-Так и будем молчать? – Тихий голос оторвал меня от созерцания картины, на которой был изображен смутно угадывающийся в многообразии ломаных линий женский силуэт. Я так долго вглядывалась в эту странную геометрию, что, кажется, даже забыла о том, что я в этом кабинете не одна.

Переведя взгляд на мужчину-психолога, сидящего напротив, я неопределенно пожала плечами.

– Мне нечего сказать. – Отозвалась хриплым от долгого молчания голосом.

Мужчина вздохнул и, положив локти на стол и сцепив их в замок, с задумчивым видом упер указательные пальцы обеих рук в подбородок.

– Зачем тогда ты сюда приходишь? – Вкрадчиво спросил мужчина.

Теперь вздох сорвался с моих губ. Я сложила руки на груди, и почувствовала, как начала нервно подергиваться нога. Мне не нравилось то, как этот мужчина изучающе смотрел на меня, так, будто все обо мне знал и без меня, и просто насмехался, пытаясь разговорить.

– Мама… убедительно просила. – Ответила я, поджимая губы и отводя глаза. – Я ей пообещала.

– Да, да… – Тут же отозвался мужчина. – И, выходит, свое обещание ты выполняешь. Не придраться… Но тебе не жаль ее денег? Она ведь платит за терапию… А ее нет… Уже третья встреча…

– Нет, мне не жаль. Я ее об этом не просила. – Прервала я мужчину, усаживаясь на стуле ровнее. Как-то вся подобралась и сцепила руки в замок, чтобы скрыть их все сильнее нарастающее нервное дрожание.  Мне не нравилось, что мы начали так много говорить.

– Ты злишься на нее?

– Нет. – Ответила, не задумываясь. – Я не злюсь.

– Она желает тебе добра…

– Я знаю. – Резко оборвала я мужчину. Этот разговор меня нервировал. Очень сильно. Я начинала терять контроль над своим телом. По шее распространялся противный зуд, и я сильнее сжала руки, чтобы не дать им волю унять это мерзкое ощущение покалывания на коже, лишь покрутила головой и повела плечами,  чтобы облегчить свое состояние трением одежды о кожу. Мое тело, объятое этими мерзкими электрическими импульсами, сигнализировало мне о чем-то понятном только ему, оно просило движения, действий, оно хотело сбежать от того, что считало угрозой.

Мужчина заметил мои манипуляции и внимательно посмотрел на меня. Нет сомнений, ему было все обо мне известно. Заботливая мама наверняка выложила ему всю мою подноготную.

– Ты могла бы избавиться от этого… – Кивая в мою сторону, как бы намекая на те странности, что происходили с моим телом, тихо сказал психолог.

– Меня ничего не беспокоит. – Возразила я быстро, так, будто была уверена в своих словах но тем не менее отвела глаза в сторону.

– Это не так, Полина. Ты и сама это понимаешь. Твои телесные реакции происходят в такой форме, будто ты все еще находишься в условиях серьезной угрозы, и так будет пока ты…

– Что вы от меня хотите? – Оборвала я речь мужчины, устало опираясь на спинку стула. Честное слово, лучше бы мы продолжали молчать. Этот короткий диалог высосал из меня все силы. Я хотела уйти. Я хотела домой. Я не хотела слушать его заумные речи и что-то отвечать.

– Я? – Мужчина хмыкнул и посмотрел на меня с ласковым снисхождением. – Я ничего от тебя не хочу. – Затем встал из-за стола, вздохнул, и медленно направился к двери. – Но знаешь, в таких ситуациях я очень расстраиваюсь. Прямо очень. Сегодня день рождения моей жены, а я приду, и вместо подготовки красивого праздничного тоста, весь вечер буду думать о тебе. Когда происходит что-то подобное, – неопределенно махнув руками в мою сторону,  продолжил мужчина, – когда я точно знаю, что смогу помочь своему пациенту, но не делаю этого, из-за недостатка мотивации у него, я, знаешь ли, очень расстраиваюсь.

Пока мужчина толкал свою проникновенную речь, он успел дойти до двери и распахнуть ее настежь.

