Неслучайно, читая грищенковские описания о встреченных им на улицах Стамбула турках «с чекменами на плечах, открытыми, как у наших запорожских казаков», об их «синих, вышитых золотом шароварах», невольно видишь перед собой репинских «Запорожцев» с их чубуками и турецкими кафтанами. Словно стремясь поддержать эти сравнения, так часто в разных формах высказываемые на страницах дневника, Грищенко специально для второго издания дневника пишет дополнительные вставки, в которых вспоминает о казацких дружинах, совершавших «на своих челнах дерзкие набеги на берега Анатолии».

Мысль о глубинном родстве двух культур, отталкивающихся в своём развитии от византийского наследия, пронизывает даже те страницы дневника, где приводятся описания бытовых, житейских сцен. Здесь особенно показателен рассказ о встречах художника с представителями местной интеллигенции. Мало кто из его коллег, повторявших на московских диспутах слова о грядущем объединении «с современными восточными художниками для совместной работы»¹³, смог воплотить их в жизнь. Грищенко же не просто познакомился, но сумел сблизиться, стать своим среди местных мастеров, завсегдатаев «Османского Монпарнаса», собиравшегося в небольшой греческой кофейне в районе Шишли. Ориентированные в своём творчестве на усреднённые образцы европейских академий, они поначалу с недоверием отнеслись к акварелям художника с их обобщёнными формами и сплошными цветовыми заливками. Но постепенно, не в последнюю очередь благодаря энтузиазму его почитателя и верного друга Ибрагима Чаллы, со временем самого ставшего известным живописцем, работы Грищенко помогли открыть местным художникам красоту форм и изысканность цветовых созвучий их родного города. Поэтому не приходится удивляться тому интересу, с которым турецкие исследователи подходят к дневнику художника, воспринимая его в качестве важного свидетельства общественной и культурной жизни города в начале 1920-х годов¹⁴.

При подготовке русского издания дневника нам пришлось обратиться к обоим переводам. За основу был взят текст мюнхенского издания, представляющий последнюю авторскую версию. Различные его недочёты, в том числе объяснявшиеся «украинофильской» направленностью издательства, были сверены и скорректированы по изданию Quatre Vents, по которому мы также восстановили многие подробности и детали (часто личного свойства), опущенные в украинском тексте¹⁵.

Прижизненные издания дневника вышли в свет без каких-либо комментариев, если не считать нескольких примечаний, которые в парижском издании Грищенко вынес в конец текста. Тогда казалось достаточным развернутого авторского вступления. Сегодня, напротив, кажется важным не только услышать шум и дурманящие запахи древнего города, но и максимально полно воспроизвести маршрут ежедневных блужданий художника по его семи холмам, не оставив в комментариях без внимания ни одной существенной детали. Реконструировать те события, о которых автор упоминает вскользь. Увидеть лица его друзей и знакомых. Только тогда и мы вслед за автором сможем в полный голос повторить: «Привет тебе, Царьград!»

Владимир Поляков

1 С середины 2000-х годов дневник хранится в Национальном музее Украины в Киеве.

2 Ослиный хвост и Мишень. М.: Тип. Ц.А. Мюнстер, 1913. С. 13.

3 Выставка картин Наталии Сергеевны Гончаровой. 1900–1913. М.: Типолит. В. Рихтер, 1913. С. 1.

4 Погодин А.Л. Последние годы Турции // Царьград. Сб. под ред. И. Лазаревского. М.: Изд. Д.Я. Маковского, 1915. С. 38.

5 Грищенко А. Русская икона как искусство живописи (Вопросы живописи. Вып. 3). М.: Издание автора; Тип. В. Зеликова и К⁰; Тип. т-ва

А.И. Мамонтова,! 917. С. 261.

6 Там же. С. 248.

7 Там же. С. 262.

8 См. с. 51 наст. изд.

9 См. с. 446 наст. изд.

10 Грищенко О. Роки бурi i натиску. Спогади мистця. 1908–918. Нью-Йорк: Слово, 1967. С. 67.

11 См. с. 42 наст. изд.

12 Красочные изникские блюда вплоть до 1960-х гг. прошлого века украшали кокошники Троицкой церкви в Хорошеве, возведённой в конце XVI в.

13 Ослиный хвост и Мишень. С. 12.

14 См.: Guler A. Tale of Emigre Artist in IstanbukThe Impact of Alexis Gritchenko on the 1914 Generation of Turkish Artists//Transcending the Borders of Countries, Languages, and Disciplines in Russian Emigre Culture. Cambridge Scholar Pubk, 2018. P. 119–142; Alexis Gritchenko. Istanbul Yillari. Istanbul: Me$her, 2019.

15 В процессе подготовки книги мы узнали о выходе сразу двух изданий константинопольского дневника А. Грищенко – в Турции (перевод, сделанный по фр. изданию 1930 г.) и в Украине (воспроизведение мюнхенского издания 1961 г.): Gritchenko A. Istanbul'da IkiYil. 1919–1921. Istanbul: Yapi Kredi Yayinlari, 2020; Грищенко О. Моїроки в Царгороді 1919–920–921. Львiв: Пiрамiда, 2020.

Карта Константинополя в византийский период и эта же часть города на карте 1903 года

Карта Константинополя. 1903

Бронзовые врата IX в. в Вестибюле воинов собора Св. Софии. Кон. XIX – нач. XX в.

Для нас, русских, нет более яркого слова, чем слово Царьград. Оно освящено веками и связано с выдающимися событиями нашей истории. Со времени первого культурного пробуждения, от своего крещения, старая Русь оборачивается лицом к славной столице – центру богатейших рынков. Один за другим следуют завоеватели, сменяются культуры, рождаются новые политические и социальные концепции. Но живучесть и особое очарование Царьграда никогда не увядают. В них отражаются целые эпохи, их древность и весомость – теряются в седине времени. В них сосредоточена тайная сила, которая властно привлекала самые невероятные народы далёких столетий и недавнего прошлого.

Наполеон сказал: «Кто завладеет Царьградом, тот станет властелином половины мира»². Это не преувеличение. Перед нашими глазами разворачиваются грандиозные события, раскрывающие весь глубокий смысл этого афоризма. Кто только не добивался славной столицы!

Однако нет в целом мире другой страны или нации, которая сохраняла бы воспоминание о Царьграде с такой ревностью и которая столетиями мечтала бы о нём так мистически, как Россия и русский народ. Ни обширность границ, ни наезды орд, ни смены правительств, ни последние кровавые лихолетья – ничто не может отвлечь или затемнить взгляд, который однажды обратился к чудесному городу, «царю-городу, защитнику всех других городов, всех церквей, средоточию знаний и искусств»³, как выразился один византиец.

Можно было бы целыми томами рассказывать о том, как переходила от столетия к столетию и из поколения в поколение идея Св. Софии, эмблема культуры и духовности, как укоренялась она в русском сознании. К сожалению, характер этой книги не позволяет мне привести некоторые факты, которые раскрыли бы взаимные связи между Царьградом и нашими центрами культуры – Киевом, Новгородом, Волынью, Суздалем, Москвой.

Всё это сложилось бы в целые разделы исторического труда об основных элементах многовекового воспитания, сила которого всё меняется и меняется, не теряя, однако, никогда своего значения.

Законы интеллектуальной культуры подобны законам материи: ничто не пропадает, всё изменяется.