Он был другом Филиппа… и, если верна была старая поговорка, выбранные друзья могли многое рассказать о человеке.

– Да, мне тоже так показалось, – уступила она, слабо улыбнувшись Вальтеру. Тот отзеркалил улыбку, по-хулигански подмигнув ей, и с искренним интересом осведомился:

– Как вы познакомились?

– Ох. – Габриэль злодейски прищурилась и понизила голос: – Я разбила бутылку о голову его противника.

– …Неслабо. – Вальтер изумленно хохотнул и покосился на нее с новым уважением. Некоторое время они шли рядом, в приятном, почти компанейском молчании, затем Габриэль повернула голову и осведомилась:

– …Так что, ты будешь бродить за мной до утра?…

– Я бы предпочел просто проводить тебя до дома и пойти спать, – честно признался байкер, пригладив растрепанные вихры. – Что-то подсказывает мне, что это не первая моя дебильная услуга Волчонку.

– А почему вы его так зовете? – Интерес Габриэль взял верх над всем прочим; она лукаво наклонила голову, показывая Вальтеру, что приняла к сведению его пожелания и, в принципе, не против последовать его плану. Тот с облегчением выдохнул, сообразив, что платой за его сон будет откровенный рассказ.

Впрочем, Габриэль не сомневалась, что полной откровенности не дождется: какой друг вот так, с нахрапа, выдаст что-то интересное впервые встреченной незнакомке?…

– Потому что у его отца прозвище – Волк. Значит, Фил – Волчонок, – с охотой просветил ее Вальтер, без усилий попадая ей в шаг.

– Зверинец, – почти кисло сказала Габриэль, ожидавшая чего-то более изобретательного. – …А кто такая Сабрина, и почему ей нельзя было давать ключ?

– О, ты встретила Франка, – лохматый байкер хохотнул и с явной смешинкой в глазах покосился на нее. – А почему ты спрашиваешь?

– Отвечать вопросом на вопрос – моветон. – У нее появилось ощущение, что Вальтер на порядок умнее того же Франка, и в разговоре с ним следовало, пожалуй, соблюдать осторожность.

– Допустим, – совершенно не по-уличному отозвался друг Филиппа. – Что ж, твоя печаль, если хочешь многое знать. Сабрина – бывшая девушка Волчонка, а давать ей ключ было нельзя, потому что Фил не любит, когда в его доме появляются посторонние.

А как же я?

– Исключая тебя? – Габриэль скептически задрала бровь. Она помнила свое смутное ощущение, что дом Филиппа – обитель одиночки, но не в силах была сопоставить это с развеселой ордой байкеров и вероятным списком бывших девушек.

Филипп не был похож на человека, который смог бы стать своим среди Ангелов. В нем была какая-то странная, завораживающая цельность, чистота, и ей было неприятно от мысли, что она могла ошибиться.

– И тебя. – Его взгляд был лукавым, и у Габриэль вновь появилось ощущение, что у Вальтера какая-то своя цель в этой ночной прогулке и разговоре. Допрос обернулся чем-то обратным, и теперь она не знала, как избавиться от его внимательного взгляда.

– А почему она стала бывшей? – идиотский, банальный вопрос, за который Габриэль тут же мысленно выругала ту часть себя, что все еще не могла избавиться от чар МакГрегора.

– Потому что нашла другие пастбища, – сухо ответил Вальтер, в одночасье становясь смертельно серьезным. – Фил не умеет прощать. И тебе лучше знать это заранее. Мы пришли.

Габриэль, со странным ощущением холодных мурашек слушавшая его слова, не сразу осознала, что за разговором они дошли до отеля. Вальтер прислонился к решетке, терпеливо ожидая, пока она откроет калитку и зайдет на территорию.

– Спасибо. За проводы. И предупреждение, – она не удержалась от иронии в последней фразе, и Вальтер понимающе хмыкнул, помахав ей на прощание рукой.

– Спокойной ночи, звездочка.

Габриэль захлопнула за собой калитку и пошла к двери, не обернувшись. Ночь была на исходе, а для того чтобы встретить ее последствия, лучше всего годилось утро.

Ночной воздух пах дождем, но все никак не мог разразиться полноценным ливнем. Даниэль Ферле, развалившись на мягком сером диване с бокалом вина, разглядывал ночные огни германской столицы сквозь панорамные окна съемной квартиры.

Мешанина огоньков гипнотизировала, мешая толком сосредоточиться на собственных мыслях – да и мыслей-то этих, по большому счету, было не так много. Размышления Даниэля никак не желали оформляться в слова, дразняще маяча перед глазами смутными наметками образов и воспоминаний.

Колода карт, его любимое Таро Миражей, была кривым веером рассыпана по журнальному столику. В последние годы Ферле подзабросил это эзотерическое увлечение, во время учебы снискавшее ему одновременно славу лукавого обманщика и прозорливого мудреца; дела фирмы не оставляли времени на экзотические хобби. Но сегодня, сейчас… он знал, что колода ему нужна; знал, кого встретит этой ночью.

Ферле потянулся к колоде и небрежно, едва касаясь, смахнул карту из веера себе в ладонь; криво ухмыльнулся, рассматривая картинку.

Влюбленные, карта Габриэль… и МакГрегора. Карта, на которой едва высохла кровь.

Даниэль залпом выпил остаток вина; зачем-то взболтал в бокале капли рубинового осадка – и отставил напиток в сторону, на столик у дивана. Поднявшись, он подошел к зеркалу, встроенному в темный шкаф; горько усмехнулся, легко дотронувшись кончиками пальцев до текучего серебра, как в тот давний вечер, когда ему впервые пришла в голову идея проекта «Арженте»…

… Тот день выдался тяжелым: дела фирмы требовали неустанного внимания, и тысяча мелких задач и разговоров отвлекали его от бесконечно заманчивой, смутно вырисовывающейся в сознании идеи нового прототипа оружия.

Да, это будет пистолет. Легкий, ладно и крепко лежащий в ладони; идеальное сочетание точности и поражающей силы. Оружие ближнего боя, чье предназначение никак не скажется на способности бить в цель…

Мечты заводили его далеко; чертежи сами собой вырисовывались в уме. Даниэль сам не заметил, как дошел до дома, полностью подчинив свой мыслительный процесс геометрии будущей пули.

Слова и знаки, необходимые для финального предназначения, легкой дымкой окутывали чертеж…

Стоп. Какие слова?… Какие еще знаки?…

– Заработался, – с усмешкой признался сам себе Ферле, осознав, что часть ломаного знака, которым он в уме оснастил внутреннюю часть ствола, знакома ему по прошлому, полному заигрываний с оккультизмом.

Ну вот, докатился до охотников за привидениями. И правда, не мешало бы в отпуск… быть может, на Лазурный берег?…

Даниэль со вздохом стянул пиджак, бросив его на серый диван; подойдя к зеркалу, потянул узел галстука, но так и не довел до конца процесс избавления от офисной одежды. По зеркальной глади скользнул блик света, и Ферле рассеянно проследил его источник.

Что-то в серебристой глубине привлекло его внимание, зацепило внезапно ставший острым взгляд; Ферле вгляделся в свое отражение в зеркале – и обмер, увидев там чужие глаза. Чужим было, в первую очередь, выражение: когда, на каких встречах и ночных дорогах он смотрел на мир так… цинично?… Жестоко; пожалуй, даже безжалостно – но при этом отстраненно. Как будто мир был – его, но ничто в этой вселенной уже не могло разогнать его беспросветной, пресыщенной скуки…

Он моргнул, и наваждение рассеялось.

Невольно сглотнув, Даниэль вновь поднес руку к горлу и непослушными пальцами принялся распутывать сложный узел на темном галстуке.

Узел наконец-то поддался, и Ферле выдохнул с облегчением, бросив еще один опасливый, мимолетный взгляд в зеркало.

…Это стало чудовищной ошибкой.

На секунду ему показалось, что отражение все еще стоит в той же позе, с завязанным виндзорским узлом темным галстуком, и холодно, оценивающе смотрит на него. У зазеркального двойника были совершенно черные, словно полностью залитые чернилами глаза, в которых серебристыми бликами затухали звезды.

– Твою мать!.. – голос пустил петуха, сорвавшись на фальцет, но Даниэлю было не до этого: он попытался неловко отмахнуться от видения, но вместо этого как-то нелепо поскользнулся и влетел в зеркало всем корпусом, даже не сделав попытки скомпенсировать удар.