— Значит, ты победил, — произнес череп.

Дюрандаль едва не выронил скамью, которую как раз поднял.

— Я не ощущаю себя победителем. Я перережу веревки и вытащу тебя отсюда. — Он убрал последний мешавший обломок.

— Но ведь октаграммы больше нет? — Знакомый хрип превратился в крысиное шипение. — Замок горел.

— Нет. Октаграммы нет. Король умер.

— Значит, предсказание сбылось. Я знал, что когда-нибудь ты убьешь его.

— Я считаю, его убил ты, — Дюрандаль вытащил одолженный у раненого кандидата меч. — Ты дал ему это проклятое колдовство. Человек, которого я видел сегодня, был не тем Королем, которому я служил всю свою жизнь.

— Словоблудие. Ты просто пытаешься оправдать свою измену.

— Возможно. — Он перерезал веревки, связывавшие костлявые ноги, и даже испугался того, как холодны были они на ощупь.

— Ты зря теряешь время, — прошептал Кромман. — Сколько до рассвета?

— Около часа.

— Стоило тратить силы! У меня сломана спина. Мне почти не больно.

Дюрандаль придвинул фонарь ближе. На одежде Кроммана запеклась кровь. Казалось невероятным, что этот хрупкий, немощный человек не умер час назад от одного только холода.

— Я пойду приведу помощь, — сказал озадаченный Дюрандаль. — Ты погубил много людей, инквизитор, но я не осмелюсь сдвинуть тебя с места.

Окровавленный рот скривился в гримасе.

— Если бы моя гордость позволила это, я попросил бы тебя пустить в ход меч. Тебе доставит удовольствие убить меня сейчас?

Дюрандаль устало вздохнул:

— Никакого. Я слишком стар для мести. Тебе нечего меня бояться.

— Я боялся только смерти моего Короля. Он был омерзителен и ничтожен, но он умирал. Его можно было пожалеть. Уж во всяком случае, радоваться было нечему.

— Я признаю, что некоторые из твоих побуждений заслуживают уважения.

— Ну, ну, и это все, что ты можешь сделать? Ну, если уж мы разобрались между собой, я все же попрошу тебя: из чистого сострадания, избавь меня от этого жалкого положения. Я молю тебя. Ты бы сделал это даже для раненой собаки. — В глазах умирающего мелькнул ехидный огонек. Даже сейчас он продолжал играть в свои мерзкие игры.

— Ты хочешь, чтобы меня грызло чувство вины, как бы я ни поступил, верно? Так вот, я не чувствую никакой вины по отношению к тебе, Кромман. Я не ненавижу тебя, только презираю, ибо все, чего ты хотел в жизни, — это власти над другими людьми, а когда ты ее получил, то использовал ее только для того, чтобы причинять боль. Ты уже не человек, если вообще когда-нибудь был человеком. Я пойду и приведу кого-нибудь на помощь.

Ответа не последовало. Оставив фонарь в разбитой карете, Дюрандаль выбрался из обломков и захромал обратно к замку. Он послал к карете знахаря и двух помощников с носилками, но когда они пришли, старик был уже мертв.

Когда солнце наконец встало, окрасив пургу в белый цвет вместо ночного черного, Дюрандаль стоял в покойницкой, наскоро устроенной в одном из деревенских домов. Король лежал в соседней комнате. Здесь же лежали остальные жертвы этой ночи: Скоффлоу, Кромман, четверо Клинков, трое айронхоллских кандидатов, один слуга, случайно попавший под руку обезумевшим Клинкам, — и Куоррел.

Они молча смотрели на героя.

— Он погиб, защищая своего подопечного, — произнес Дюрандаль. — Возьми его меч, Первый. Он назывался Резон. Проследи, чтобы он занял подобающее место и славился вовеки.

— Это ваша работа, милорд.

— У меня сейчас другие дела.

Он был цареубийцей. Его надлежало отвезти в Грендон для расплаты за государственную измену. Он не тревожился за собственную жизнь, но боялся, что вместе с ним может погибнуть и весь класс Старших из Айронхолла, а это было бы катастрофой.

