— Удивительно, сколько бы я этим не занимался, всегда поражает тот факт, что душа пытается сохранить память о собственном теле. Даже воссоздает в точности нервную систему. А значит, и боль… Каин, разве не великолепно отлажен твой организм, что ты чувствуешь каждое мое движение?
Люцифер, повертев в руках влажный, красновато-розовый кусок мяса, бросает его рядом с Каином.
— Знаешь, я даже рад, что ты ничего мне ответить не можешь, — раздавив каблуком туфли вырванный язык, Люцифер еще мгновение наблюдает за своей жертвой.
Каин не может умереть, хоть и старательно пытается. По камере мокрыми лоскутами разбросана золотистая кожа, тугие узлы мышц, сорванных с костей, клочья темных с сединой волос. Люцифер склоняется к медленно приходящему в себя, задыхающемуся в собственной крови Каину и шепчет:
— Ты заперт тут… Навечно.
Как только дверь за спиной Властителя закрывается, Каин слабо всхлипывает, открывая глаза. Блаженная передышка продлится недолго. Ровно столько, чтобы он успел сойти с ума от страха предстоящей боли.
***
В комнате легкий полумрак. Желтым светом горит привычная уже глазу подсветка. Хлоя запахивает тонкий шелковый халат поплотнее, наливая в высокий хрустальный фужер золотистое, пахнущее солнцем и фруктами вино. Люцифер обещал закончить с делами как можно скорее, но его до сих пор нет. Что могло его так задержать?
Знакомый шелест за спиной заставляет женщину оглянуться. Люцифер, словно сошедший с обложки глянцевого журнала мод, стоит посреди комнаты с бутылкой бурбона в одной руке и стаканом в другой.
— О, я вижу, ты начала без меня, — игриво улыбаясь, он наполняет свою емкость.
Хлоя тепло улыбается в ответ, и делая шаг навстречу, принюхивается.
— Чем это от тебя пахнет? Такое впечатление, что ты побывал на скотобойне.
— Что-то в этом роде, дорогая Хлоя. Что-то в этом роде, но тебе не о чем беспокоиться, поверь мне, — Люцифер, обняв женщину за плечи, намеревается провести всю оставшуюся жизнь в этом мягком, словно волны на пляже, ощущении.
Он пытается подобрать подходящее определение чувству, родившемуся в глубине души. Оно теплое, укутывающее и приводящее его в моральный экстаз. Каждый раз, когда он видит детектива Хлою Деккер, это чувство посещает его. И он знает, что счастлив.
— Надеюсь, сегодня мы сможем провести вечер один на один? — с надеждой интересуется Хлоя, Люцифер кивает, отпивая из своего стакана.
Сегодня, как никогда за долгие годы он чувствует время. И оно торопится, спешит сквозь него. Сквозь заметно сдавшую женщину в его руках.
— Как Беатрис?
— Ооо, эта несносная дамочка, благодаря тебе, между прочим, возомнила себя совершенно независимой! — смеется Хлоя, утыкаясь в такое знакомое, крепкое и теплое плечо Люцифера.
Странно сидеть с ним спустя годы вот так на диване в гостиной и обсуждать уже ставшую достаточно самостоятельной дочь. Когда-то Люцифер звал ее детёнышем, исчадием… Сейчас же Трикси было не узнать. От нескладного бунтующего подростка в ней не осталось ничего. Хлоя с тоской вспоминала кажущееся совсем недавним прошлое, ловя себя на мысли, что скучает по нему.
— Что ж, у вас это один из этапов взросления…
— Люци… Скажи, а ты думал о том, что будет дальше? — интересуется вдруг Хлоя, заглядывая ему в темные, почти черные глаза; на миг что-то мелькает в них, и тут же гаснет.
— Каждую минуту, детектив… — повинуясь странному порыву, он вновь зовет ее детективом, хотя все это в прошлом.
Притягивая к себе, целует в начавший седеть висок. Лгать Дьявол не умеет, но профессионально молчит. А молчит он о своих страхах, и они не кажутся ему такими уж незначительными. Время — это то, чего у смертных так мало, и сейчас он в полной мере ощущает его течение. Хлоя, услышав из таких знакомых, четко очерченных губ давно забытое «детектив», улыбается. Тянется к совершенно не изменившемуся за эти годы Люциферу, чтобы поцеловать, но в последний миг останавливается. Гордые губы мужчины, изогнутые, словно лук купидона, кривятся.
— Что такое? — не понимает она.
Вместо ответа Люцифер мягко проводит ухоженными пальцами по шёлку халата на ее спине, настойчиво обнажая гладкое плечо.
— Всё хорошо, — отзывается шепотом Дьявол, покрывая горячими поцелуями ее кошачьи скулы — в свое время они сводили его с ума сильнее, чем кокаин.
