– Мистер Дьюэд! Вы отстранены от занятий на три дня!

– Извините – бабушка, наконец, подала голос.

Наверное, перспектива терпеть меня дома все три дня заставила ее очнуться.

– Извините, Том просто нервничает, он очень огорчился подобным слухам и позже, если вы позволите, я объясню почему. Можно дать ему последнее предупреждение?

Директор снисходительно глянул на мою бабушку.

– Только из уважения к вам – после презрительный взгляд на меня – последнее предупреждение, парень. Брайс..

– Да.. Так вот, из-за того, что отец Томаса был.. – он замолчал – был состоятельным, я конечно же решил, что это наркотики. Но я решил проверить, прав ли я. И когда Томас ушел на перемене..

Я иронично поднял руку, поддерживая локоть другой, словно примерный первоклассник. Директор неохотно кивнул мне, давая слово.

– А могу я сказать, почему я тогда ушел на перемене? Потому что любезный мистер Ричардсон разбил мне нос. А за что? Если вы пойдете к моему ящику, то увидите похабную надпись касательно рода занятий моего досугового времени. Она принадлежит нашему мистер Ричардсону. Он сделал это баллончиком, который не стереть. И потому я добавил в конце его имя. Это так сильно оскорбило мистер Ричардсона, что он устроил надо мной физическую расправу, из-за которой мне и пришлось покинуть кабинет.

Было видно, что директор не доволен этим новым обстоятельством.

А Брайс начал выходить из себя:

– Я ничего не писал у него на ящике!

– Да, я сам это написал. Люблю заявлять о себе миру.

– Я не понимаю вообще, о чем он говорит!

– Ага.

– Тишина! – директор стукнул ладонью по столу повторно, смерив нас обоих недовольным взглядом – Томас, у тебя есть доказательства того, что Брайс причастен к этой надписи?

Я пожал плечами.

– Я же говорил! – фыркнул Брайс – он просто это наврал! Я уже потом, когда стоял с друганами рядом, увидел что он что-то пишет на своем ящике. Решил подойти, посмотреть – а там мое имя фломастером подписано. Я вообще не понял, за что мне прилетело! Типо, какой-то тип написал на его ящике, а он сразу меня в гомики зачислил? Это как-то ненормально, да? Вот за это я ему и врезал.

– Мистер Ричардсон, выбирайте выражения.

– Извините.

– Выходит, Томас, это не Брайс оскорбил тебя, а ты поглумился над ним. Я правильно понимаю?

Я ухмыльнулся и пожал плечами:

– Окей, пусть будет так.

– Выходит, вы еще и задираетесь до учеников школы?

– Мне же делать не хрен, писать на своих ящиках о сексуальных связях с одноклассниками! – я вскинул руками – нет, серьезно, я даже не собираюсь что-то говорить. Это бесполезно, к черту. Даже не буду лезть в это дерьмо.

– Выражения, мистер Дьюэд!

– В эту клоаку – поправился я, демонстративно растягивая гласные буквы последнего слова.

– Брайс, продолжай.

– Так вот, и когда он ушел на перемене, я осмотрел его портфель, чтобы попросту не обвинять его. И нашел там новую капсулу и новый шприц. Я взял их, а когда Томас начал их искать, продемонстрировал нашему педагогу.

– Ты их разбил и растоптал – фыркнул я и деловито обратился к директору – ах да, занесите еще, пожалуйста, в протокол, что он публично нарек меня «пидором».

– Мистер Дьюэд!

– Не пидором, а педиком! – взбесился Брайс.

– Мистер Ричардсон!

– Ну да, пидор то у нас в классе только один.

– ЗАМОЛЧАЛИ ОБА!

Он вскочил из-за стола.

– Вы у тетушки в гостях или где? Вы вообще имеете представления, с кем и как вы разговариваете?!

– Извините – буркнул Брайс.

– Извините – повторил я равнодушно.

– Потерянное поколение – буркнул он и сел обратно – итак, в общем, Брайс. Твои подозрения подтвердились и ты нашел капсулу со шприцом, которые впоследствии разбил?

– Я хотел отдать их учителю! – заявил он – но этот чокнутый набросился на меня и я выронил их. А пытаясь удержаться на весу, видимо наступил, а там уже под ноги не смотрел.

