Зави, сглотнув и с трудом поборов нервную дрожь, выскользнула из прокуренного кабинета. Разговор пошел совершенно не в том направлении, которое она изначально планировала.
Хлопнув входной дверью агенства, она поспешила в Раундхаус, на спектакль Томаса. Сегодня будет его возвращение после длительного больничного. За прошедшую неделю они оба практически не повышали друг на друга голос, стараясь как можно спокойнее решить разногласия и на какое-то мгновение ей стало казаться, что отношения ещё вполне возможно спасти, ведь он не гнал её из дому, хоть и время старался проводить на репетиции или с Бобби.
Зави задумалась, сидя в машине. Совет Анны показался ей тогда очень логичным и, пожалуй, оправданным шагом, чтобы раз и навсегда решить вопрос с соперницей. Сейчас же, после слов детектива она поняла, что не смотря на вполне ощутимый результат, совершила опасную оплошность. Если вдруг Томас узнает о том, что она наняла детектива для слежки за ним, и уж тем более о том, что она натравила на эту девицу фанатов, то мир точно узнает о том, что они с Томасом — пара. Правда, уже бывшая.
Роберт, стоя у окна, наблюдал за пересекающей под ливневым дождем проезжую часть фигуру Эштон.
— Вот ведь дрянь какая… Знал бы, хуй бы взялся за работу.
— Че ты там бубнишь? — поинтересовалась Саманта, наблюдая за шефом. Выглядел тот взвинченным до предела.
— Бубню, что убил бы суку на месте этого Хиддлстона. Как он с ней живёт только?
— Ну, если живёт, значит его устраивает. Актеры, что с них взять. Мало им накала страстей на сцене… Дома, видимо, тоже нужно, чтобы были мексиканские страсти.
— Да уж. Но ума же хватило ей выложить в сеть данные этой русской. Хорошо хоть я не оставил лишней информации, как-будто в воду глядел.
— Ты думаешь, фанаты её уже вычислили?
— В этом то и беда… Если вычислят, то мы с тобой окажемся в такой глубокой жопе, какую мир еще не видывал. Никто же не выставит Эштон виновницей ситуации… Все будет выглядеть так, словно это мы сами решили… Одно дело, когда фанаты выкладывают такие фотографии… И совсем другое дело, когда выяснится, что это юридическое лицо. Нас затаскают по судам, — пояснил Роберт.
Саманта, поёжившись, кивнула.
Вернувшись из бывшего теперь офиса, Натали поднялась по ступенькам своего дома, держа в руках картонную коробку с личными вещами. В офисе мадам Колдвотер безжалостно отчитала её, словно провинившуюся школьницу за то, что в сети поднялась шумиха с упоминанием ее фамилии и названия агенства. Натали, раздавленная криками и увольнением, не заметила грязных следов от обуви на своем крыльце.
Словно в тумане, она толкнула входную дверь. Та легко поддалась, тихонько скрипнув петлями. В доме царил беспорядок. На полу валялись разорванные, разрезанные вещи и книги. Фотографии сорваны со стен, рамки разбиты. Всюду осколки стекла. Натали сползла спиной по закрывшейся двери. Где-то внутри сердце оборвалось и упало вниз, на дно, не желая подниматься. Баки не встречал её вопреки обычаю. Натали слабо позвала его, ощущая всё усиливающуюся тревогу. Пес не отзывался.
— Баки! Баки, еб твою мать! Где ты?!
Она заглядывала в каждый облюбованный собакой угол, но его нигде не было. На втором этаже она обнаружила собаку, тихо стонущую под кроватью. Натали по-пластунски поспешила к нему. Собака тяжело дышала, не реагируя на её появление. Бока пса странно распухли, неравномерно вздымаясь при дыхании. Глаза закатились. Натали одной рукой ухватила его за заднюю лапу, второй уперлась в край кровати. Вытащить неподвижного, обмякшего пса было очень трудно. Баки никак не реагировал на её действия. Страх тугим кольцом сдавил ей горло. Где-то в десяти минутах езды отсюда есть ветеринарная клиника… Господи, лишь бы они работали…
Натали, дрожа всем телом, провернула ключ в замке зажигания Малыша. Покорный и услужливый автомобиль взревел ещё не остывшим двигателем. Баки хрипло дышал, лежа на пассажирском сидении, вывалив синеющий язык на кожаную обивку.
Роберт, решивший хоть одним глазом глянуть на происходящее с Натали Фокс, почти успел припарковаться на противоположной стороне улицы, как вдруг увидел, как девушка выскочила из дома, неся на руках не подающую признаков жизни собаку. Она быстро села в машину, и та, оглушительно рыкнув на всю улицу, сорвалась с места. Роберт сдвинул брови. Что случилось?
