– Я с Флорой познакомиться хочу, а не в постель затащить!

– Джонни, кого ты спуфишь, кому лапшу на уши монтируешь?

– Она музыкант, я – музыкант. Хочу познакомиться! Устроишь?

– Тогда беги в цветочный и возвращайся с букетом. Ближайший магазин в доме напротив и немного справа. Поторопись: у тебя одна-две песни, вряд ли больше.

Ивана Денисовича в момент сдуло гитарным риффом Флоры:

он стремглав кинулся к выходу, расталкивая слушателей, – они разлили пиво и коктейли и проводили поклонника отборными непечатными выражениями, на что Иван Денисович не обратил ни малейшего внимания. Он вернулся через десять минут – и заставил теперь уже меня выматериться на самом чистом русском языке, потому что держал в руке лилии.

– Блядь, Джонни, ты еблан?! Ты еблан, Джонни?!

Иван Денисович, не расслышав оскорблений, локтями мутузил слушателей, продираясь в толпе. В бок прилетело и двухметровой каланче – Антосю Ўладзiмiравiчу, возвышавшемуся над слушателями в середине зала, аки слон в саванне. Джонни шагал прямиком к сцене с букетом над головой и с чувством выполненного подвига внутри, сравнимого с последним боем Роланда или отчаянным прыжком Зигфрида сквозь огненную стену, и, наконец, возложил букет к щиколоткам девушки.

Помню, как пару лет назад на одной из веток метрополитеновского иггдрасиля столкнулся с другим неопытным мужчинкой. Долго глядел на парня напротив с нелепым букетом из серии «10 роз за 100 рублей» и заключил, что ему сегодня точно ничего не светит. Обдумав, пришел к мысли: Москве не хватает настоящих мужских цветочных салонов. Если присмотреться, работающие нынче лавки, – они изначально против мужчин. Ты заходишь в магазин, и девочка с холеным маникюром чинно встает с высокого кресла, проходит мимо шкафов с чашечками/подсвечниками/новогодними игрушками и ведет тебя по дебрям ризокулосов, пионовидных роз и нарциссов. «Вот малиновые, вот алые, рубиновые, пурпурные, коралловые, кармазинные, вишневые, медные…» Нормальный мужчина, глядя на цветастое изобилие, знает – перед ним красные цветы, и точка.

Скажу больше, мужчины знают только три вида цветов: розы (потому что на свадьбу), гвоздики (потому что на похороны) и остальные. Мы не разбираемся в оттенках и слабо представляем разницу между кенийскими, колумбийскими, эквадорскими и подмосковными розами. Мы не умеем отличить кустовую сирень от дикой, не знаем, что такое герберы, и понятия не имеем, с чем лучше сочетаются орхидеи.

В мужском салоне все должно устроиться иначе. Ты входишь в салон и встречаешь татуированного бородача в кожаной куртке. Он подводит к оранжерее, где стоят «Розы», «Не-розы», «Хрень какая-то» и «Трава (это не цветы, их добавляют в букеты)». Конечно, все букеты заранее расфасованы: «Матери на день рождения», «Матери на 8 марта», «Жене на годовщину» (вычурно, пафосно и нетривиально), «Жене по случаю вторника» (скромно, но со вкусом), «Жене, когда накосячил, но нужно сделать вид, что не накосячил, а просто решил порадовать» (ее любимые цветы, которые в это время года в Москве днем с гуглом в смартфоне не сыщешь, как, например, сирень в декабре), «Секретарше шефа/секретарше-любовнице шефа» (и ведь это разные букеты), «Подруге жены на день рождения» (и помилуй тебя бог купить букет шикарнее, чем ты даришь супруге, – проблем не оберешься).

Безусловно, продавец начнет вести дневник покупок, чтобы ты не повторялся; звонить тебе накануне годовщины, чтобы впопыхах не забыл о юбилее; браковать орхидеи, если у твоей девушки аллергия на упомянутый сорт цветов. Вместо финтифлюшек и игрушек в лавке стоит продавать, естественно, презервативы и вино: простенькое просекко и раскованная кава. Называться салон должен «ТочноДаст» – с таким концептом вся Москва ваша.

Но первым делом на законодательном уровне, вплоть до поправок в Конституцию Российской Федерации (ей и так уже не больно), нужно запретить продажу лилий, потому что мы, мужчины, недоумеваем, почему вы, женщины, так сохнете по этим цветам, при том, что они бездарные, нелепые и неаккуратные растения.