– На этом наши встречи заканчиваются, Полина. Не смею тебя больше задерживать. – В заключение сказал психолог и демонстративно указал мне рукой на выход, глядя на меня с нечитаемым выражением лица.

Я несколько секунд недоуменно похлопала глазами, а затем медленно встала и вышла из кабинета.

Не благодаря и не прощаясь, я ушла. Я была удивлена. Если не сказать, изумлена. Я была уверена, что наши молчаливые встречи будут продолжаться столько долго, насколько хватит денег у моих родителей. Мне казалось, нас обоих все устраивает. Он получал свою оплату, я получала мамино спокойствие и ее надежду на искупление своего чувства вины.

Говоря откровенно, я не понимала, почему она чувствовала себя виноватой настолько сильно, но я так устала от этого. Я устала видеть ее несчастный вид, устала повторять ей, что она хорошая мать и не виновата в том, что ей досталась такая отстойная дочь.

Она винила себя в том, что уехала в тот день. Она была убеждена, что останься она дома, или возьми меня с собой, ничего бы не случилось. Но это не так. Рано или поздно это все равно случилось бы. Возможно в другом месте, при других обстоятельствах, но это произошло бы. Справедливость рано или поздно настигает каждого.

Я повторяла ей ежедневно, что она ни в чем не виновата, а она продолжала кормить меня своим чувством вины каждое утро на завтрак.

Я старалась делать вид, что со мной все в порядке, а она продолжала плакать ночами в подушку.

Продолжала смотреть на меня с жалостью и сожалением.

Продолжала ждать, когда я вернусь к нормальной жизни.

Она плакала и причитала, умоляя меня начать ходить к психологу.

И наконец, чуть ли не впала в истерику, уже настоятельно требуя начать терапию, когда однажды утром войдя в мою комнату, увидела мой новый рисунок. На нем была изображена девушка, лежащая на полу, укутанная в облаке своих длинных светлых волос, вокруг нее были разбросаны исписанные листы бумаги, а из правого запястья медленно вытекала темно-красная кровь. Я не проецировала на этот рисунок на себя. Я даже не думала о себе, рисуя девушку, но мама сделала какие-то свои выводы.

Она так кричала и плакала. Я думала, у нее будет очередной нервный срыв.

Я так устала от ее слез и истерик. Чувство вины, с которым она не могла справиться, не оставило мне выбора. Я пошла на поводу у ее манипуляций, мне пришлось. Я начала ходить к психологу и все казались довольными.

Но чертов доктор сегодня повел себя непредсказуемо, и теперь я не знала, чего ожидать.

Я спустилась по лестнице и вышла из здания, прямо на противный промозглый ветер, разносящий по улице опавшие желтые листья. Укутавшись в пальто поплотнее, медленно пошла к машине, где ожидала меня мама. Уселась на пассажирское сидение, осторожно поглядывая в ее сторону.

– Что-то вы сегодня рано… Ну… как все прошло? – Надев на лицо вымученную улыбку, спросила мама.

– Все отлично. – Ответила я, неуверенно косясь в ее сторону.

Мама не расспрашивала. Никогда не расспрашивала подробностей моей терапии. Боялась меня ранить.

Судя по ее виду, несколько уставшему и уже привычно удрученному, доктор не стал ей докладывать об окончании наших встреч. Мне была дана отсрочка. Но ведь рано или поздно он скажет? Я боялась даже представить, что она устроит мне после.

А она устроит. Это неизбежно. Однако сейчас она снова натянуто улыбалась мне, не скрывая буквально приросшей к ее глазам жалости, затем завела машину и, тронувшись, сосредоточила внимание на дороге.

Я понемногу расслабилась, решая не накручивать себя раньше времени, а решать проблемы по мере их поступления. Мы в спокойном молчании добрались домой. Мама отправилась на кухню, готовить ужин, я – сразу же пошла в свою комнату. Даже не переодеваясь, схватилась за кисти и краски, и сразу же почувствовала себя лучше.

Это была моя территория, мой мир, моя медитация, мой дзен.

Стоило лишь коснуться кистью холста, как все вокруг исчезло.

Я рисовала, не задумываясь о конечном результате. Мне это было нужно. Я это любила. В этом было мое спасение.