Время останавливается, будто неугомонный братец Аменадиель решает воспользоваться своим даром. Люцифер осторожно подминает под себя всё ещё соблазнительное, пахнущее белыми фрезиями, тело женщины. У них впереди еще множество дней и ночей вместе, и пока рано волноваться об исходе. Но он не может не волноваться: упоминание о Трикси беспокоит его ничуть не меньше. Юная мисс Деккер, вкусив все прелести студенческой жизни, появляется все реже и реже, занятая своими делами. Это несколько огорчает, ведь в его воспоминаниях они всё ещё играют в Монополию на реальные деньги, сидя на ковре в гостиной дома.
Когда Хлоя, утомленная ласками, засыпает, Люцифер поднимается с постели, вновь наполняет стакан бурбоном и подходит к огромному панорамному окну. Лос-Анджелес переливается всеми огнями, подмигивая ему глазами-светофорами. Что-то в этом есть завораживающее. Он вспоминает свой самый первый день на Земле и тяжело вздыхает. Для него время никогда не было проблемой. В какой-то миг он ловит себя на мысли, что уже слышал подобные рассуждения: все, кого я любил, и кто любил меня — умирали. В воспоминания вползает архаичная, забытая тень. Кстати, о тенях. Уже почти год он не слышит вестей от Мейзикин. Конечно, время в Аду и на земле тянется с разной скоростью, но иногда Люциферу кажется, будто это ложь, которую выдумали специально, чтобы успокоить себя, люди. Иногда ему кажется, что Ада нет, а есть сплошной замкнутый круг.
Если бы Линда Мартин была жива, она, возможно, посоветовала ему что-то на первый взгляд абсолютно безумное. Смогла бы разобраться в его чувствах. С другой стороны, ничто не мешает ему отправиться в Лимб, пока она не успела пройти распределение к новой жизни, и пока она еще помнит его. Люцифер жадно хватается за эту мысль, не замечая, как допивает до дна бутылку «Old Crow».
========== Круг Второй. ==========
***
Боль застилает глаза, чугунным шаром прокатывается от виска к виску, ломая кости, давя мозг. Она невыносима. Крик царапает горло, но этого мало, слишком мало, чтобы выпустить на волю всю черноту, что скопилась под тлеющей оболочкой. Стальной трензель рвёт иссеченные в кровь губы, разрывает тонкую чувствительную поверхность щек, выбивает ноющие зубы. Каин чувствует, как по щекам катятся жгучие слёзы, разрезая воспаленную плоть. Когда-нибудь, однажды, рано или поздно все это закончится. Так ему хочется думать в коротких перерывах между пытками, но думать он может только о боли. Где-то слева стоит его палач — красивая, жестокая Мейзикин. В ее руках пытка превращается в искусство, и Каин невольно отмечает её мастерство.
— Мейз… Остановись… — шепчет Каин, падая на колени.
Даже в этом есть пытка, ибо кожа содрана и валяется пустыми чулком на окровавленном полу. Каждое движение отзывается агонией умирающего и вновь воскресающего тела. А есть ли тело? Кажется, Люцифер в свой последний визит что-то говорил о душе, что пытается воссоздать свою оболочку. Или ему только кажется, что говорил? И был ли вообще Люцифер? Мейзикин усмехается, осматривая результат своей работы. Тело Каина скрипит, стонет, хрустит в ее руках.
— Каин… Как тебя звали во времена Римского Легиона? — вдруг интересуется Мейзикин, припоминая виденную ей по интернету картинку.
Кровавый орел. Стоит испробовать… Поудобнее перехватив клинок, она, не слушая криков жертвы, рассекает ребра на спине Каина вдоль позвоночника. Кости с хрустом ломаются, обнажая розовые вздрагивающие лёгкие. Немного медлит, наблюдая за тем, как трепещут эти меха. И продолжает, ворча что-то себе под нос.
Боль внезапно отступает, гаснет вместе со светом: на разум падает тёмная пелена. Тело устало страдать и просто отключило рассудок от физических пыток. В благодатной тишине Каин видит себя со стороны. Тело, за которое он когда-то так держался, давно истлело в земле. То тело, что терзает сейчас Мейзикин, выглядит словно тряпичная кукла. Кукла кричит, вырывается, пытаясь прекратить издевательства. Забавно дёргается на цепях, размахивая вывалившимися лёгкими. Розоватые мешки влажно шмякают его по обнаженным ягодицам, повисая на вытянувшейся трахее. Еще миг — и тело задыхается. Мейзикин пинает неподвижный мешок костей и мяса, звавшийся некогда Каином. Маркусом Пирсом. Эдвардом Холлоувеем. Гюнтером Граубве. И еще бесконечным списком меняющихся из эпохи в эпоху имен.
