И, как всегда, в такие минуты вся кровь в его организме устремилась вниз, делая джинсы невероятно тесными и неудобными в районе паха. Сделав глубокий вдох, он приоткрыл глаза и понял, что остался в прихожей один. А приглушенный стук каблучков был слышен в гостиной.

– Она доконает меня.

Оттолкнувшись от двери, Володя последовал вслед за гостьей. А она, казалось, и не спешила вовсе. Медленно поворачиваясь вокруг себя, так, что наручники плавно покачивались в её руке, осматривала гостиную. А потом прошла в кухню и, видимо, именно там нашла то, что ей было нужно. Развернулась к нему и, прищуриваясь и улыбаясь, спросила, приподнимая игрушку:

– Так ты согласен?

Да почему бы и нет? Ну хочет девочка поиграть, пусть поиграет. Правда, недолго.

– При условии, что потом придёт моя очередь.

– Ну, я не уверена, – металлический браслет защелкнулся на левом запястье Володи, – у меня есть пару часов, не больше. Так что…

Она подвела его к кухонному островку, сбоку которого проходила вертикальная хромированная стойка. Пропустила через неё металлическую цепочку, скрепляющую наручники, и зафиксировала второй браслет так, что руки Комиссарова оказались за его спиной.

– Эй, постой, – он не то, чтобы беспокоился, просто чувствовал себя загнанным в ловушку. К тому же слова об ограниченном времени, они что-то напомнили ему. – А ключи? Где ключи от этой хрени?

– Вот.

Он проследил взглядом за её рукой и немного расслабился, когда услышал, как с характерным звуком металл соприкасается с мраморной поверхностью столешницы.

– И что будет дальше?

Комиссаров усмехнулся и переступил с ноги на ногу, принимая более удобное положение и не переставая наблюдать за Ольгой.

– Дальше? – она отошла от него на шаг и медленно, не отводя глаз, потянула поясок на платье, – дальше вот.

Полы платья распахнулись. Карие радужки мужских глаз слились со зрачком. Она видела это даже с расстояния в несколько шагов. Владимир дёрнулся к ней, но заскрежетал зубами, когда понял, что цепочка удерживает его на месте.

Она точно доведёт его до инфаркта. Сначала эти туфли и платье. И макияж, делающий её глаза огромными, а губы такими манящими. А теперь ещё и весь вид целиком. Его Оля, хитрый добродушный человечек с лисьими глазами, стояла всего в шаге от него в умопомрачительном корсете, приподнимающим её небольшую грудь так, что его эрекция могла вырвать с корнем молнию на джинсах. А талия? Он мог поклясться, что обхватит её своими ладонями. И эти ножки в чёрных чулках… Нет, сейчас она не была лисёнком. Она была грациозной хищной пантерой, которую ему, во чтобы то ни стало, следовало уложить на лопатки, и желательно прямо сейчас. И в её жилах текла не кровь, нет, текила. Крепкая, жгучая, сбивающая с ног.

– Оля, – он рычал, как дикий зверь, по дурости угодивший в капкан, – отпусти меня. Немедленно! Я хочу!..

– Нет, – она подошла к нему почти вплотную. Обжигала своим дыханием его губы. – Это моя игра.

Он ждал поцелуя. Горячего, страстного. Но поймал губами лишь пустоту. Открыл глаза и увидел, как Оля, отстранившись, с усмешкой наблюдала за ним. Поцокала язычком, погрозила пальчиком и снова повторила, как не усвоившему урок школяру:

– Моя игра.

Да какая на хер игра? Когда он, взрослый мужик, стоит прикованный наручниками к трубе у барной стойки и не может сделать ничего, чтобы освободиться? Только стонет, как кисейная барышня от того, как короткие ноготки царапают ткань рубашки. Специально. Намеренно. Он закрыл глаза, коснулся затылком холодного металла и чуть шире расставил ноги. Проворные пальчики нарочито медленно справлялись с пуговицами, заставляя его кровь бурлить. Ему отчаянно хотелось коснуться Ольги; провести кончиком носа по верхней кромке чертового корсета, наполняя лёгкие её запахом. Ощутить на губах вкус её кожи в ложбинке груди. Сжать ладонями округлые ягодицы и прижать к себе, к силе эрекции, что съедала его, не находя выхода.

Но приходилось довольствоваться тем, как мягкие губы легко и невесомо касались его кожи в распахнутых полах рубашки. Он знал, что Оля нарочно прислонялась к нему, давая ощутить гладкость корсета и шероховатость кружевных оборок. И это имело свой эффект: он дышал глубже, чаще, возбуждаясь всё больше.

