Я улыбнулся и вспомнил кусок из интервью Шарлотты Генсбур, где она жаловалась: «Я никогда толком себе не нравилась – ни как актриса, ни как певица. Но с самого детства – с того момента, как начала работать с отцом, – я понимала, что если у тебя нет сильного голоса, это не беда. Сбивчивое дыхание, иногда фальшиво спетые ноты – эти мелочи позволяют звучать живо, по-настоящему. В конце концов я поняла, что ошибки люблю гораздо больше, чем хорошо

сделанные, безупречные вещи».

– И что, когда выходишь на сцену – тоже ничего не боишься?

– Любое выступление – всегда битва, но, чтобы заниматься творчеством, нужно поставить на кон все. Рисковать надо, без риска ничего не будет, и я все делаю на 200 %.

– А ты переслушиваешь свой первый альбом? Нет ощущения, что сейчас ты бы записала иначе, подобрала другие аранжировки, или написала другой текст?

– Ты прав, да: я больше не могу слушать песни с моего первого альбома, но могу их петь. Когда поешь песню первый раз, она еще не приручена, она как дикий ездовой конь. А уже потом песню загонят в стойло вместе с другими записями, и они станут податливыми.

Но свой первый альбом я переросла и хочу развиваться. Я прекрасно понимаю художников, которые добились первого успеха, а затем публика не желает принимать их новые произведения, требуя вновь и вновь повторять старые приемы, выйти «на бис». Но если эксплуатировать одну и ту же тему, мысль – это означает впасть в застой. Я не могу и не желаю так существовать. Я не ищу успеха, но хочу оставаться творчески свободной. Разнообразие всегда благородно, потому что оно требует смелости.

– Ты поешь по-французски. Никогда не хотела записать альбом на английском?

– Когда я только начала петь, то действительно примерялась к английскому – из-за страха. Кто я такая, чтобы петь на французском?

Вспомни, кто пел на французском до меня! Жак Брель, Эдит Пиаф, Даниэль Балавуан, Мирей Матье, Мишель Сарду… Великие поэты, великие музыканты. Но интернет открыл мне и другой мир, так называемую «новую французскую волну» двухтысячных. Эти музыканты ни на что не претендовали, не замахивались на топы чартов, но пели свободно, незакомплексованно, бесстрашно: они не делили песни на плохие и хорошие, великие или сиюминутные – они просто играли музыку. И мое отношение изменилось: я обожаю петь для людей, не знающих французского: я чувствую, что они понимают меня, даже если не говорят на моем языке. Я пою по-французски, и люди получают эмоции. Ты и сам знаешь: я очень выразительная женщина, тут она взялась за борта пальто и развела их по вороту, – поэтому умею дарить публике эмоции без слов, и тогда слова не важны. Я рассказываю истории своим телом, своими глазами. Особенно глазами, она подмигнула и сощурилась игриво. – Теперь я безумно счастлива, что могу петь на родном языке – и благодаря этому путешествовать. И чертовски горда представлять Францию со своей музыкой.

– Наша остановка. Выходим, – я потянул ее за руку к выходу. Поезд прибыл на «Семеновскую». Мы бочком подошли к эскалатору и встали сбоку. Флора огляделась по сторонам и сказала:

– У вас невероятно красивое метро. Может, не здесь, но в центре – так точно!

– Тут ты права. Сколько метрополитенов ни посетил – в Пекине, в Берлине, в Стокгольме – ничто с Москвой не сравнится. Хотя в Стокгольме, например, тоже есть чертовски красивые локации: T-centralen, которая выглядит как пещера, украшенная синими рисунками, или галерея под землей Radhuset: с потолка свисают ботинки, из стен выпирают дрова и палки, или Tensta со скульптурами и стихами на стенах.

– О, ты был в Китае? Я тоже хочу. Где тебе больше всего понравилось?

– В Венгрии.

– Всегда мечтала посетить Венгрию.

