— Мейзикин! Мейз! — нетерпеливо кричит он в пустоту, не понимая, почему услужливый демон не встречает его.

Шаги Властителя ускоряются, отзываясь гулким эхом от стен длинных коридоров. Сумрак всегда царит в этом месте, смешиваясь с туманами и чадящим дымом, но его глаза привычны к слабому освещению. Демон не отзывается на его призыв. Сказать, что это впервые, Люцифер не мог, ведь зная ее, зная то, как частенько увлекается своей работой Мейзикин, он вполне может предположить, что в эту минуту она изощренно наносит боль кому-то из множества содержащихся тут преступников. Но странно, что в коридорах Ада не встречаются ему и мелкие подручные, частенько мельтешащие под ногами, лебезящие и пытающиеся завоевать расположение своего Владыки всеми возможными способами. До тронного зала рукой подать. Но сколько Люцифер не плутает по коридорам, он никак не может найти нужный, ведущий к трону. Лабиринты Ада вдруг кажутся ему совершенно незнакомыми, хоть он может пройти этими путями с завязанными глазами. Данный факт настораживает его. С чего бы вдруг Мейзикин решила сделать перепланировку, да еще и не посоветовавшись с ним? А если Габриэла подразумевала, что демон вышел из-под контроля и теперь посягнула на его право на Престол Ада? В таком случае наказание для нее будет столь же неотвратимо, как и для любого другого, посмевшего нарушить правила.

В очередной раз свернув налево, Люцифер утыкается в серую, каменную и холодную стену. Терпение властителя подходит к концу. Детские игры порядком утомили его. Блуждать наугад в собственном доме ему не нравится. Внутри селится крайне неприятное, скребущее чувство, определить которое он пока не в состоянии.

***

…Воздух незримо, неощутимо меняется. Он наполнен ароматами амброзии, лилий и белых фрезий. Никогда не любил лилии: они слишком притязательны, слишком ухожены для повседневной жизни. Слишком удушающ их аромат. Под ногами дрожит тонкое марево, золотисто-розовое, словно первый рассветный луч. Металл клинков приятно холодит ладони. Пришло время поговорить. Выяснить раз и навсегда, за какие такие грехи наказан и род его, и он сам, и люди, оставшиеся на земле без надежды на спасение души.

Слишком много перьев. Они серовато-белым снегопадом кружатся в воздухе, опадая на золотистую землю, стоит ему взмахнуть клинком. Некуда бежать… Ни из Ада, ни из Рая. Все это лишь ловушка для души, приманка, морковка для ослика, вынуждающая человека бояться принимаемых решений. Еще одна мера сдерживания, подобно запрету рвать яблоки в саду Божием. Каин, окончательно потеряв голову, ступает по райской земле. Нет границ, нет преград для того, кто понял, как все устроено. Как все несправедливо устроено Творцом.

— Этого просто не может быть…— выдыхает Аменадиель, вглядываясь в темную крупную фигуру, восседающую на Престоле. Что-то в ней кажется знакомой, в манере держаться, в том, как некто склоняет голову, пряча лицо под глубоким темным капюшоном. Некто сидит, вальяжно развалившись, подперев огромной рукой в скучающей позе щеку. При появлении Аменадиеля, фигура не меняет своей позы, словно не замечает его, не шевелясь. Сумрак окутывает Престол, окутывает фигуру, мешая разглядеть черты лица.

— От чего же? Думал, что если я заперт в Аду, то не могу разобраться, как выбраться оттуда? — темная фигура поднимается во весь рост и делает шаг на свет.

Солнечные лучи, падающие сквозь воздушные колонны едва касаются его, растворяясь в мрачном тумане, окутывающем пришельца. Сквозь кольца морока наконец появляются знакомые черты. Светлые глаза Вечного светятся тяжелым, тусклым светом. Его огромная, кажущаяся еще увеличившейся в размерах фигура медленно приближается.

Аменадиель не двигается со своего места, замирая в дверях зала. Перед ним предстал тот, кого Он никогда бы не хотел увидеть вновь. В голове сумбурно носятся неожиданные мысли: неужели Люцифер сплоховал?

