«Ты помнишь, мы сидим на брёвнышке…» Ты помнишь, мы сидим на брёвнышке, И я тебя целую в шею. И поле, и во поле зёрнышки, А я и верю, и не верю. А я тебя хочу на блюдечке, А ты устало смотришь в дерево. И мне бы к морю, в белой юбочке, И чтобы всё-таки поверила. А ты мои неволишь пальчики, И улыбаешься невесело, И всё пророчишь длинных мальчиков, И платье белое невестино. А я сама себе пророчица, И я тебя целую в голову, И больше ничего не хочется, А только праздника соснового. И расставаться нам не надо бы, И расставаться всё не хочется… Но ты твердишь, что будет радуга. Что я сама себе пророчица. «Всего лишь лестничный пролёт…» Всего лишь лестничный пролёт, И я на тонких каблучках Спускаюсь вниз, и дождь идёт И знает всё о червячках. Ах, червячки!…Откуда вдруг Они хозяйничают в сердце? И я иду, и дождь вокруг, И то ли рондо, то ли скерцо. И я иду, и дождь идёт, И превращается в сомненье Всё то, что зналось наперёд И обещало вдохновенье. Но дождь идёт, и дождь пройдёт, И всё, что плакалось и пело, Что ни к чему не приведёт, Как ты сказал когда-то смело, Ещё воскреснет и взойдёт, Как сны сбываются частенько. И я иду, и дождь идёт, И обрываются ступеньки. «Очень долго смотреть в окно…» Очень долго смотреть в окно, Вспоминать как тогда, давно, Ты, смеясь, обещал увести истребитель И катать меня в нём, и бросать на дно. А потом доставал ладонь, И казалось, что только тронь, И она превратится в живую воду Или вспыхнет, напротив, аки огонь. Я была в тебя влюблена, Но в те самые времена Всё не смела озвучить: «Знаешь, Бросим всё и уедем на Лютый север, горячий юг…» Ты смотрел на меня как друг. Но из всякой дружбы есть исключенье: Поцелуй и сплетенье рук. «Всепрощающий Бог, разреши объяснить…» Всепрощающий Бог, разреши объяснить, Почему не к тебе, почему не тебя Я бежала любить, как не нужно любить, Но, увы, только общее правило я. Спотыкалась о корни его, но в листве Находила покой, но покой невелик. И любить его так, как никто и нигде, Не умела, не смела, не знала язык, На котором вещал он о тайнах морей Утопающих в каждой, и в каждой груди… Чтоб не слышать, к устам приникала скорей… Но вторичны уста, а глаза впереди. И молчали глаза. И стремилась назад, Всепрощающий Бог, я в объятья твои. И пылали объятья, и плакал закат, И напевно звучал Алишер Навои. «И лист виноградный похож на кленовый…» И лист виноградный похож на кленовый, И лысый курортник похож на соседа… А я всё хожу, примеряю обновы, И осень мне кажется ближе, чем лето. И осень мне кажется лучше, теплее, Огромней и ярче, чем душное лето. И хочется: парк, золотые аллеи, И губы твои виноградного цвета. «…кукла наследника Тутти…» …кукла наследника Тутти. А вот и наследник идёт. Наследник болото мутит, Считает, и кукла – не в счёт. Наследник играет в дамки, Наследник хорош собой. Он кукле кивает: «Danke. Иди в монастырь любой». Ах, милая, милая кукла, Пускай он несётся в тузы – Давай приютимся на кухне, Давай не заметим грозы. Отгладим зелёное платье, Крапивой умоем лицо. Прогоним пронырливых сватьев, Уроним в колодец кольцо. На тонкие красные губы Прозрачный бальзам нанесём… Наследника славят трубы, Но это – тебе нипочём. «Время вертится как катлама…» Время вертится как катлама, И всего не упомнишь сама, Но на палубе высятся двое – Фредерик и апостол Фома. Ты на них погляди, погляди – Тонкий шрам у Фомы на груди, Фредерик же – причёсан и гладок, Лишь кадык у него впереди. То ли правда, а то ли дурман – Фредерик у тебя капитан, А Фома не похож на матроса, Но матрос, и засим – интриган. Посмотри, посмотри, посмотри – Чьё-то счастье зажал он в горсти, И в пучину косится украдкой, Словно грезит: «А ну, отпусти!» Ты и рада б на них не глядеть, Но корму украшает медведь, А тебя укрощает качанье И в руке фредериковой плеть. «Фредерик, Фредерик, Фредерик!» – Запевает неверный язык. И – Фома разжимает ладошку Под встревоженный чаячий крик. |