– Твою мать, лисёнок… Твою мать! Еще мгновение, и если ты… если не освободишь… я не хочу оконфузиться перед тобой.

Озорные смешинки искрились в её глазах. Оля нарочно накрыла своей ладошкой внушительную выпуклость на его джинсах и несильно сжала. Ох, да. Ей не просто нравилось видеть Владимира таким, ей это доставляло какое-то извращённое удовольствие. Пожалуй, он был самым продвинутым и самым креативным директором «Рощи». Во многом благодаря тому, что работал с молодыми людьми, полными кипучей энергии, бурной фантазии и непреодолимым желанием двигаться вперёд. Он говорил с ними на одном языке, не чураясь модных у молодёжи словечек и современного сленга. Но при этом всегда, до мозга костей, оставался потомственным московским интеллигентом. Вот как сейчас. Он боялся не кончить, как подросток, в штаны. Он боялся оконфузиться.

– А может, Владимир Игоревич, вам сейчас стоит понять, что не всё находится в вашей власти? Может стоит отпустить себя и ситуацию?

Тонкие пальчики оттянули вперед пояс джинсов, справляясь с тугими пуговицами. Одна, вторая…

– Что ты делаешь?

Тёмный взгляд его глаз следил за тем, как Оля, опустившись перед ним на колени и смотря в глаза, очень осторожно раздевала его, выпуская из тесной хлопковой ткани нехилый стояк. Спустила брюки вниз по его икрам и слегка похлопала по ноге давая понять, что она хочет снять их.

– Вот так более понятно? – тяжёлая ткань отлетела в сторону.

– Детка, ты?..

Да, чёрт побери, всё и так было очевидно. Но глупый вопрос с шумным выдохом опустошил его лёгкие, когда короткие ноготки, несильно царапая кожу, прочертили неровную дорожку от щиколоток, вверх, до бедер, пробуждая все его нервные окончания и вынуждая член невольно дёрнуться. Кареглазая чертовка довольно усмехнулась. Обхватила его пальчиками, в другой руке сжимая и приятно массажируя яички, и, обольстительно улыбаясь, провела кончиком языка по нижней губе.

– Пожалуй, это самый красивый член, который я когда-либо видела.

– А ты много их видела?

– Нет, – теперь смутилась она, отводя взгляд в сторону. – Но это не имеет значения. То, что я хочу сделать… Я хочу заставить тебя почувствовать.

Не прерывая дуэль двух взглядов, она чуть сильнее сжала его, обрисовала подушечкой большого пальца контуры набухшей головки, размазывая капельку вязкой жидкости по ней. А затем, лишь на мгновение легко касаясь горячей кожи невесомым поцелуем, взяла его в плен своего рта.

– Оля!

Его громкий и протяжный стон заполнил всё пространство, вибрацией отражаясь от стен. То, что она творила с ним, он не мог описать словами. Все чувства и эмоции могли быть выражены только крепким матом. Таким, от которого у его родителей уши бы свернулись в трубочку. Но сейчас ему было плевать на всё. Проворный язычок, горячие губы, ловкие пальчики – всё это делало его речь бессмысленной и бессвязной. Он сжимал кулаки, представляя, что захватывает волосы чертовки и тянет их, сам управляя ситуацией и процессом в целом.

– Блядь, да… Возьми глубже… Вот так, так… – он сам подавался к ней, моля о большем. – Смотри на меня.

Но изящные ладони упёрлись в его бедра. С характерным звуком его член покинул сладкий плен её рта.

– Кажется, ты забыл, кто сегодня сверху?

Досадно усмехаясь, Комиссаров откинул голову назад, упираясь затылком в хромированную трубу. Вот же плутовка. Он перевёл взгляд на окно, затем на саму стойку и тут заметил ключи, что лежали совсем рядом с ним.

– Нет, нет, малыш, прости. Я помню. Пожалуйста, продолжай.

Победный блеск ореховых глаз согрел его теплом. Поёрзав на коленях и принимая более удобное положение, Оля снова сомкнула свои губы на нём. Но вот только сейчас действовала медленно, неспешно, наслаждаясь и самим процессом, и своей властью над ним. И это, увы, лишало его возможности сосредоточиться на своей цели. Длинная цепочка, скрепляющая наручники, позволила ему изловчиться и приподнять руки, дотягиваясь до ключа. Но он едва не выронил его, когда Ольга втянула его глубже, выписывая на тонкой коже замысловатые узоры своим язычком.