Красиво поет. Кто бы мог подумать.

Я вновь поднял руку.

– У тебя есть, что добавить, Томас?

– Да. Этот «чокнутый», как сказал мистер Ричардсон, набросился на него уже после того, как тот демонстративно разбил капсулу. И это может подтвердить весь класс, включая учителя.

– Это правда, Брайс?

– Дудки! Он кидался на меня два раза! В первый я как раз и выронил капсулу, а во второй он кинулся уже после этого.

– В первый раз я не кидался на него, а просто хотел ее забрать.

– Но послужили причиной того, что Брайс выронил капсулу.

– Не выронил. Он меня швырнул, и только после этого нарочно кинул ее на пол и растоптал.

– Это правда, Брайс?

– Ага, ну конечно! – фыркнул я – он сложит руки в молитве и признается во всех своих грехах!

– Нет, это не правда.

Я вновь закатил глаза, чувствуя, что решение в этот раз будет не на стороне правды.

– Ладно, это уже не важно – заключил директор – важно то, что этот шприц и капсула правда принадлежали вам, мистер Дьюэд?

Глупо было это отрицать. Я боролся за них при всем классе. Облизнув губы, я кивнул.

– Попрошу ответить.

– Да, это были мои вещи.

– И что это было?

Но не успел я открыть рот, как бабушка второй раз за всю беседу оживилась, нацепив на себя маску крайне добродетельной старушенции.

– Извините, ..?

– Мистер Браун.

– Извините, мистер Браун. У Тома сахарный диабет, и это была необходимая инъекция. А разбив капсулу, Брайс поставил его здоровье под угрозу. Потому Тому пришлось срочно бежать домой за другой капсулой.

Я сидел в шоке, но на лице моем все так же была натянута невозмутимость. С чего бабушка решила мне помогать? И почему даже не задалась вопросом о том, что действительно было в моей капсуле и чем я колюсь?

– Сахарный диабет? Разве для них нужны не специальные инсулиновые шприцы? А из портфеля вашего внука был изъят обычный.

– Он у него с детства, и мы уже привыкли обращаться такими.

– Странно.. –директор сощурился – знаете, мисс Дьюэд, просто у моей супруги тоже сахарный диабет, и инсулиновая инъекция делается обычно на ночь. Ну или на ночь и утром. Но чтобы в полдень?

– У каждого индивидуально – сжала она губы – когда Том жил с отцом, то учился в частном лицее, где уроки начинались только с полудня. Он просыпался не раньше, потому это вполне можно было считать утром. Или вы ставите диагноз моего внука и мои слова под сомнения, мистер Браун?

Бабушка изобразила на лице такое искреннее оскорбление, что директор неловко тряхнул плечами.

– Думаете, если бы я не знала, что за шприцы таскает мой внук в школу, я бы стала бы тут вам лгать? Да я бы первая забила тревогу, вы не так не думаете?

– Я просто полагал, что когда он жил с отцом..

– То был наркоманом? – она нахмурилась – мой сын был приличным человеком, а его состояние никак не вводит его или его сына в ранг наркоманов. Вам не кажется, что вы сейчас обвиняете все мою семью без каких-либо оснований, мистер Браун, когда впору бы было лучше поинтересоваться, что позволяет себе второй ваш ученик, роясь в вещах Томаса и увеча его в первые же дни?

Бабушкина актерская игра заслуживала Оскара. Впрочем, моя тоже – ведь я все еще отменно изображал саму невозмутимость, хотя был изумлен не меньше Брайса подобным раскладом.

Директор неохотно перевел взгляд на Брайса, который теперь выглядел совсем иначе, чувствуя, как горит его зад прямо сейчас.

– На этот счет нам и правда придется разобраться, Брайс. Даже если ты полагал, что у Томаса наркотическая зависимость и хотел ему помочь, следовало обратиться к педагогу или ко мне, но точно не самостоятельно без позволения копаться в его вещах и что-то извлекать.

Надо же, как быстро мы поменялись местами!

Только что меня обвиняли во всех смертных грехах, а теперь под все раздачи попал один лишь Брайс. И только благодаря бабушкиному напору и байке про мой сахарный диабет. Удивительно, что он даже справки о моей так называемой болячки не попросил. Бабушка умеет быть убедительной.