Лорд Камергер приходился Дюрандалю зятем. Верховный Адмирал был его соседом по Айвиуоллзу. Три других члена Регентского Совета некогда были Клинками, а еще два — его протеже. Первым постановлением Совет призвал его в Греймер для руководства правительством. Он вернулся в свой старый кабинет так, словно ничего не произошло. В стране сохранялся мир и покой, траур по Амброзу был скорее ностальгией, чем скорбью по народному любимцу; к этому примешивалась немалая доля страха перед будущим. Тело монарха было доставлено в Грендон и выставлено в саркофаге, а потом возвращено Стихиям надлежащим образом и со всеми почестями.

Бельский корабль отплыл из Ломута еще в разгар шторма — к удивлению местных моряков. Знакомство коммандера Дракона с мореплаванием наверняка запомнилось тому надолго, но вот согласится ли женщина средних лет на обратное путешествие в это время года или пошлет регента? Или, гадал в одиночестве Дюрандаль, вообще оставит призывы без ответа и ввергнет Шивиаль в хаос и гражданскую войну?

Спустя три недели с того дня, как Кромман принес ему извещение об отставке, заседание Совета было прервано известием о том, что на Гране замечена флотилия бельских кораблей. Если верить официальному протоколу, Совет единогласно проголосовал за перенос заседания. На деле его члены, толкаясь, бросились из зала на лестницу и на южную галерею, откуда открывался хороший вид на реку. Бельцы не теряли времени зря. Ответа от них не ожидали по крайней мере еще десять дней, но вот они плыли: изящные, красивые и зловещие силуэты в свете зимнего солнца. Три длинных судна шли на веслах, одолевая встречный ветер и отлив, в самое сердце столицы. Хотя Дюрандаль не мог разглядеть их как следует с такого расстояния, адмирал заверил, что это действительно драккары, корабли-драконы. Отсутствие на носу драконьих фигур и красных боевых парусов, сказал он, означало, что они пришли с миром. Над самым крупным из них реял замысловатый флаг, который мог быть королевским штандартом.

Лорд Роланд вернулся домой и устроился почитать книгу. Меньше, чем через два часа в его дверь постучал отряд латников с ордером на его арест. Должно быть, это был самый первый документ, изданный новым правительством, но почему-то это ему не слишком льстило.

Лорд Тернфорд, Смотритель Грендонского Бастиона, звался некогда сэром Феликсом, а еще раньше был его закадычным другом в Айронхолле. Он тепло приветствовал своего нового гостя и выделил ему комфортабельную квартиру из нескольких комнат — светлых, просторных и достаточно больших, чтобы лорд Роланд при желании пригласил к себе в гости свою супругу, да еще двух или трех слуг. На следующее утро вышли новые приказы, и сгорающий со стыда Феликс лично проводил его вниз, в темницы. Его заперли в ту самую камеру, которую занимал когда-то Монпурс. Она была сырой, холодной и темной, в ней было смертельно тоскливо, поскольку ему не позволялось ни принимать посетителей, ни узнавать новости, но по крайней мере его не заковывали в цепи, как некогда Монпурса. По части мстительности Королева Малинда явно уступала инквизитору Кромману.

Через девять или десять дней его отвели в ярко освещенную комнату, где его допросили Великий Инквизитор и один из его помощников. Почему только двое? И почему допрос продолжался всего час или чуть больше? Он заключил из этого, что его уже решили передать на Испытание, так что предварительные формальности свели к предельно допустимому минимуму.

Прошло еще две недели. Если новая Королева решила обвинить его в полном букете грехов, подпадающих под определение «государственная измена», значит, не только его предадут самой позорной смерти, но вместе с ним будут мучиться и Кэт с детьми. Его внуки останутся нищими сиротами. Малинда пестовала ненависть к лорду Роланду много лет, зато теперь могла сполна насладиться местью. Не было ничего такого, что бы она не смогла сделать с ним или его близкими.

Как-то днем, совершенно неожиданно, двое стражников принесли ему ведерко теплой воды и стопку чистой одежды. Умытого и пристойно одетого узника вывели в мир, на свет и свежий воздух. Ему пришлось прождать в неуютном молчании целый час, прежде чем его ввели в комнату к посетителю, но он понимал, что с ним не обращались бы так, если бы готовили к Испытанию. Впрочем, Испытание могли отложить и на потом.