Кому-нибудь в другом месте такое имя, нарочито подогнанное под тематику Железного Легиона, показалось бы смешным, но не тут.

— Здравья желаем, лейтенант Стил!

— Отлично. Первое, что я сделаю — назначу трех сержантов. Каждый сержант будет командовать отделением, и помогать мне в руководстве взводом. Сержанты выберут себе капралов — те будут их заместителями и встанут на их место, если они погибнут. Итак, мой первый сержант — Триста первый. Сержанты — Сто сорок первый и Девяносто пятый. Представьтесь, и назовите своих капралов.

— Меня зовут сержант Колд, — сделал шаг вперед Триста первый. — Я буду счастлив убивать и погибнуть во славу Легиона! Моим капралом будет Семидесятый.

— Меня зовут сержант Ред, — продолжил Сто сорок первый. — Я буду счастлив убивать и погибнуть во славу Легиона! Моим капралом будет Сто восемнадцатый.

— Меня зовут сержант Локи, — как-то хитровато сверкнув глазами, последним шагнул вперед легионер, заговоривший со мной в день моего прибытия на Грей-Ален. — Я буду счастлив убивать и погибнуть во славу Легиона. Хотя не откажусь ограничиться одними лишь убийствами. А моим капралом пусть будет Триста двадцать четвертый.

Я воззрился на Девяносто пятого с удивлением. Этот парень и прежде вел себя эксцентрично по меркам Легиона, нередко прежде выкидывая странные фокусы. Лишь на его лице во время учений, в особенности во время жестоких рукопашных спаррингов, можно вместо каменной мины было увидеть сумасшедшую улыбку. Чего стоит хотя бы то, что он выкинул только что — назваться в честь бога хитрости и обмана из германо-скандинавской мифологии! И все же я никогда не думал, что кто-то додумается сделать меня капралом. У Сто шестого я был не на лучшем счету, и это все знали.

Сто шестой остановил на Девяносто пятом тяжелый, неодобрительный взгляд.

— Ты уверен в своем выборе, сержант? Триста двадцать четвертый проявлял не лучшую субординацию в первые свои дни в Легионе. Кроме того, капралам полагается уменьшенная доза стимуляторов. Это может негативно сказаться на боевых показателях Триста двадцать четвертого. Он привык к усиленной стимуляции.

— Я уверен, что он справится, Стил, — не отступил Девяносто пятый. — Он здоровенный и крутой сукин сын. А если вдруг чего, зададим ему трепку!

Вид у Сто шестого, которого теперь следовало называть лейтенантом Стилом, остался по-прежнему недовольным, но он не стал наказывать строптивого сержанта за демарш.

— Хорошо. А теперь пусть назовутся капралы.

— Меня зовут капрал Солт. Я буду счастлив убивать и погибнуть во славу Легиона!

— Меня зовут капрал Блэк. Я буду счастлив убивать и погибнуть во славу Легиона!

Фамилия «Сандерс» вертелась у меня на языке с того самого момента, как Сто шестой заговорил с нами, и я понял, какая церемония нас сейчас ждет. К этому моменту я не ощущал в себе и тени того, кем я был прежде. Воспоминания, предшествовавшие девяноста дням в Легионе, стерлись и померкли, казались чем-то нереальным и глупым. Я был теперь другим. Я хотел быть другим.

Но в памяти вдруг всплыла моя странная и совсем неподходящая для Железного Легиона украинско-польская фамилия. «Войцеховский». Так не могут звать легионера. Такую фамилию никто бы и не пожелал выговаривать. И все же это воспоминание задело какую-то странную струну в моей душе. Я вдруг замешкался, ощутил смятение. В моей памяти всплыли странные слова человека, которого я когда-то знал. Это был человек по имени Амир Захери

«Тебя ведь хотели назвать иначе, да? «Алекс Сандерс». Каждый слог произносится как металлический лязг, дышит бездушной сталью. Это воинское прозвище пытались дать тебе в интернате. Но ты предпочел оставить имя, которым тебя нарекли родители при рождении».

— Триста двадцать четвертый! — гаркнул на меня лейтенант. — Ты что, заснул?!

