У Насти внезапно опять заболела голова, она очень резко и сильно ощутила себя, свою слабость, сокращения в голодном желудке, уже натёртые неудобными чужими сандалиями мизинцы, толкучку, покачивание трамвая, и тут же, поверх всего, почувствовала зов. Её звал кто-то издалека, негромко, но настойчиво. Звал без слов, без голоса, тонкой струной тянул прямо из груди, всё сильнее, до боли. Она дотянулась до одной из близняшек, вцепилась ей в плечо и выдавила сквозь зубы:
— Мне плохо…
Девчонка дёрнула плечом, пытаясь сбросить Настину руку, потом обернулась и процедила так же, сквозь зубы, тихо и злобно:
— ПотерпИшь, дура!
Она терпела. Она пыталась не думать, не чувствовать и вообще не быть. Она цеплялась, как ненормальная, за плечо злой девчонки, и та, отчаявшись сбросить сведённые пальцы, вскоре начала ругаться и шипеть от боли.
Наконец, её выдернули, как морковку из грядки, из трамвая на улицу, и несколько секунд она блаженно подставляла лицо бризу, который нашёл дорогу между нагретыми солнцем стенами старого города. Ей дали буквально пару вздохов сделать, и уже тащили куда-то в потоке людей, направляющихся явно к определённой цели. Струна, проросшая прямо в душу, вибрировала и горела огнём, но Насте на удивление становилось легче с каждым шагом. Она приближалась, она шла туда, куда её вёл зов.
Не слишком осознавая происходящее, не заметив ни покупку билетов, ни спуск по лестнице, ни довольно длинные переходы в тёмном, скудно освещённом пространстве под землёй, Настя пришла в себя перед ограждением, пересекающим каменный помост, уходящий в темноту галереи. Она едва не заскулила от досады, но тут за спиной Елена сказала:
— Тихо. Сейчас Ёзге отвлечёт служителя, а девчонки тебя прикроют. Идём быстро, не оглядываясь, не бежим, не издаём звуков. Замок близко.
Настя сжалась, замерла, как бегун на старте. Она не могла думать, почти не понимала, что ей говорят, она могла только стремиться туда, вперёд, в темноту.
Елена подошла вплотную к заграждению, встала рядом с Настей. Опустила руку на задвижку, нащупала рычажок. Обернулась, поймала кивок старшей и быстро, бесшумно повернула железку. Взяла Настю под локоть, плавно отворила створку и пошла вперед ровными, широкими шагами. Настя моментально подстроилась к её темпу. Идти было легко, она чувствовала себя так, будто летит над плитами каменного помоста. Позади стихал гомон и шум шагов, потом за спиной осталась последняя пара светильников, помост из главного объема Цистерн ушёл в узкий едва освещённый проход. Молча, слыша только свои шаги и быстрое дыхание, женщины сделали ещё пару десятков шагов и остановились.
— Мне дальше нельзя, — сказала Елена, отпуская Настину руку, — Иди. Тут ещё метров двадцать, впереди тупик, не ошибёшься.
Настя постояла немного, балансируя между остатками рационального ума (пусть привыкнут глаза) и неистовым желанием идти вперёд, потом всё-таки сдалась и пошла прямо в темноту. Напряжение внутри достигло невыносимого максимума и вдруг пропало.
Настя поняла, что ничего не видит, и при этом видит всё, что необходимо.
Темнота встретила её и обняла.
Глава 57.
Олеся ходила кругами вокруг скамейки. На скамейке спокойно сидели Ёзге и её одинаковые дочери. Ёзге скроллила что-то в навороченном смартфоне, одна из близняшек откинулась на спинку скамейки и прикрыла глаза, другая (Олеся была почти уверена, что это Акса) недовольно следила за её метаниями. Наконец терпение у юной турчанки лопнуло, и она довольно злобно заявила:
— Кончай это мотать туда-обратно!
Олеся остановилась, подняла обе руки к голове и вцепилась в аккуратно заплетённые рыжие косички. Спросила:
— Акса, а ты что, совсем не чувствуешь?
Акса смутилась, отвела взгляд. Сказала неохотно:
— Ну, так… Какой-то… Мне и не полагается.
— Потому что ты тут всю жизнь живёшь? — разговор помогал Олесе отвлечься. Да ещё вот подёргивание себя за волосы.
