Тим недоверчиво хмыкнул:

– Видимо, люди с зеркальными глазами, гонявшиеся за нами с Кейли, про это не знали.

– Скорее всего, это тоже были лишь иллюзии, – пожал плечами Раф.

Хайди закусила розовую губку и качнула головой:

– К чему тогда зеркальные глаза? У иллюзий его родителей их не было, а у настоящего духа Кейли были.

Вероника ахнула, прикрывая ладошкой рот.

– Небеса милосердные!

– Вер? – обеспокоенно окликнул её Рафаэль.

– Разумеется, мы не можем знать, но если пленник за сотни лет действительно повредил защиту так, что души, которые он притянул, могут просачиваться наружу… При этом подчиняясь ему, очевидно… А повредил он её в любом случае, ведь иллюзии-то он как-то насылает… Приспособился, потихоньку набрал силы… Это уже не просто интересный случай, это…

– Угроза, – закончили все трое хором.

– Хайди, поезжай к старшим сейчас же, пусть разберутся. Кто знает, что может случиться, если выяснится, что мы ошиблись, и набрав достаточно сил, зеркало сможет функционировать в закрытом состоянии! Кто его знает, может, в конце концов, в замкнутой комнате ограничено пространство, и при её, так сказать, перенаселении стены через какое-то время треснут…

– Я уже убежала! – закивала Хайди, запихивая записи в сумочку, – а к кому идти-то, кстати? Старших ведь у нас довольно много…

– Ну, самые адекватные у нас старый Жиль и Камилла…

– Не, только не Камилла, – запротестовала Хайди, – она, конечно, профессионал, но…

– Но она слишком… эмоциональная, – закончила Вероника, – значит, Жиль.

Хайди кивнула, они с Рафаэлем попрощались с Тимом и Вероникой и покинули дом доктора Уэллинг.

– Ты смотри-ка, как поздно уже, давно ночь на дворе! – всплеснула руками Вероника, выглядывая в окно.

Тим взглянул на неё с недоумением. Кого вообще волнует время суток после разговоров, которые они тут вели?

Видимо, вопрос отразился на его лице, потому что доктор Уэллинг, взглянув на него, пожала плечами.

– Для меня совершенно обычное дело, я с подобными вещами всю жизнь сталкиваюсь, а с девяти лет регулярно работаю.

Брови Тима взлетели вверх.

– С девяти лет?

– Ну да, – с абсолютно безразличным видом пожала плечами девушка, – как способности явно начали проявляться, так меня и взяли в наше, так сказать, общество. Так, ладно, хватит на сегодня разговоров, тебе пора спать, Тим. Сейчас я распоряжусь, тебе выдадут постельное белье, умывальные принадлежности и все остальное, – с этими словами Вероника развернулась и покинула комнату, оставив психически нездорового пациента в одиночестве. После того, как сама же полностью разнервировала его разговорами на травмирующие его темы.

Что, во имя всего святого, с этой женщиной не так?!

Тим сверкнул глазами, осознавая, что вот сейчас был бы самый подходящий момент для какого-либо решительного действия. Ему уже не раз приходили в голову мысли о суициде, как самом простом способе окончить тянущуюся, как нуга, жизнь, полную страданий, но прежде, ему, конечно, никто не давал такой возможности. Теперь же… он был в самом обычном помещении, без всякой защиты, без пригляда… Самое подходящее время для того, чтобы наконец успокоиться навеки…

И никогда не узнать, что за чудика затянуло в зеркало… И смогут ли эти странные ребята с головами, явно не намного более здоровыми, чем его, вытащить наружу его семью и остальных жертв и успокоить их…

Вот же ***!

***

“Доктор Уэллинг, зайдите ко мне”.

Вероника усмехнулась. Ты смотри, быстро, однако, работают папины доносчики. И получаса не прошло, а он уже в курсе странностей, творимых его дочуркой. Ну что ж, поболтаем, мы не против.

Девушка повернулась к застывшей неподалеку Стелле, болтливой медсестре, приглядывавшей за Тимом, и строго велела:

– Никаких препаратов Расселлу не выдавать. Вообще никаких. Никогда. Понадобится что-то – я сама дам.

