Лора взмахнула руками.

– Потому что он такой вот. Пока мама с ним встречалась, он был вполне адекватным и даже нравился мне, поэтому когда год назад он сделал ей предложение – я была даже рада. Но стоило нам стать пресловутой семейкой, как он заявил, что..

Она отмахнулась.

– Короче, сообщил мне, как по его разумениям, себя должна вести девочка.

Я нахмурился, сопоставляя факты. Лора, должно быть, даже не обратила внимания, что выдала мне парочку дат.

– Год назад поженились? Это как раз тогда, когда ты решила, что не хочешь «чтобы тебя судили по обложке»?

Она нервно закусила губу, дернув плечами, и мне сразу же все стало понятно.

Я усмехнулся, хлопнул ее по плечу:

– Ты наврала мне?

– Понимаешь, тут все не так просто. Он начал гнать какую-то ахинею, и я не хотела этого делать, но мама сказала, что теперь он мой папочка и я должна его с какого-то фига слушаться. Он стал заявлять, словно какой-то баптист, что красятся в школе только шлюхи, потом речь зашла за короткие платья, и вообще он заявил, что вся эта атрибутика нужна лишь потаскухам, что завлекают внимание парней, а нормальной девчонке не пристало иметь парня до свадьбы.

Я уже не сдерживался и смеялся в голос, откинув голову назад, из-за чего Лора раздраженно ударила меня в плечо и сжала губы.

– Я понял.

– Правда?

– Да, ты не трусиха. Ты лгунья. Паталогическая и неизлечимая.

Она возмущенно фыркнула:

– Кто бы говорил, диабетик хренов!

– А я и диабетик.

– Ага, тогда я остриглась, чтоб меня за внутренний мир любили.

– Сумасшедшая семейка.

– Да пошел ты – она вздернула подбородок и ринулась к нашему кабинету.

Я усмехнулся, быстро закрывая шкафчик.

– Эй, подожди, «Уже не Королева», я же пошутил. Лора!

Она неохотно обернулась, словно только и ожидая этого, когда у меня зазвонил телефон. Я достал его.

«Марк».

О, как быстро.

– Марки, дружище – я снял вызов – что, уже могут готовить?

– Слушай, что это все-таки было? – его голос впервые был наделен чрезмерным любопытством.

– Я же говорю, всякая херня по здоровью.

– Не, Том серьезно – что это за дрянь?

– Да какое тебе дело? – усмехнулся я – лучше скажи, они уже дали результаты? Когда смогут сделать?

– Да походу никогда.

Улыбка стянулась.

– В смысле?

– То, что ты прислал, я передал в лабораторию. Мне только что позвонили. В этом дерьме не смогли вычленить ни одного компонента.

Тишина.

– Ты понимаешь, о чем я, Томи? В этой лаборатории, отстроенной за миллиарды долларов, искусно повторяющей самые сложные нейронные связи, не смогли вычислить ни единого компонента той хрени в капсуле, что ты мне дал. Что там, на хрен? Земля с Марса? Сопли зеленых человечков?

Марк напряженно хихикнул.

– Эй, Том, на связи?

– Да – я нахмурился – подожди, но что значит, никак не смогли? Ладно, плевать на состав. Просто продублировать это они смогут? Имея в наличии образец?

– Без вариантов, чувак. Они не знают компонентов, это никак не повторить.

– А какие еще есть лаборатории, куда ты сможешь это пристроить?

– Слушай, если в этой не нашли, то можешь мне поверить, тебе это дерьмо нигде не различат на составляющие.

– И что это значит? – мой голос уже напряженно подрагивал.

– Это значит, что черта с два тебе кто-то сделает партию этих волшебных капсулок, если не дашь состав сам.

-1-

Первые пару секунд я просто молчал.

– Эй, чувак, ты здесь? – прервал тишину голос Марка за несколько миль отсюда.

И вот тогда я рассмеялся. Откинул голову назад, и смеялся, словно долбанутый, во все горло. Ученики опять стали поворачиваться на меня, а я держался за шкафчик и ржал, словно нажрался грибов или нюхнул больше нужного.

– Че, нашел уже местного барыгу? – усмехнулся Марк. Видимо, подумал о том же самом.

