Берега разворачиваются феерической панорамой. Мимо нас движутся с поднятыми мачтами флотилии лёгких шаланд (какой ритм!). Вода, растрёпанная пеной, совсем белая.

В Бюйюкдере, в столетнем парке, стоит дворец российского посольства³⁷. В заливе причалены две лодки. Делаем поворот, и неожиданно вырастают, словно из-под земли, унылые очертания башен, которые восходят по косому склону гор. Одна из них поднимается над самой водой. Крепкие средневековые стены прорезают зубцами горизонт. Чёрные кипарисы и тополя оформились фалангами: крепость Мохаммеда – Гюзельгисар³⁸, – подсказывает мне какой-то турок, мой проводник.

Вид на Босфор и Скутари. 1915

Проплываем самую узкую часть Босфора. Здесь проходил старейший путь, соединявший два континента. Из седины истории всплывают имена Дария, Ксенофонта, Олега, Готфрида Бульонского³⁹. Сколько прошло тут азиатских и европейских войск!

Вид на мечеть Сулеймание и Золотой Рог. 1910-е

Любопытство усиливается. Берега расширяются… Бегаю как сумасшедший с одного конца парохода на другой, с листками бумаги, увлажнёнными дождём. Не успеешь задержать взгляд на горе или мечети, как она уже исчезает, уступая место белому дворцу, окружённому водой. Надо бы руки старого японского мастера, который схватил бы на лету эти формы и краски.

Облака опускаются очень низко, медленно опускается ночь. Дым и мощные силуэты военных кораблей заслоняют бледную линию горизонта. Выплываем на широкие воды. С одной и другой стороны возникает панорама бесконечных поселений. И прежде всего ищу (всё мерещится мне растушёванный рисунок) Св. Софию. Мой турок показывает на четыре минарета и купол, установленный на оранжевом кубе – «бу Айа София…»

Вот знаменитая церковь! Наш пароход – русский, поэтому нам не позволено приближаться к пристани. «Николай 119» быстро плывёт к Скутари⁴⁰. С высокого красного берега смотрят на нас вблизи мечети, величественные жёлтые казармы, малюсенькие хатки. Над нашими головами появляется и исчезает целая масса минаретов. Глаз не может объять такой широкий простор. Синий воздух наполняет грудь. Корабль замедляет свой ход и вдруг бросает якорь. Мы сделали 60 километров по Босфору, остаётся ещё восемь до Царьграда.

Слева Стамбул, справа Галата⁴¹. Не видно моста. Он закрыт башней Вавилона⁴². Дымоходы печей, мечети, флаги – еле видно. Серые грязные клочья дыма, чёрные точки, белые шары, которые светятся, – всё это смешивается в широком рейде и прекрасном узоре. За мостом купола и минареты, лёгкие, высокие, прозрачные, достигают неба. Над Галатой и побережьем размещается Пера⁴³: посольства, большие дома-казармы, небоскрёбы с рябыми стенами. На крутой башне Галаты величественно развевается французский флаг⁴⁴.

Будто картина в синеве – невозможно оторвать глаз. Выстаиваю часами на палубе. Недалеко от нашего корабля показывается башня Леандра⁴⁵. За ней Босфор простирается в бесконечность Мраморного моря. На горизонтах мерцают покрытые синим туманом острова. Корабли появляются как чёрные точки. Возникают сине-голубые глыбы, тянутся гирляндами и зажигаются то тут, то там в разбросанных окрестностях. А за ними молчаливая восточная феерия, за которой можно угадать людей, движение, жизнь. Их шум и вздохи растушёваны ночью и издали доходят и до нас.

Какую встречу готовит мне завтра Константинополь?

Галатская башня. Кон. XIX в.

3 декабря

В течение многих дней не заглядывал в мой дневник. Должен записать в нём важные события. Уже моё отправление в дорогу не было обычным. Но моё прибытие было и вовсе драматичным. Я завидовал людям, которые покидали грязный трюм и отвратительную палубу. Приходили турки, предлагали очень дорогой хлеб, забирали путников (имевших деньги).