Однако сегодня Иван Денисович оплошал куда ужаснее. Он невежливо протиснулся сквозь слушателей и предстал ослепляюще вспотевшим, нахраписто лыбящимся и с протянутым бокалом пива в руке:

– Это тебе. Спасибо! Ну как я, ать?

– Ты еблан, Джонни, ты еблан?

Иван Денисович нахмурился:

– Это еще почему?

– Лилии? Француженке? Лилии – француженке? – активно жестикулируя, я случайно пролил пиво на симпатичную брюнетку, стоявшую неподалеку и глядевшую во все глаза. – Извини, красавица. Подержи. И угощайся. Я уже вдоволь нарезался, – протянул девушке стакан пива и повернулся к Ивану Денисовичу. – Флора из Пятой республики, твою мать. Республика – это «общее дело», форма государственного правления, в которой все органы власти формируются выборным путем, в отличие от монархии, где высшие органы власти наследуются. Ты же юрист, блядь! А лилии – символ французской монархии, той самой, которую обезглавили на площади Революции.

А если она анархистка, или социалистка, или бонапартистка, или, упаси единый бог всех зороастрийцев Ахура-Мазда, голлистка? Сука, все что угодно – букет из моркови и сельдерея, краснокнижные ландыши, даже розы, – но, сука, никогда, ни при каких обстоятельств нельзя дарить француженке лилии. Ты ее тоже без головы оставить хочешь?

– Ну, я не против, чтобы она потеряла от меня голову – в фигуральном, а не физическом смысле. Познакомишь меня с Флорой?

Я запнулся от наглости, от обрушившихся бури и натиска, и притих, планируя детали дальнейшей наступательной операции. «Мешать счастью друга непростительно», – заключил я и самоустранился, решив не переходить ему дорогу, не знакомиться с Флорой первым, оставив «возможность острова, возможность счастья» товарищу, однако организовать встречу предстояло именно мне.

– Легко. Сейчас действуем так: когда она выйдет на бис, подойдешь и познакомишься, намекнув, что букет от тебя. Если на сцене не появится, то пойдем в гримерку: у меня завалялась просроченная корочка журналиста. Я скажу, что корреспондент, пришедший на интервью, а ты мой переводчик. По-французски хоть пару слов связать сможешь?

– Pardonne-moi ce caprice d’enfant, voulez-vous coucher avec moi, ce soir?

Я схватился за черепную коробку:

– Познакомиться, значит, хочешь, а в постель затащить – нет?

Блядь, Джонни, ты еблан!

– Ладно, ладно, я погорячился. Переведу, переведу, но медленно, – отрезал товарищ и рванул обратно к кромке сцены. Брюнетка, скучавшая рядом, пригубила пиво и задумчиво, в никуда, сказала:

– У вас такой красивый голос… Слушала бы и слушала!

– Бог видит, я не виноват, – пожал плечами. Девушка не солгала: вначале женщины влюбляются в мой голос, что бы я ни говорил: цитировал поименно список английских королей, зачитывал руководство по пользованию маршрутизаторами Cisco или стихи Мандельштама, затем – в интеллект, а после им не остается ничего другого, кроме как смириться с моими внешностью и гардеробом.

Брюнетка пришла на концерт с подругами, и подруги, коварно перешептываясь, вытолкали барышню ко мне, настаивая на незамедлительном знакомстве. Передав Ивана Денисовича на поруки Флоры, я проводил брюнетку домой. Желание продолжать общение улетучилось, стоило ей заикнуться, что она замужем и с ребенком, но не против интрижки на стороне. Времена, когда я не считал наличие партнера у девушки преградой для секса, миновали 12 лет назад: с тех пор я ни разу не нарушал завет.

Возвращался домой в растрепанных чувствах. Пассажиры в метро ехали с сердитыми и расстроенными лицами: лысый мужчина ругался по телефону с женой; девушка с косой челкой, громко барабаня по экрану клавиатуры, налгала парню, будто осталась у сестры; киргиз расселся на одиночном сидении, как чингизид, а его спутница стояла у поручня с полной сумкой в руке. И я задумался: «Люди, что с вами такое? В чем ваша беда? Вас дома ждут любящие жены и мужья, горячий ужин, теплая постель. Многие никогда в жизни подобного не переживут, не прочувствуют, не узнают. Так почему вы транжирите доставшуюся радость и совсем ее не цените?» На станции «Марксистская» зашла симпатичная женщина за 40 с очень печальным лицом. Я не выдержал и спросил: