– Вам же они так нужны. Радуйтесь кровавым бумажкам в своих карманах. Или вы не знали, что они всегда были кровавыми?

Парень дёрнулся, когда охранник схватил плечо, и, скинув его тяжёлую руку, ударил человека по лицу. Мужчина в тот же миг вытащил из-за пояса электрошокер, и когда он коснулся оголённой шеи, юноша провалился во тьму.

Три глухие стены давили смехотворным пространством и ещё одно заграждение – самое главное, из решётки, за которой стояла мнимая свобода – вот она, протягивает руки, но не может дотянуться, потому что на самое дела ей плевать. Не существовало разницы, свобода здесь или свобода где-то там.

Тощий работник в форме открыл клетку, то ли приглашая к выходу, то ли желая впустить фальшиво беспокойную свободу. Парень вышел и убрался из этого коридора, полного нетерпения и усталости, что он когда-то навидался за всё своё существование. В следующем коридоре другой работник разговаривал с высоким стариком с аккуратно уложенными волосами и бородой, седыми нитями свисающими вниз по телу. Строгий костюм сидел на дедуле, как влитой, блеклость ткани объяснялась или наличием пыли, в которую и на которую одевался костюм, вечно висящий в гардеробе и использующийся по принуждению, или огромным количеством мела, если бы этот старик мог быть профессором, любящим до фанатизма свою работу. Дед оглядел парня быстрым взглядом и, развернувшись, пошёл к выходу. Юноша рассмотрел наряд старика – аккуратный и без единой дырочки, значит, моль пока ещё не добралась до костюма.

– С тобой всегда было тяжело, – произнёс дед бодрым звонким голосом, что не вписывался в его возраст, – Но это сверх моего терпения.

Парень скривился:

– Я должен сказать, что больше не имею права заходить в подобные заведения, чтобы показать кому-то суровую правду?

– Нет, – взмахнул рукой старик, чуть не заехав по юношескому носу, – Я не про это. Бить человека – вот про что.

– Я защищался. Ты прекрасно осведомлён о моей реакции и моём инстинкте самозащиты.

Старик то и дело кряхтел и поправлял штаны.

– По словам очевидцев тебя просто схватили за руку.

– Чёрт возьми, у него был электрошокер. Пошёл бы лучше читать нотации этому пухлому кинг-конгу.

– Всё, – старик взревел, – Не могу больше носить эту одежду.

Юноша ухмыльнулся:

– Придёшь и будешь ходить в трусах, Джей, как и всегда. Только перед злобной землеройкой в таком виде не появляйся.

Дед вздохнул и оставил в покое костюм:

– Если тебя это успокоит, Даэрон, я до твоего освобождения переговорил с этим стражем закусочной. Я всё истолковал ему, медленно и уважительно. И знаешь, кажется, он решил уволиться.

Даэрон обнял его за плечи и сказал:

– Рад тебя видеть, старик. И пожалуй, ты осчастливил меня на сегодня. Я ведь знаю, как ты усердно и невыносимо ведёшь беседы. Теперь из-за тебя этот мужик из среднестатического безумца стал безумцем уникальным.

Спящие деревья стояли в тепле солнечного сияния, практически полностью преграждая ослепительным лучам путь в лесное царство, но находились и юркие, что пробивались через кроны и приземлялись ясной стрелой света, и оттого местность выглядела волшебной. Деревьям Хиддланда мама пророчила скорое пробуждение, но сам лес как будто не спал или что-то в нём так стремительно желало проснуться, что по лесу распространялось это странно-мощное намерение. Оно будто витало в воздухе, разбивалось дождём о землю и впитывалось в неё ближе к корням древ, а деревья росли священными загадками, но продолжали спать. Когда-нибудь, когда настанет час исполнения пророчества, неизведанная печать сна треснет и уничтожится, и тогда Сильвии станут доступны разгадки на эти тайны.

Девушка вдохнула свежий воздух и перелистнула страницу книги, наслаждаясь природной тишиной, которую неожиданно пронзил громкий рёв, словно бы по нему передвигалось моторное чудовище. Сильвия завертела головой. Звук усиливался, и она вздрогнула, когда чудище вылезло на свет из-за поворота и остановилось, половиной тела показавшись на лесной тропе. Его корпус предстал из стали, но материал выглядел потрёпанным настолько, что, казалось, чудище вот-вот распадётся. На таких в Хиддланде разъезжали только старые байкеры.

– Рот закрой, а то язык отвалится, – произнёс наездник монстра, которого только сейчас заметила Сильвия.

Иссиня-чёрные длинные волосы, кожаная куртка, грубые ботинки, серебряные цепи, мужественная поза, игривый самоуверенный взгляд и, равные по мощи с торнадо, флюиды свободы, сбивающих с ног, обескураживающих настолько, что волосы на руках вставали дыбом от шквала ветряной вольности. Дикая сила и пьянящая независимость или всего лишь её иллюзия. Бледным, гладким лицом он походил на гота. И хоть оно сошло бы за ангельский лик, Сильвия не нашла в его лице ничего женственного. Его устрашающий угрюмый взгляд прятал красоту. Такую, как красота Люцифера, пока он не стал падшим или эльфов из легендариума профессора Толкина до того, как их обратили в орков. Из-за такого недружелюбного взгляда наездник монстра выглядел, как что-то среднее между эльфом и орком, любимцем Бога и падшим Люцифером.

– Ты моим видом так поразилась? Ох, я настолько идеален? Двадцать секунд назад ты пялилась на мой байк, как будто увидела в первый раз такую махину или будто бы это динозавр, что вообще-то одно и то же.

Сильвия вздрогнула, когда его голос зазвенел, как сталь, так грубо, низко и с хрипотцой, и вымолвил одновременно блеяние животного. Наверное, блеяние объяснялось тем, что он пытался смягчить голос, чтобы показаться дружелюбным, хотя это не вышло.

– Эй, не надо только думать обо мне, – продолжил он и издал звук, как будто засмеялся или подавился, – Мне приятны не только мысли обо мне, но и слова.

Сильвия улыбнулась и подставила палец на страницу, закрывая книгу:

– Я размышляла о твоём голосе. Он такой причудливый. И ведь не сразу поймёшь, старческий он или ребяческий.

– А ведь что-то среднее. Невероятно, да? – парень поравнялся со скамейкой и поставил на неё ногу.

Он, как скульптуры Древней Греции, в движениях и позах которых, застывших навек, заключались мощь и какая-то странная живая сила, и предупреждение, что, вопреки их неподвижным телам, они несли опасность. В средней школе Сильвия посещала школьную библиотеку, и однажды, делая домашку по истории, она взяла книгу с изображениями древнегреческих скульптур. Почему-то Кларк испугал вид этих фигур, точно в них был замурован живой человек. Она представила, как после его смерти кровожадный дух выходил в мир и убивал без разбора любых людей, а потом уходил в спячку, возвращаясь в скульптуру.

Парень поднялся на скамью и сел на её спинку. Сильвия удивлённо уставилась на его причудливое положение. Юношеский взгляд, полный далёкой пустой глубины, точно его обладатель, проживший тысячи лет, мученик, устремился к лесному рисунку природы. И в этом взгляде читался неудачно воскресший Кант, словно бы призрачной энергетикой взрываясь и растворяясь в свободной бездне, а зрачки, едва ли замеченные в тёмном сгустке тьмы, поблёскивали мрачным воззрением Шопенгауэра.

Телефон крикливо возмутился, создав, тем самым, убийственный разлом в созерцании, на что намекнул угрюмый взгляд незнакомца. Сильвия взяла трубку, и нежный голос Алекс произнёс:

– Си, ты где?

– Там же, где я в редких случаях скрываюсь от надоедливой банды Оливии, – ответила она, косясь на нервное выражение лица парня.

– Что ты там делаешь? – мягко проговорила Алекс.

Кларк закатила глаза и вздохнула, подумывая о том, что говорить ложь бесполезно.

– Сижу и смотрю на незнакомого человека.

– Он похож на байкера? – голосок Уайлд становился напряжённым.

– Да.

Сильвия выставила поочерёдно три пальца, как будто ведя счёт, и отстранила телефон от уха, когда Алекс чуть ли не заплакала от испуга:

– Си, иди домой, прошу тебя! Или нет, оставайся на месте, я сейчас приеду. Дождись меня. Я схожу с ума от беспокойства.