Но это был истеричный смех. Потому что мне было не смешно, но я просто не мог остановиться. Чем дольше я смеялся – тем сильнее начинал смеяться дальше. У меня уже болел живот, мне не хватало воздуха, и слезы начали литься из глаз, но я продолжал смеяться.

Лора, озадаченно глядя на остальных, подошла ко мне.

– Том, все в порядке?

Я попытался ответить, но полетели лишь слюни в разные стороны, потому что я зашелся в очередном приступе. Наконец, вероятнее всего, мое лицо покраснело и мне стало невозможно дышать, что смогло так или иначе унять мой припадок.

– Да, окей, Марки – бросил я в трубку – я тебя понял, спасибо.

– Ну так что? Ты дашь им состав или что мне ответить?

– Давай через пару дней отзвонюсь и скажу.

– Окей.

Я отрубил звонок и сунул айфон себе в задний карман джинс, вновь начиная сумасбродно хихикать, хоть и подозревал, как это выглядело со стороны.

11.

Вот сколько у меня осталось капсул.

11.

Вот сколько у меня осталось дней.

На то, чтобы найти состав этих долбанных капсул, хотя я даже понятия не имел, у кого их покупал отец. Почему не смогли вычислить их состав?

– Том? – Лора озадаченно продолжала пялится на меня. А я вновь начал все сильнее смеяться.

Вместо чего-то успокаивающего или ободряющего, она лишь со всей дури влепила мне пощечину. Смех разом прекратился, мое лицо вытянулась и я ахнул от изумления, приложив руку к горящей щеке. На нее словно кипяток вылили.

– Какого хрена ты творишь?

–Ты не в себе – невозмутимо заявила она – надо было привести тебя вот в чувства. Вот теперь более или менее. Так что случилось?

Я тряхнул головой и правда отчасти придя в себя. Натянуто усмехнулся и дернул плечами, парадируя ее:

– Все в норме. Все в полном порядке.

– Слушай, я похожа на местную сплетницу? – фыркнула она – ты ничего мне не говоришь. Ты вот похож, но при этом я тебе достаточно многое рассказала.

– Мне нечего рассказывать.

Я еще раз дернул ящик, забыв, что закрыл его перед звонком Марка.

– Серьезно?

– Да.

– И кто тебе звонил?

– Мой друг, мамочка – закатил я глаза – звал меня гулять, можно? Ну пожааалуйста.

– Придурок.

Она даже не хмыкнула, а скрестила руки на груди. Я равнодушно пожал плечами:

– Пусть будет так.

Весь последний урок я сидел, совершенно не слушая мистера Питерсона. Но больше я и не смеялся, не сокрушался и так далее.

Отец всегда говорил – если есть проблема, то эмоционировать придется позже. Потому что эмоции не просто не решают ее, а еще и мешают решить рассудку. Отчаяние, злость, растерянность, да даже смех – все это способствует лишь отстранению от обдумывания реального решения проблемы, без которого она останется проблемой.

Потому на уроке я серьезно взялся за размышления о том, как я могу решить тот трабл, что встал передо мной. И на решение которого у меня, словно в шахматной партии, ограниченное количество времени.

11 дней.

Что я знал об этих капсулах?

Почти ничего. Их покупал отец, я не знал поставщика, не знал названий этого препарата, а капсулы всегда были прозрачные и нигде не подписанные, даже номера какого-то серийного не было. Потому что они не выпускались для общего рынка.

Это был черный рынок, я почти уверен в этом. Черный рынок власть имущих.

Они не могут вычислить их состав – но и я его не знаю. Возможно, его знал отец, ну или по крайней мере знал поставщика – но теперь он лежал глубоко под землей и если и мог что-то рассказать, то максимум червям, что сожрали его глаза и нос.

Дядя Генри тоже, я уверен, ничего не знал. Если бы ему было известно об этом, он бы спросил меня о капсулах или что-то такое мелькнуло бы. Нет, он совершенно не осведомлен. Отец не рассказывал ему.

Кто мог знать?

Кто еще мог знать об этом и о том, где можно найти поставщика? Где можно найти этот препарат? Или может, сами знали хоть примерный состав? Хоть какой-то компонент?