– Летом в Будапеште проходит масштабный музыкальный фестиваль Sziget. Я планирую махнуть в августе. Поедешь со мной? С меня авиабилеты, гостиница, проходки и отсутствие приставаний. – Ты меня кадришь?

– Выходит, что так.

– Очень немногие мужчины могут похвастаться тем, что флиртовали со мной, – она рассмеялась. Известное проклятие красивых женщин: чем красивее девушка, тем реже с ней знакомятся парни просто потому, что боятся начать разговор первым, боятся услышать отказ, а девушке не к лицу знакомиться с юношей первой. – У меня немецкие корни, так что всегда с парнями возникала проблема: я всегда была выше любого из моих прежних кавалеров, да и многих других мужчин – тоже.

Флора ухватила самую суть: рост действительно влияет не только на отношения, но даже на судьбы миры. Вот, допустим, 170-сантиметрового Владимира Путина вот уже пять лет кличут в/на Украине «злобным карликом», и не случайно, ведь рост экс-президента Украины Петра Порошенко – 184 см, что и позволяло ему смотреть если не на весь мир, то хотя бы на ближайшего соседа свысока (за что и поплатился, добавлю от себя). Рост Дональда Трампа около 190 сантиметров, потому неудивительно, что он смотрит на всех, как на говно. Впрочем, даже если бы Трамп был ростом с Наполеона (170 см), вел бы себя так же. Таким уж он вырос, этот Трамп. Черчилль оказался на 4 см ниже Сталина, но вряд ли комплексовал что в Ялте, что в Потсдаме. А когда выпивал привычные бутылку шампанского и полбутылки виски, не комплексовал вовсе: тут я руку на отсечение даю, я внимательно читал мемуары Черчилля. Учитывая, что в любую минуту дня в Черчилле находилось не менее полулитра алкоголя, а обычно – больше, уверяю вас: британец точно был человеком самодостаточным и незакомплексованным. Другое дело Путин, он же у нас за здоровый образ жизни. Может, поэтому, из-за своего роста, он и творит несусветную хуйню? Страшно представить, что в голове у его партнера по тандему Дмитрия Медведева… Рост Медведева, уверен, вы сможете загуглить сами. Вот и Иван Денисович, видимо, из-за комплекса Наполеона всегда тянулся к барышням выше него, например, к Флоре.

Эскалатор прихромал к вестибюлю, мы вышли на улицу, и я бросил через плечо:

– Тут мне повезло: я, как-никак, повыше буду. «Ты одна мне ростом вровень». Ну что, махнем в Будапешт?

– Так ты приглашаешь? А давай! Почему нет? Обожаю путешествовать.

– Да, я тоже люблю путешествовать, но мне до тебя далеко. Я стран 10–15 посетил, не больше, а ты – пару десятков. Вечная дорога не утомляет?

– Я всегда была и остаюсь кочевником, таким и должен быть настоящий музыкант. «Мы должны оставаться творческими, чтобы позволить себе магические, судьбоносные встречи». У себя на родине, в арденнских деревнях, я встречала много невежественных людей: они похожи на бабушек и дедушек. Их мировоззрение сформировано телепрограммами, примитивными компьютерными играми и репортажами о полицейских, устраивающих зачистки в кварталах мигрантов. И они никогда не оставят свою деревню: в их головах засел менталитет жителей провинции. Хуже всего, что они даже не желают отказаться от собственного невежества – их и так все устраивает. А нет большего греха, чем невежество. Путешествия расширяют мировоззрение, расширяют кругозор. Я обожаю путешествовать, – она запнулась и показала рукой на московский особняк. – Погляди, какое странное здание! Давай сфотографируем.

– Это кинотеатр «Родина». Построен еще до Второй мировой войны в стиле постконструктивизма. Как видишь, все атрибуты советской эпохи: серп и молот, звезды и колосья.

Мы сделали фото и направились в сторону Семеновского сквера, где в конце XVIII века разбили кладбище, а в советское время – разворотили его ради строительства завода и прокладки трамвайных путей. Через пять минут перебежали пешеходный переход и оказались в аллее.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.