Я ощутил, как в Верховном возросло недовольство. Человек, преисполненный тщеславия и жажды власти. Требующий, ожидающий, желающий почтения и покорности. Вряд ли ему нравится флегматичная философия служителей Путеводителя Мёртвых.
- Продолжай, Хавроний. По существу. Продолжай.
- На протяжении тысяч лет мы следили, чтобы никто посторонний не прикоснулся к благодати и просветлению, навеянным Техникой, и не узнал более, чем следовало. Мы подчиняемся только Верховному и Преподобному. Мы всегда присутствуем на церемонии инаугурации.
Которой в последнее время и не было. Верховные сейчас меняются как перчатки.
- Мы не признали бы Эрика Пневматика, если б не произошло святотатство, а оно произошло, и сам Преподобный не стал осквернителем, уйдя на тёмную сторону.
Терпение. Терпение. Человеческий маразм - вещь неизлечимая. Что там насчёт Конттуина?!
- Он привёл Чужаков.
- Братство...
Я удержался, чтоб не поморщиться. А то я б не понял без пояснений Верховного.
- Они осквернили Компьютерный зал. И древнюю Операционную. Они воскресили нескольких Мёртвых. И поставили странные Опыты.
- Какие опыты?
Старикан, уязвлённый тем, что его перебили, поиграл желваками на скулах, и заявил:
- Нас не допустили. Но приказали разогнать третий реактор. Мы разогнали. Они остались довольны. Потом был компьютерный зал. И операционная. После чего они улетели. И только после этого мы получили возможность проникнуть в использованные ими помещения.
Я посмотрел на Верховного.
Так что же на счёт?..
- Посмотрите на эти рисунки.
Ко мне приблизился ещё один в чёрном, держа на вытянутых руках несколько кусков ватмана.
Среди набросанных угольком рожиц, я обнаружил знакомую.
Конттуин.
Ты действительно был здесь.
- Они в этом зале занимались "пробуждением мёртвых"?
- Нет. Идите за мной. Там ничего не изменилось с момента их церемонии.
Ненавижу когда со мной говорят недомолвками. Во всём люблю ясность. И манера Верховного преподносить информацию кусочками, когда и как ему будет угодно, начала пробуждать во мне затаённую ярость.
У нас было два свободных дня на "Ките". Неужели тогда нельзя было мне всё рассказать?!
Не нравится мне этот тип. Иногда у меня создаётся впечатление, что он прячется за маской испуга и подобострастной угодливости. Он со мной играет. Очень тонко. Практически на грани. Пусть он неудачник, но убедить Смотрителей Путеводителя в своём праве распоряжаться требует определённых талантов.
Он хитёр...
А значит опасен.
Эта операционная отличалась от первой каким-то невидимым духом. Она казалась живой. В ней пахло антисептиками и ещё чем-то неуловимо знакомым, приятно щекочущим ноздри, пробуждающем мысли о доме.
Здесь даже света, казалось, было значительно больше.
Из всего многообразия оборудования на передний край выдвинуто только необходимое для пробуждения от сна клинической смерти.
Во мне мгновенно созрела уверенность, что всё это работает. Всё исправно и должным образом настроено.
А знакомый запах...
Это был запах пробуждения. Когда-то сильный и резкий, теперь же практически выбранный кондиционерами. Здесь открывали криокамеры.
С осознанием этого во мне мгновенно покрылись корочкой льда все сомнения, по которой с берега нерешительности на берег стремления действовать перебралась уверенность. Именно здесь встряхнётся от холодного сна ещё один фейри.
Его гримаса меня перестала пугать. И только взгляд неподвижных и остекленевших, но не утративших вследствие этого глубины и осмысленности, глаз подымал с самого донышка моей души едкий осадок, замутняя водоём спокойствия.
Мне кажется, я понял, почему капсулы Спящих в хранилищах оснащены щитками. Вероятно, там немало покоилось вот с таким именно взглядом: холодным, но гипнотическим.
Зрачки глаз притягивали. Я рассматривал в радужке узор капилляров. Отмечал нездоровую красноту, подпортившую белизну белков. И мысленно ужасался тому насилию, которому он подвергся.
- Что прикажите?
Верховный стоял в выжидательной позе.
Позади него, строго в ряд, и даже, похоже, по росту, стояли Смотрители.
Рабочие, притащившие этот "сундук", давно уже вышли.
Поражала тишина, установившаяся в данной части подгорного комплекса. Даже кондиционеры, казалось, понизили голос, перейдя с ровного гула, на тихий шёпот.
Я волновался. Моё волнение сочилось сквозь поры и пропитывало особенным запахом воздух.
Как ни странно это ощущение было приятным. Тревожным, зудящим. Но расцвечивающим мир в новые краски, отчего восприятие и чувство жизни обострялось.