За два дня трюм опустел, и я ночевал один в атмосфере, наполненной пронзительным холодом. Чувствовал себя, как в тюрьме. Все мечты моих снов укрылись там, за глубокими водами. Ещё один раз каик приплыл – забрать капитана.

– Мне не разрешают даже на час сойти на землю.

– Вы должны были быть солдатом, – твёрдо ответил мне командир корабля. – Я не могу выпустить вас иначе, как поручив вас военному атташе⁴⁶.

Чего хочет от меня этот дурень? Я же был в Севастополе в комиссариате и получил свой паспорт.

Дело становилось трагическим. Корабль отплывал в Яффу. Как затравленное животное, бросался я с одного борта на другой, запертый в клетке между Скутари и Стамбулом, который стал для меня обетованной землёй.

Охрана, примкнув штыки, охраняет лестницу Корабль покинутый, одинокий посреди вод. Не будет подходить сюда больше ни одна лодка, и я никогда не поеду в Царьград… Жестокая ирония судьбы!

Однако человеку дана возможность влиять на события. По какой-то причине перевозчик вернулся на корабль. Я наблюдаю внизу, совсем у лесенки, белый челнок, который покачивается. Перевозчик-турок ходит передо мной. Безумная надежда вырывает меня из отупения. Хватаю мой узел, вытаскиваю три «катерники» по двадцать пять рублей⁴⁷.

– Вот мои вещи, – говорю, умоляя его отвезти меня на сушу. К счастью, командир зашёл в свою каюту. Турок смотрит на деньги (они не стоили более одного гроша), не говоря ни слова, сворачивает их презрительно и прячет в кожаном поясе.

– Айда, – отвечает мне.

Со страхом прохожу перед солдатом с ружьём. С каждым шагом представляется мне, что меня пронизывают пули. Остроконечный каик покачивается под моими пьяными ногами. Здоровенный лодочник садится возле меня. Ещё минута страха, и мы спрятались за скачущими волнами. Сердце прыгает от радости. Белые гребни забрызгивают мой плащ. «Быть или не быть», – эта мысль пронизывает молнией. Каждую минуту может обрушиться несчастье. Вёсла ритмично ударяют, вода ёжится волнами. Вокруг нас разворачивается величественная картина. Стамбул угадывается дальше и ниже. Боюсь оглянуться. Мой турок гребёт, глядя одним глазом на «рус буюк икмэк» – большой новороссийский хлеб. Он начинает просить. Отрезаю ему большую горбушку, обязательный бакшиш.

Галатский мост. Вид на район Галата. 1910-е

Переезд длинный. Под конец прокладываем себе дорогу между четырьмя корпусами кораблей-трансат-лантиков. Въезжаем в тесные ряды лодок (какие краски!). И причаливаем совсем рядом у моста Стамбула в Галате. Закидываю мой узел на плечо и, прижимая к животу двумя руками мой хлеб, бреду неизвестно куда.

Какая-то неведомая сила толкает меня к Стамбулу: увидеть Св. Софию. Перехожу мост. В толпе не перестают показывать на меня пальцами: – «рус икмэк, рус буюк икмэк». В конце моста, за будкой часового закутываюсь комично в мой пресловутый плащ.

Опускается ночь, а я не знаю, куда идти спать… Без всякой цели перехожу мост, мучимый тревогой за первую ночёвку. Поднимаюсь по лестнице Галаты⁴⁸ до высот Перы.

– Смотри, вы тоже здесь! – восклицает, сияя, музыкант – еврей из Феодосии. – Какие шикарные магазины в Пере!.. Есть здесь чехи, продающие знаменитые колбаски… У вас есть, где ночевать?

– Нет ни приюта, ни денег, а, однако, какой красивый город – Царьград!

– Есть здесь американская ночлежка. Хотите, чтобы я выдал вас за еврея? Туда не принимают никого, только евреев.

– Но кто-то сможет принять за еврея эту украинскую рожу?