— Меня зовут капрал Сандерс, — слегка дрогнувшим голосом произнес я, чувствуя, как странное и неуместное воспоминание скрывается в глубинах памяти.

— Ты ничего не хочешь добавить?! — гаркнул лейтенант.

— Это мое имя. Имя, под которым я буду сражаться под знаменами Легиона, — тихо пробубнил я.

— Что ж, посмотрим, — ответил лейтенант, едва сдерживая злость из-за неожиданной нерасторопности своего подчиненного.

Когда конвертоплан уносил нас с Грей-Айленда, с трудом преодолевая порывы ветра, меня посетил еще один флеш-бэк из прошлого. Я вдруг вспомнил Хэнка Уотерса, вместе с которым мы впервые ступали на эту землю. Странно, но я не помнил, что произошло с ним дальше. Просто не мог вытянуть это из своей памяти. В последнее время у меня бывало так все чаще.

Ночная доза «Валькирии» давала колоссальный заряд бодрости, который бил ключом утром, оставался все еще достаточно сильным днем, а к вечеру спадал, уступая место апатии и заторможенности. В этот самый момент события прошедшего дня вдруг становились смазанными, нечеткими, будто сон. Мне не терпелось добраться до своей капсулы, чтобы погрузиться в физраствор и забыться, дожидаясь новой дозы. А на следующее утро, когда в жилах струилась новая порция энергии — события предшествующих дней стирались из памяти практически полностью. Их не хотелось вспоминать, а даже если бы я и захотел — вряд ли мне бы это удалось. Каждый новый день начинался словно с чистого листа.

Этот неожиданный эффект от сочетания высокой дозы «Валькирии» и гипнотического воздействия системы «Самсон», воздействующей на психику легионеров ночами, впервые был обнаружен именно на мне. Меня тестировали чаще других, так как профессору Брауну не терпелось проверить, как подействует повышенная доза препарата на мой и без того модифицированный с рождения организм. Сканирование моего мозга через несколько недель после начала курса показало, что приборы не в состоянии зафиксировать сколько-нибудь четких визуальных образов в моей памяти. Устный опрос дал тот же результат — я затруднился что-либо вспомнить.

Профессора это привело в неописуемый восторг. Не стесняясь моим присутствием, он с упоением стал рассказывать коллегам о новых возможностях, которые открывает этот побочный эффект. Если легионер попадет в плен — противник не сможет считать секретной информации из его памяти или выведать ее под пытками. Боец помнил свои задачи достаточно долго, чтобы выполнить их, но после этого военные секреты оставались надежно погребены под завесой амнезии.

Несколько тестов показали, что требуемый эффект достигается при дозировках препарата с коэффициентом 1.2 от рекомендуемой нормы и выше. После этого профессор распорядился немедленно увеличить дозировку всем рекрутам.

Если бы я помнил тот день, то помнил бы и как профессор с фамилией Махманди предостерег руководителя, что повышение дозировок отрицательно повлияет на контролируемость и психическую стабильность подопытных. Я не знал, но мог бы почувствовать, что в моменты пикового действия «Валькирии» у рекрутов часто случались приступы неконтролируемой агрессии, которую приходилось погашать экстренными инъекциями транквилизаторов посредством заблаговременно закачанных в организм нанокапсул. Поскольку человеческий организм быстро привыкал к действию транквилизаторов — нанокапсул требовалось все больше.

Однако я не помнил того разговора и не мог критически осмысливать свое положение. Я уже не способен был, как в «Вознесении», на вызывающие жесты протеста. Воспоминание о моем старом имени было лишь отголоском прошлого, фантомным ощущением, которое возникло всего на секунду и которое я сам не смог бы объяснить. Я стал кем-то или чем-то совершенно иным.

И процесс, скорее всего, был необратим.

§ 45

Глядя через бронированное стекло броневика, Локи произнес:

— Весь мир изменился после Апокалипсиса. Но эта пустыня осталась прежней. Ничего здесь не изменилось. Ну нет больше верблюдов. Песок стал радиоактивнее. Что еще? Какие-то старые пердуны могут до сих пор жить в пещерах и понятия не иметь, что уж тридцать лет как человечеству едва не пришел конец.