Научная редакция Владимира Полякова

Издательство искренне благодарит за возможность воспроизведения в книге работ А. Грищенко и редких фотоматериалов:

Национальный художественный музей Украины (Киев), галерею Meşer (Стамбул), лично г-на Омера Коча и куратора выставки А. Грищенко в Стамбуле (2020) Эбру Эсру Сатыджи, а также коллекционеров Александра Демко (США) и Фрэнка Уильямса (США).

Приносим свою признательность за ценные консультации

Евгению Деменку, Марине Дроботюк, Вите Сусак, Недрету Яшару.

Нашу особую благодарность за помощь на всех этапах подготовки книги хотим выразить Тюркан Олджай.

Перевод с украинского:

Михаил Рашковецкий

Научная редакция, вступительная статья и перевод с французского:

Владимир Поляков

Комментарии и примечания:

Сергей Кудрявцев, Владимир Поляков

© ООО «Издательство Грюндриссе»・

e-mail: [email protected]

http://www.grundrisse.ru

© ООО «Издательство Грюндриссе», издание на русском языке, 2020

Алексей Грищенко. 1920-е

Константинопольский дневник художника Алексея Грищенко при его жизни его жизни был опубликован дважды. Первое издание вышло весной 1930 года в парижском издательстве Quatre Vents на французском языке под названием «Два года в Константинополе». Роскошно изданный фолиант помимо текста, отпечатанного на великолепной веленевой бумаге, также содержал репродукции сорока акварелей художника с видами Константинополя и факсимильно воспроизведённых в технике пошуара известной мастерской Д. Жакоме. Выход этого издания стал своеобразным продолжением грищенковской выставки, посвящённой Константинополю, которая проходила в 1929 году в парижской галерее Дрюэ. Второе издание увидело свет через 31 год. В Мюнхене, в издательстве «Днiпрова хвиля» под названием «Мои годы в Царьграде. 1919-1920-1921» был опубликован переработанный украинский перевод дневника.

В отечественной литературе, как это не покажется странным, дневник до сих пор практически неизвестен. Отчасти причиной тому послужило имя самого художника, ещё и сегодня остающееся малоизвестным даже специалистам. Несмотря на довольно значительный след, оставленный им в московской художественной жизни 1910-х годов, – не только участием в выставках «Бубнового валета», но и целой серией ярких докладов о языке современной русской живописи и её связях с наследием Византии, с одной стороны, и с западными традициями, с другой, – работы художника того времени, дошедшие до нас, в буквальном смысле можно перечесть по пальцам. После его неожиданного бегства из Москвы летом 1919 года все находившиеся в квартире художника полотна достались студентам Вхутемаса. Смыв изображения, они использовали их в качестве основы для своих собственных работ. В результате из ранних работ Грищенко сохранилась только одна картина в фондах Третьяковки, ещё три – в коллекции Русского музея и несколько полотен в провинциальных собраниях.

Французское издание вышло ограниченным нумерованным тиражом и в российские библиотеки не поступало. Его выход в свет был отмечен в парижской прессе, книга получила хорошие отзывы, но оказалась абсолютно незамеченной русской художественной колонией. Грищенко совершенно не стремился к установлению контактов со своими бывшими московскими коллегами. Таким образом, книга осталась фактом по преимуществу французской художественной жизни. Отсутствие упоминаний о ней в эмигрантской прессе привело к тому, что её название выпало и из всех многочисленных отечественных публикаций по «русскому Константинополю».

Подготовка украинской версии дневника началась в конце 1950-х годов по инициативе старого знакомого художника – украинского художника и критика Святослава Гординского. Оригинальный текст находился у художника – несколько тетрадей с аккуратными записями, сделанными по-русски¹. Однако карандаш, которым пользовался автор, в отдельных местах сильно стёрся, и расшифровка текста требовала времени и определённых усилий. Кроме того, и в предыдущем, парижском издании автор вовсе не стремился воспроизвести его буквально. Довольно большие фрагменты были написаны художником позже специально для этого издания. С их помощью он смог уточнить свои мысли и наблюдения, точнее расставить нужные ему акценты, обобщить те положения, которые в дневнике были лишь намечены. Оригинальные дневниковые записи в этом случае использовались в качестве исходного материала для работы, и их публикация не могла бы дать того представления об образе города, которое возникло в сознании художника и которое он стремился донести до читателя. Поэтому для мюнхенского издания было решено взять за основу французский перевод 1930 года. Сразу же после выхода книги в свет несколько её экземпляров попали в Советский Союз, где, по условиям того времени, осели в спецхранах центральных библиотек. Таким образом, и это последнее, вышедшее при жизни автора, издание не помогло возвратить «константинопольский» дневник художника отечественному читателю.

Вырезка из газеты Candide от 3 февраля 1931 (С. 3) с рецензией на книгу А. Грищенко «Два года в Константинополе» (Париж, 1930)

Размышления, которыми автор делится с читателем, как и внутреннюю мотивацию всей этой, с таким трудом поддающейся объяснению поездки из голодной Москвы через раздираемую гражданской войной Украину в захваченный и поделённый войсками стран Антанты древний город невозможно понять без учёта тех идей и настроений, которые владели русским обществом, а точнее – интеллектуальной элитой обеих столиц в середине 1910-х годов. Грищенко был в числе наиболее активных участников столичной художественной жизни. Без него не проходил ни один из многочисленных тогда диспутов, на которых отвергалось искусство Запада, «опошляющего наши и восточные формы и всё нивелирующего»², и провозглашался путь «к первоисточнику всех искусств, к Востоку»³. Невероятное оживление первых лет начавшейся мировой войны, связанное с успехами на кавказском фронте против Османской империи, вызвало к жизни, казалось, навсегда похороненные надежды на возвращение Константинополя и его главного символа – собора Св. Софии – в лоно православия. Во множестве газетных статей, в разного рода изданиях и памфлетах неуклонно проводилась мысль о мистическом предназначении России освободить «Царьград наших первых древнейших былин» от власти неверных и «вновь водрузить крест на куполе Св. Софии»⁴.

Грищенко в эти годы не только часто выступает с докладами, публикует свои статьи в печати, но и ведёт активную издательскую деятельность. Его работы посвящены, на первый взгляд, сугубо художественным проблемам, прежде всего – открытию древнерусской иконописи, которая именно тогда после проведённых расчисток предстала в своём первозданном виде. Однако от взгляда художника не ускользает вызванное этим событием разительное изменение в художественных вкусах общества. Ориентация на европейскую традицию, так долго господствовавшая в русском искусстве, неожиданно отошла на второй план. «Со старинного портрета внимание перешло на икону, – замечает Грищенко. – Модники и модницы XVIII в. уступили место патрицианкам и патрициям "ромейской" эпохи… Запах духов "тонких и острых" смешался с запахом воска и ладана. Любовь к шитому золотом кафтану, кринолинам и пр. пала на ризу, гиматий, мафорий, корзно»⁵. Для него самого все эти попытки стилизации оказываются неприемлемыми. «Современный настоящий художник, – утверждал Грищенко, – подаёт руку древнерусскому художнику вопреки всяким историческим справкам и наставлениям»⁶. Решающими на этом пути оказываются не знания, почерпнутые из академических историй искусства, а способность ощутить, подобно древнему новгородскому иконописцу, силу «воздействия живого тогда византийского центра искусства»⁷.