Если бы в их годы были всякие ток-шоу, так можно было вообще запускать проект «Битва политических философов», и еще неизвестно, кто кого задавил бы. Что с того, что первый оказался более дальновидным? Видать, знал, что с босотой каши не сваришь. Не на тех Карл Маркс сделал ставку, не на тех. Хотя качели людских симпатий – дело непредсказуемое. То в одну сторону, то в другую. В конце концов, люди ведь всегда любят гонимых. Или наоборот – победителей. А они время от времени меняются ролями.

– Вот что значит харизма, – вздохнул Мак, еще раз взглянув на силуэт памятника Черчилля. И мечты одновременно о свободе и богатстве вновь засверкали в его сердце с удвоенной силой. А эти мечты, что называется, вечны. И о свободе, и о богатстве. Вопрос только в том, кто быстрее возьмет их на щит и как будет трактовать. Но об этом Мак решил подумать чуть позже, а пока зашагал к Биг-Бэн. Все равно ведь он торчал тут рядом. Самое время увидеть его и умереть от чувства извечно неприступного Лондона.

Найти тот самый бар, в котором двести лет назад играла никому не известная группа, было не так-то просто. Петрович не помнил ни название, ни уж тем более район – вообще ничего.

И группу, естественно, в Лондоне тоже никто не помнил. Разве что посланец далекой российской глубинки. Но он не в счет. Тут этих групп, как селедок в бочке. Не помнят тех, что пел в прошлом месяце – чего уж говорить про десятилетия. Приходилось полагаться на собственные силы, и что-то смутное все-таки всплывало в памяти. Какие-то рабочие окраины, близость порта, дым, идущий из корабельных труб. Поэтому и пошел Петрович наудачу. А это, как известно, в России самый надежный способ. Даже в Лондоне. Свой мир мы ведь все равно привозим с собой.

Двинулся туда, где было спокойнее – в сторону порта. Морской воздух – он ведь во всем мире один и тот же. И народ там вроде свой, понятный, хоть и говорит на чужом языке.

Плохо, что шел, как говорится, по старым навигационным картам. На основе той информации, которую усвоил еще в мореходке. А с тех-то пор прошла уйма времени. И всякий там Доклендс давным-давно был закрыт. Но Петрович-то этого не знал. Вот и ходил кругами по финансовым центрам мира, построенным на его руинах. Ходил и все думал: куда мог потеряться порт? Точно сгинул. А нет порта – так и непонятно, где искать «Блэк мэг».

Пока бродил, глазел по сторонам. Народу много. Слегка чопорные, но симпатичные. А что вы хотите – Англия. Кругом все вычищено, вылизано. Или кажется таким. И газоны в триста лет где-то есть. И все так чинно, не спеша. Любой, кто попадает в такую среду, становится чуть-чуть аристократом. Можно ведь себя так почувствовать равным среди равных, когда тебя уважают, и ты уважаешь того, кто рядом. А чего не уважать, если кругом никто никуда не бежит, а если и бежит, то по нашим меркам – просто гуляет бодрым шагом? И никто к тебе не лезет со всякими делами. Мой дом – моя крепость, моя жизнь – мой выбор.

На втором часу путешествий Петрович понял, что никакого «Блэк мэга» ему тут найти не светит. Где он только ни был за время поисков. Прошел пару арабских, еврейских и еще каких-то кварталов. Шум-гам, как на восточном базаре. И никаким роком из 70-х тут и не пахло. Под конец замучился так, что и сил никаких не было. Зашел в первый попавшийся бар и заказал пива. Когда сделал первый глоток, понял, что даже эти безнадежные поиски далекой мечты не были напрасны – таким вкусным оно было. И в память о своей мечте поднял бокал:

– За «Блэк мэг»! – произнес он и сделал глубокий глоток.

И в этот самый момент произошло невероятное. Какой-то мужик, который сидел рядом с Петровичем за стойкой, неожиданно резко поднял голову и произнес:

– For Black mag. I am from Black mag! I am Jimmy Big Guitar!

От удивления у Петровича даже глаза полезли на лоб. Вот так наобум зайти в первый попавшийся бар и встретить своего кумира юности! Поскольку такие совпадения невозможны, как известно, именно они и случаются. При этом неменьшим чудом был тот факт, что Петрович умудрился понять то, что ему сказали на самом настоящем английском языке.

