Альбина Абсалямова Живая вода. Стихи, рассказы ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ «Поэзия Альбины Абсалямовой привлекает открытостью и чистотой, тем, чего так не хватает в наши изменчивые времена. С интересом слежу за её творчеством». Владимир Зимянин, лауреат Государственной премии СССР, член Союза писателей России «В стихах может быть отточенность словесных средств, блеск метафор, причудливость ритмов, но это не спасает, если нет в них искренности. Альбина пишет искренние стихи». Юрий Лощиц, секретарь Правления Союза писателей России «Стихи молодой Альбины Абсалямовой чем-то напоминают (впрочем не чем-то, а именно юностью, заметным трепетом души) первую книжку Ахматовой и одновременно вызывают в памяти иные примеры японских образных отпечатков». Василий Аксёнов, писатель Миры Альбины Абсалямовой «В созданном Альбиной мире живут беззаботная девочка Ася и её Абика, в садике Эрмитаж окатывает любопытных струёй почти тёплой воды Белый слонёнок… Акварельные тексты чисты, как дыхание ребёнка, и пахнут парным молоком. Между сном и явью тук-тук, чух-чух, ту-ту… едут к морю весёлые дети. Но другие колёса везут в злую Сибирь, падают слёзы на похоронки со страшной войны, острой болью отзываются в сердце утраты в грибнице памяти – Старотатарской слободе… Альбина пришла в Эрмитаж тропинками деда, а во взрослую жизнь шагнула из него собственным путём. Запрятанные во дворе родного дома «секретики» из тёмно-жёлтого стекла в обёртке с синими цветочками оборачиваются прекрасными самоцветами, и кто знает, сколько их ещё откроется?» Юрий Балашов, главный редактор журнала «Казань» ТАТАРСКАЯ СЛОБОДА «Я знала с самого начала –…» Я знала с самого начала – Он был из тех, которых мало. Он был из тех, которых нет. Я это знала с детских лет. С младенчества, с поры молочной Мы с ним сроднились нитью прочной. Я шла за ним, держась за свет, Вперёд и дальше, след во след. Его слова, заветы, книги – Навек со мною, как вериги. От них не скрыться, не уйти, Они велят, куда идти. Они ведут меня по свету, Они зовут меня к ответу. Они звенят, они живут, Они диктуют мой маршрут. И я иду ему навстречу, И я его, конечно, встречу. И там, в небесной вышине, Он прочитает книжку мне. «И вновь – один и тот же сон…» 1 И вновь – один и тот же сон, Он возвращается ко мне: «Я снова дома, я спасён, Я – наяву, а не во сне…» И я твержу: «Не отпущу, Не для того тебя ждала, Чтобы теперь отдать врачу, Чтоб снова вечность, снова мгла…» Но сон тревожен, зябок сон, Объятья наши непрочны, И постепенно тает Он, И нет надежды верить в сны. Но ускользающей рукой Он очень долго машет мне: «Я снова рядом, я с тобой, Я наяву, а не во сне…» 2 И редкий ребёнок так любит отца своего, И редкий отец свою дочь обожает настолько. И было так солнечно, так невозможно светло… А стало темно-необъятно-неправильно-горько… 3 А вместе мы были не так уж и долго, Неполных четырнадцать лет. Но живы Барас и мышонок Иголка, Не тронут его кабинет. 4 В руке – венок, в ресницах – дождь. Зачем отца хоронит дочь?! Нельзя, нельзя! Живой, живой! – Венок летит по мостовой – Его отталкиваю прочь: Зачем отца хоронит дочь?! Зачем, зачем? Нельзя, нельзя! Очнитесь, скорбные друзья! Нельзя, нельзя, наступит ночь! Зачем отца хоронит дочь?… Но бьётся в голове, как мяч: «Я не умру. Малыш, не плачь…» 5 Ты оставил эту землю. Не хотел, а получилось. Слёз и стонов не приемлю, И не важно, что там снилось. В голове твоей рождались, Покидая эти дали, Размножались, развивались Разномастные спирали. Разрастались и взрывались Связи времени и места, И ничтожными казались Все былые королевства. Ты покинул эти тропы, Расколов скрижали света, Шёл вперёд, а рядом строфы: «Я покинул это лето. Я покинул эти дали, Я покинул землю эту…» Мы тебя не удержали, Растеряв скрижали света. Татарское кладбище
Монет было много, едва умещались в ладошке, А их – ещё больше, сидящих у тёмных оград. А мне так хотелось ичиги, цветные сапожки, И очень хотелось узнать, кто такой конокрад. «Шайтан обещал не шалить», – говорила бабуля, Молитвенник старый меня от шайтана спасал. Но всё ж иногда мне казалось: меня обманули, И он может взять и пробраться – и в спальню, и в зал. Огромная серая книга, увы, не читалась, И бронзовый дед всё смотрел не на внучку, а вдаль. И женщина в белом у входа тревожно прощалась, Но слёз не роняли, а просто застыли Глаза, как миндаль. |
