войском. Сражение длилось недолго недалеко от Тырговиште. Мирчу выдали венграм валашские бояре, те, кто не любил отца, кому дороже процветания княжества был собственный мешок с деньгами и сытый живот. Крестьяне, те, кто видел, рассказывали мне позднее, что Мирчу жестоко пытали, изощреннее турецких палачей, и похоронили заживо, лицом в сырую землю, как падшую тварь.

Я отомстил, Мирча, за тебя, я сотворил с их гнусными телами худшее из худших истязаний. Бог не может винить меня за это, он не смотрит на темные и низкие деяния человека, как не замечаем мы, люди, мира насекомых и гадов. Все, что не касается Бога, оценивает сам человек, исходя из морали его настоящего или будущего. «Не судите, да не судимы будете». Как бы я хотел следовать этой истине всю жизнь! Но в моем положении невозможно. Господарь не может не судить, не может не казнить, потому как его заботит не собственная шкура, а судьба тысяч, подчиненных ему. Я судил Зло Злом во имя Добра, я вспарывал тела врагов, я проливал их кровь на мою землю, чтобы цвела она, а не сделай я этого, кто бы и когда совершил справедливость на моей земле? Разве блаженны нищие духом? Я презирал таковых всегда, потому что они-то и порождают Зло по скудоумию своему, нищете и гнилости душевной.

Зло порождает Зло, но ведь и Добро зачастую тоже порождает Зло. И первым же создателем Зла был никто иной, как библейский Бог, кто сам породил Змея и однажды скинул его с небес за неугодность. Змей летел вниз, плакал от боли, но больше от обиды. Быть может, он и совершил Зло для Бога, но Добро для глупеньких людей, озарив их разум. И за то, и за другое он получил Зло. Падшего ангела ненавидят и презирают люди, которых он просветил. И если Зло порождает Зло и Добро порождает Зло, выходит, Зла в мире больше, но даже более того, любое действие, которое совершает человек, может быть расценено как Зло относительно определенного времени и определенного пространства. Пример: мать выкармливает, растит ребенка – это Добро, во взрослой жизни он становится преступником, творя Зло, значит, изначально мать совершает Зло. Можно назвать это софистикой. Но природа человеческого Зла останется неистребимой, потому что противоречива и относительна по сути, потому что рука об руку ходит с Добром, потому что временами оборачивается им же, а своей чернотой высвечивает белизну Добра, потому что одно без другого невозможно, и в смене и борьбе одного с другим развивается мир.

Отец после поражения скрылся от венгерских преследователей. Но вскоре те же валашские бояре выдали его Хуньяди. Потом мне рассказывали крестьяне, что убили его в болотах Балтени, недалеко от Бухареста. Снаговские монахи перевезли останки его тела на землю монастыря, любимого, священного места отца, и похоронили его безымянно, без могильной плиты, боясь надругательства со стороны врагов. А их у отца было немало и по ту сторону границы, и на родной земле. Я отомстил за отца и брата, когда пришел мой срок. Я применил для этого все свое умение, которому меня обучили турки. Наверное, у меня много больше врагов, чем друзей, но душа моя не протухла, как падаль в ожидании шакалов.

Мне шел семнадцатый год, отец с братом уже гнили в земле, а Хуньяди фактически правил Валахией. Он был ее тенью, тайным мозговым центром. Пешку для трона он нашел в роду Данести, в лице Владислава II, сына Дана II, брата Басараба II, кто уже протирал валашский трон четыре месяца с конца 1442 по весну 1443 года.

В эти дни в начале 1448 года (накануне моего семнадцатилетия) началось мое политическое восхождение. Нас с братом привезли в Адрианополь, где Мохаммед II одарил нас лучшим из лучших богатств – он подарил нам свободу. Раду она оказалась лишней, и он предпочел остаться в турецком гаремном раю. Я же трезво оценивал относительность своей свободы и спокойно принимал сие. Славные христиане растоптали моего отца и брата, тогда как темные, дикие мусульмане вырастили нас с братом и сулили поддержку во всех политических действиях.

Я стал взрослым, я делал выбор, и мое решение не пошло на пользу моей доброй славе в христианском мире. В шестнадцать лет за мною уже вился шлейф предателя Ордена, изменника религиозного христианского братства. С этим клеймом я живу по сей день. Но для меня слишком мифичны религиозные догмы, чтобы относиться к ним серьезно. Валашское княжество, его благоденствие – вот моя путеводная звезда. В то время я уже был в чине офицера турецкой армии, и со мною считались военные командиры – я был реальным претендентом на валашский трон. Турки хотели этого. Воздвижение наследника Дракýла означало их прямое влияние на Валахию, а через нее на Молдову.

Я вспоминаю сейчас свое первое восшествие на трон четырнадцать лет назад, а сам ныне нахожусь в изгнании со второго. Сколько еще мне уготовано взлетов и падений? Отец испытал это чувство дважды: первый раз он поднялся на трон в 1436 году с помощью венгров, во второй – в 1443 году с помощью турок. В этом противоборстве прошла вся его жизнь. Я повторил его путь и тоже дважды правил Валахией, с тем лишь отличием, что в первый раз в 1448 году совершил сей шаг с помощью турок, во второй – при поддержке венгров. Они же и выбили из-под меня трон. Ждет ли еще меня моя вершина, и хватит ли моей жизни, чтобы достичь ее? Не знаю. Буду ждать.

***

ДНЕВНИК ДИНЫ

Библиотекой я продолжила заниматься ранним утром. Зверски хотелось есть. Мои закупки иссякли, но выбираться на улицу не хотелось. Тогда я достала из сундука с бабкиным музейным провиантом банку консервированного мяса и вакуумную упаковку сухарей. Моя еда была датирована 1945 годом производства. Риск проститься с жизнью от такого завтрака был налицо, но отчего-то он не спугнул меня. Тушенка оказалась потрясающего запаха и вкуса, сухари даже не пришлось размачивать в кипятке, будто их вчера засушили в духовке.