Через часа полтора разговора непонятно на каком языке окончательно стало ясно, что этот товарищ – действительно Джимми-Большая Гитара из того самого «Блэк мэга». То есть, грубо говоря, именно его и копировал Петрович всю свою недолгую музыкальную жизнь. Конечно, он постарел за минувшее время, но не настолько, чтобы забыть свою молодость. Седина только добавляла рокерского шарма, а ироничный взгляд стал более мягким и все равно прорывался из-под твидовой клетчатой кепки обычного жителя Лондона.

Эх, как же мечтал в своей юности Петрович встретить Джимми! Поговорить с ним, обсудить что-то настоящее, важное И вот теперь они сидели с ним рядом и пили пиво. Фантастика.

Про группу в Англии, естественно, никто и не помнит, и Джимми-Большая Гитара приходит сюда просто потому, что в далекой юности играл в этих стенах. Его тут никто не знает, так что можно побыть самим собой.

– Как это никто не знает?! – возмутился чуть хмельной Петрович. – Я вами всю жизнь восхищался! А вас тут и не помнят! Ну, я сейчас им все скажу!

Мужик с удивлением смотрел на Петровича. А тот выбрался на импровизированную сцену, на которой стояли перкуссия, ударные, бас и обычная гитара. Осмотрел их. И махнул Джимми:

– Давай, иди сюда. Сейчас вжарим.

И они вжарили. Да так, что народ в баре гудел и свистел чуть ли не все время их концерта. Петрович то работал на ударных, то брал бас. Мужик солировал на гитаре и тоже давил по ударным. Потом к ним подтянулась молодежь. Играли всё, где была мелодия: и «Блэк мэг», и битлов, и Animals. Зал гудел и стонал. А капитан и британский старик просто спокойно и с достоинством играли на хороших музыкальных инструментах. И это был триумф. Триумф их молодости и мечты.

Расставались они как братья. Каждый говорил на своем языке и о том, что ему было важно. Петрович – о том, что зря он бросил музыку, хотя если бы не моря, в которые он подался вместо рок-группы, он бы здесь точно не оказался. Большая Гитара рыдал на его плече то ли от счастья, то ли от нахлынувших воспоминаний о молодости.

Да и Петрович был счастлив от того, что нашел свой «Блэк мэг». И от того, что еще раз убедился: для хорошего штурмана не бывает недоступных дорог и целей – в конце концов, он же не только музыкант, но и судоводитель.

На этой волне как-то быстро дошел до Биг-Бена. Глядя на стрелки главных английских часов, вспомнил про Гринвич. Все пытался понять: Биг-Бен – он это или не он? Здесь он проходит или где-то в другом месте? Но ничего не придумал. А в ушах еще звучал шум восторженных аплодисментов британской публики. Как же всего этого ему не хватало всю жизнь!

В этот момент часы сделали несколько ударов, пытаясь что-то сказать Петровичу на своем часовом языке. Капитан тайного послания не понял, но почувствовал, что пора уходить. В конце концов, уже становилось темно.

И в этот момент столкнулся нос к носу с Маком. Тем самым соседом по английскому языку.

– Хеллоу! – произнес капитан, все еще пребывая в эйфории от своего музыкального триумфа.

Мак в ответ промолчал. И действительно, еще минуту назад он парил над Лондоном – городом мечты. London Eye медленно вращался вокруг своей оси, а с ним вокруг своих надежд крутился и Мак. И так чудесно было лететь над центром мира в голубом вечернем сиянии окрестных деревьев, что, казалось, так бы и крутился всю жизнь. И так хотелось продлить этот миг до бесконечности. Или сделать его гарантией чего-то большего, чем просто тридцатиминутная поездка вверх-вниз, ведь именно сейчас Лондон, да и, считай, весь мир был у его ног. А он – над ним, почти в небесах.

Тем неприятнее было на выходе из этой сказки столкнуться всё с тем же соседом по парте. Видать, тоже пришел посмотреть на Лондонский глаз.

Поначалу Мак хотел сделать вид, что не заметил этого рыбака, да только очутился с ним нос к носу, так что взгляд уже было не спрятать.