— Зачем ты пришёл, Вечный? — ангел, занявший Престол после Отца, изучающе смотрит на того, кого ранее знал как Маркуса Пирса. Кого Люцифер звал Каином. Кому Отец дал имя Первого Убийцы. Фигура этого незнакомца высока, расслаблена и излучает собой уверенность, движения точно выверены. Ощущение спокойствия и силы как и в земной жизни окутывает Вечного. Аменадиель мысленно перебирает возможные варианты случившегося, каким образом Проклятый смог выбраться из Ада и, тем более, пробраться в Тронный зал Рая, и не находит для себя ответ.

— За тобой. И Отцом… И сонмом Его воинства, — равнодушно перечисляет безликая фигура, медленно приближаясь.

— Я не вижу твоего лица… — хмурится Аменадиель.

Что-то тревожит его. Бояться он не привык, но ощущает неприятное сомнение.

— Я хочу заглянуть в твои глаза, Вечный.

— К чему тебе лицо твоей смерти? — голос звучит холодно, равнодушно.

Вопросительная интонация почти не угадывается.

— Значит, ты пришёл убить меня?

— Я пришёл за тем, чтобы освободить людей от тебя и подобных тебе. Хватит с них всемогущих бездельников, — быстро приближаясь к правителю Серебряного Города, Каин обнажает клинки, загнутые словно кошачьи когти. Аменадиель делает шаг назад. Он знает предназначение этих смертоносных когтей, он помнит, в чьих руках однажды увидел их.

— Каин! Как ты выбрался? — отступая на несколько шагов назад, между колонн, уклоняется Аменадиель.

Ему для боя нужно больше пространства, а в тронном зале проливать кровь — верх кощунства. Вечный двигается медленно, словно бредёт сквозь воду.

— К чему эти разговоры? — наблюдая за тем, как бывший ангел распахивает врата и оказывается на огромной площади, залитой серебряным светом звезд и солнц одновременно, интересуется Вечный.

Этот свет рассеивает демонов, отпугивает бесов и разгоняет грешные, еще не очистившиеся души. Мрачный силуэт без труда входит в сияющий сноп света, беспрепятственно продолжая движение. Аменадиель в удивлении вскидывает брови, отступая.

— Этого просто не может быть! — удивляется Аменадиель, готовясь к сражению.

Окидывая взглядом вокруг себя все, куда только падает серебряный свет, он видит лишь распростертые тела стражников, оборванные крылья воинов-ангелов и бескрайнее, куда не брось взгляд, жниво смерти. Страх пробирает его до глубины души. Впервые за время пребывания его на небесах. Будучи человеком, ему знакомо это чувство, и сейчас он безошибочно определяет его как панику.

— Это не имеет значения, Аменадиель… Или стоит называть тебя Богом? — насмешливо интересуется Каин, медленно сокращая расстояние между собой и выбранной жертвой. — Кстати, раз уж ты занял престол, объясни-ка мне одну вещь: почему твоя маленькая доктор Мартин пребывает в Лимбе? Как и множество душ вместе с ней?

— Откуда тебе известно? — тревожно переспрашивает Аменадиель, высвобождая из ножен клинок Азраель.

Каин усмехается.

— Чтобы попасть в Рай, нужно пройти Лимб насквозь, разве ты не знал?

— Что ты наделал…— в неприкрытом ужасе шепчет Ангел, внутренне сжимаясь от холода, звучащего в голосе Вечного.

— Лучше спроси у своего Отца, что Он наделал…

Аменадиель тяжело усмехается, рассчитывая на свой опыт воина и божественный клинок, ярко сверкающий в его руках. Каин, откидывая капюшон темного, сотканного из морока и прядей тумана, мягко и тепло улыбается, словно давнему другу. В этой улыбке нет ни тени ненависти, кажется, будто в ней даже сквозит сострадание и неприкрытая жалость. Но от этого становится еще страшнее.

— Не бойся, Аменадиель… Я милосерднее тебя… Ты умрешь быстро.

— Как самонадеянно, человек! — восклицает Ангел, взмахивая клинком над головой.

Сталь со свистом рассекает воздух там, где миг назад возвышался Вечный. Он перемещается легко, практически не совершая усилий для этого, словно ртуть.

— Ты же знаешь, что Бога нельзя убить адскими клинками!

— Бога? Бога нельзя… А тебя — можно!

Прежде, чем темная ледяная адская сталь вонзится в Его тело, Он расправляет крылья в попытке защититься. Жесткая, сильная рука уверенно хватает светлое оперение, сминая, вырывая перья, ломая тонкие кости. Обжигающая боль и страх охватывают сознание, прежде чем наступает тьма пустоты.