Акса вздохнула. Определённо, ей совсем не хотелось что-то объяснять, но она понимала, что, если замолчит — рыжая опять начнёт мотаться вокруг, едва не повизгивая от нетерпения и неприятных ощущений.
— Это да, — ответила девушка, — И другое, что замок в Йеребатане наш по крови. Ну, как это… родственный. Э… — она почесала нос и добавила, откидываясь на спинку скамейки:
— She is one of our ancestors.
— А-а-а! — Олеся оживилась, даже забыла теребить волосы. Подошла, устроилась на краю скамейки. — Значит, она вас как бы знает, поэтому не тянет? Не зовёт?
— Зовёт, но не так, — признала Акса. — Это, знаешь, вроде как мама смотрит из окна.
— Из окна? — Олеся озадаченно уставилась на турчанку. Та раздражённо вздохнула, села прямо и объяснила:
— Ну, ты маленькая, так? Ходила гулять на улице… Мама смотрит, тебя видно, значит, всё хорошо! Ясно?
— Ага, — медленно произнесла Олеся, упираясь взглядом в брусчатку под ногами, — Да, так ясно.
И снова схватилась за косички. Подёргала волосы, размышляя о том, что для этой вот чужой девочки из чужой страны оказались ближе некоторые простые вещи, которые сама Олеся полагала напрочь книжными и в реальности не существующими. В её ПГТ мамы переставали смотреть из окон сразу, как их чада дорастали до начальной школы. Да и чего там смотреть? По улице проезжала одна машина в час, снижая скорость почти до пешеходной, чтобы не убить подвеску по раздолбанному асфальту. Собаки в округе были все свои, знакомые, маньяков отродясь не водилось (или о них не знали). Дети сбивались разновозрастными стайками по соседскому принципу, и после школы шлялись по округе до темна. Многие таскали с собой всё лето детсадовских братишек и сестрёнок. Олесе тут повезло, она была единственным ребёнком. Повезло… или как сказать. Она покосилась на расположившееся на скамейке трио и ощутила что-то вроде смутного сожаления.
Акса вдруг вздрогнула, протянула не глядя руку и потеребила мать за колено. Взгляд её при этом был прикован к выходу из музея, который едва виднелся из-за живой изгороди и проходящих в обе стороны людей.
Ёзге заблокировала телефон и встала, убирая его в карман толстовки. Близнецы тоже вскочили. Олеся осталась сидеть, невольно вцепившись в гладкие тёплые брусочки сиденья скамейки. У входа появились две высоких фигуры, одна в белой рубашке и узких джинсах, другая — в полосатой футболке и серых парусиновых штанах. Издалека две молодых женщины казались похожими: один рост, один тип фигуры, почти одинаковые тёмные крупно вьющиеся волосы. Но вот та, что в джинсах, крепко взяла вторую за руку чуть выше локтя и повела по дорожке туда, где их ждали.
Олеся не выдержала и тоже вскочила. От того, что произошло сейчас в глубине тёмных переходов, зависело очень многое. Например, увидит ли она ещё Светку. Сможет ли вернуться домой. Захочет ли возвращаться…
Они подошли неспешным шагом. Елена всё ещё держала — или поддерживала? — Настю, которая ступала по земле словно на чужих ногах. Ожидавшие их расступились, позволили Елене подвести толкачку к лавочке и усадить. Выглядела Настя нехорошо. Она как будто обвисла, посерела и размякла, что было не списать ни на толкаческое похмелье, ни на пропущенный завтрак.
— Ну, что там? — нетерпеливо выпалила Олеся.
— Поговорили, — тихо и едва шевеля губами ответила Настя. — Они… позвали. Его. И мы… поговорили.
— Так что… Правда, у них есть связь? — Олеся моментально загорелась интересом, совершенно не считаясь с душевным состоянием собеседницы. — В тетрадке Норы Витальевны упоминается связь через Изнанку, но больше никто…
— Детка, ты б не могла прикрыть орало и немного вежливо помолчать? — спросила Елена, взглядывая на неё тяжёлым взглядом. Олеся моментально замолчала. Было в Елене что-то такое, что её слушались дети, животные, мужчины и даже — время от времени — вредные близнецы. Олеся же под таким взглядом явно ощущала, что по Елениной шкале недалеко ушла от животного и явно не дотягивает даже до детсадовца.