Немного помешкав, припарковался и вышел из машины. Профессионально оглянувшись по сторонам, проверив окна противоположных домов на предмет слежки, он приблизился к входной двери дома мисс Фокс. Та в спешке забыла ее закрыть.
Поразмыслив, он толкнул дверь носком увесистого ботинка. Дверь поддалась.
Представшая его взору картина удручала. Мгновенно стало понятно, что в ее дом вломились. Заводив и без того ярко выраженными желваками, он бегом бросился к машине. Ближайшая ветеринарная клиника была в этом квартале в десяти минутах езды. Главное, успеть.
Зачем он это делает, Роберт не понимал. Вперед его гнало отчетливое ощущение собственной вины за происходящее. Что он мог сказать ей? И как? И был ли смысл?
Наконец, найдя ее приметный, желто-черный «Форд» перед ветеринарной клиникой, он припарковался на широкой, почти пустующей парковке недалеко от неё. Кажется, успел.
Натали не знала, как реагировать на произошедшее. Врач что-то говорил ей, виновато разводя руками. Что именно — она не слышала. Дыхание Баки прервалось прямо у нее на руках, как только она перешагнула порог кабинета врачей. Они выхватили собаку и куда-то унесли.
Сил кричать и плакать у Натали не было. Ее трясло. Сердце бешено колотило в ребра, требуя отпустить его на свободу. Опустившись в кресло в приемной, она тихо, кусая губы до боли, ждала.
На улице, словно в насмешку ей, разорвав толстое покрывало дождевых туч, выглянуло теплое ласковое солнце. Держа в руках ошейник с адресником, Натали, пошатываясь, вышла из клиники. Баки больше нет. Осознать, что она не успела бы его привезти в любом случае, она не могла. По словам врача, собака словно попала под грузовик, так что шансов выкарабкаться у него просто не было.
Натали замерла на крыльце клиники. Куда идти? Зачем? Слезы душили, застилая глаза, разрывая грудь и обжигая лицо. Опустившись на ступеньки, она разрыдалась. За что… Кому и чем он так не угодил, что кто-то превратил ее единственное близкое существо в месиво. Неужели можно так сильно ненавидеть незнакомого человека, чтобы взять и физически уничтожить ее друга.
Натали, не обращая внимания на промокшие джинсы и холодную воду мелкой лужицы, оставшейся от дождя на крыльце, сидела, уронив голову на подтянутые к груди колени. Чья-то теплая увесистая рука коснулась её плеча. Она вздрогнула, и подняла заплаканные глаза на внезапного свидетеля ее горя. Мужчина, высокий, такой высокий, что закрыл собой солнечный свет, склонился к ней.
— Мисс… Вы как?
Сил ответить ему не было. Вместо этого она разрыдалась в голос, показывая ему пустой собачий ошейник.
— Идёмте, — подавив желание схватить её в охапку и прижать к себе, произнес Роберт. Единственное, с чем он не мог справиться за годы службы, это — равнодушное отношение к женским слезам. Девушка, отрицательно помотав головой, продолжала плакать, — Идёмте, я Вам говорю. Иначе Вы промокнете и заболеете. А Вам это не нужно.
В машине мужчины пахло крепким сигаретным дымом. На полу валялись фантики из-под ментоловых конфет. Роберт, немного подумав, поспешил собрать их в комок, и быстро сунул себе в карман.
— Черт… Извините… Давно хочу ее пропылесосить, но забываю, — оправдываясь, произнес он. Натали, покорная его воле, сидела на пассажирском сидении, сжавшись в тугой комок, и горестно всхлипывая. Роберт завел двигатель машины и включил обогрев на максимум. Через несколько секунд в салоне стало душно.
— Не… Не надо…— икая, пролепетала Натали. Сквозь опухшие веки она с трудом различала его лицо.
— Надо-надо. Вам сейчас совсем не стоит мерзнуть, — Роберт чувствовал себя разбитым, словно ее горе касалось его лично. А, может и касалось. Да нет, совершенно точно касалось, ведь если бы не его фотографии и скотство Эштон, все было бы иначе. Как вести себя с человеком в глубоком шоке, их учили на тренингах в подразделении, так что все действия, хвала богам, были отработаны до автоматизма. И он все равно чувствовал себя эмоционально заинтересованным в происходящем, что смущало его не меньше, чем слезы. Слезы на женском лице вызывали у него чувство беспомощности и бесконечной вины.