На чуть не выкатившиеся из орбит глаза медсестры доктор Уэллинг не обратила ни малейшего внимания.

Спустя несколько минут она уже переместилась из своего корпуса в главный и постучалась в кабинет главврача. Отец заправлял всем самостоятельно, не доверяя пришлым специалистам самые важные должности. Помимо него, делами управляла еще доктор Миранда Уэллинг, мать Вероники, тихая, при любых обстоятельствах спокойная, как удав, хрупкая женщина, способная угомонить самого буйного пациента и самого дотошного проверяющего из любой службы, будь то налоговая, санитарный надзор или кто-либо еще, даже не повышая голоса.

Сейчас Миранда сидела в кресле в кабинете у мужа, ожидая дочь. Альфред был хмур и несколько взволнован, а также явно не расположен к разговорам, а потому женщина молчала, понятия пока не имея, в чем дело, и спокойно дожидаясь времени, когда она узнает чуть больше.

– Доктор Уэллинг, доктор Уэллинг, – пропела Вероника, впархивая в кабинет сразу после стука, даже не дожидаясь ответа и кивая обоим родителям по очереди, – что случилось? Зачем вы меня звали?

– Вероника, я бы хотел побольше узнать о твоей методике лечения нового пациента, – нарочито спокойно начал профессор Уэллинг.

Вероника усмехнулась, и в ясных глазах ее заплясали озорные чертята.

– Это, случаем, не переводится как “окружающий тебя персонал заметил, что ты творишь какую-то дичь и донес мне”?

Альфред серьезно взглянул на дочь.

– Ладно, ладно, задавайте вопросы. Не то, чтобы я не осознавала, что делаю, так что ответить за свои действия сумею.

– Прекрасно, – кивнул профессор, – основных вопросов пока два – первый касается отмены тобой медикаментозного лечения…

Вероника расхохоталась, звонко, искренне, запрокинув голову назад.

– Я пять минут назад это распоряжение отдала! – наконец выдавила она, – ай да Стелла!

– Второе, – невозмутимо продолжил Альфред Уэллинг, – касается твоих попыток втянуть этого юношу в ваши игры с зеркалом, убившим всю его семью.

Вероника вздохнула, разом теряя всю свою веселость. Экзамен, стало быть. Ну, что ж, ей шпаргалки не потребуются…

– Тим на грани смерти, он пережил то, с чем справится далеко не каждый мозг. Он истощен и измучен кошмарами вокруг него, истощен настолько, что его мозг реагирует единственным возможным способом – он отстраняется, отрешается от реальности и погружается в полнейшую апатию, в которой, как ему кажется, его боль притупляется. Он, согласно его же заверениям, очень плохо спит, плюс, как я заметила, его пробивает на эмоции от любого толчка, однако в целом, несмотря на внешнюю истеричность, он совершенно недвижим и апатичен. Если я теперь продолжу накачивать его лекарствами, снотворными, седативными, как не назови, суть одна: он превратится в овощ, в обыкновенного тихого жителя психушки, едва ли способного обслужить самого себя. Его мозг просто откажется функционировать. А пока что он функционирует, и это прекрасно, и лучше будет, если ему будет больно, чем если ему будет… никак. Ведь недаром говорят: “Пока человек чувствует боль – он жив”. Жестокие слова, но в моем случае эти меры необходимы, он должен снова начать жить, должен преодолеть свое горе и свои кошмары сам, без помощи химии, иначе ничего не выйдет. Разумеется, ему потребуется поддержка – я окажу ее ему, все равно у него сейчас никого, кроме меня, нет.

Мистер и миссис Уэллинг слушали молча, не перебивая. Когда Вероника замолчала, переводя дыхание, отец спросил ее:

– А что же с его участием в истории с зеркалом? Я слышал, тебе нужна была информация, чтобы разобраться в этом деле, но неужели никак нельзя было обойтись без мальчика?

Девушка фыркнула.

– Разумеется, можно! Он мне там, вообще-то, нафиг не сдался – у него ни опыта и знаний, ни даже стабильной психики нет… О том, какие он там страшные видения лицезрел, я бы и сама прекрасно догадалась, а его местоположение относительно зеркала в разное время я и без него знала – я же все записи с камер, найденных на месте преступления, по нескольку десятков раз пересмотрела.