Не то чтобы даже её профессиональная репутация была сильно испорчена этой историей. Она была умной, исполнительной, быстро обучалась и не метила на повышение, но раз за разом ей отказывали на собеседованиях или после испытательного срока. Один из собеседовавших почти проговорился — Олеся поняла, что, возможно, дело во внешности. Она была невысокой, полной и рыжей. Это ввергло её в недоумение и почти отчаяние, потому что какое отношение внешность имеет к экономическому анализу и документообороту, она понять не могла.

К моменту, когда я припёрлась к ней под дверь, она была готова согласиться на работу в местном оброчинском супермаркете «Экономь-ка». А что, думала она, ведь даже не на кассу, а товароведом…

И тут выяснилось, что её, без преувеличения, ждут великие дела.

До этого она уже попрощалась с идеей организовать всех «наших» во что-то более или менее похожее на структуру. Новосибирские толкачки относились к ней доброжелательно-равнодушно, делились некоторой информацией, но не горели желанием распространить свои связи и договорённости на прочих — путешественниц и стражниц. Тем более что таковых на все новосибирские окрестности было человек десять.

Олеся преуспела в создании форума для стражниц, где они быстро собрали всю доступную информацию и те контакты, которыми с ними поделились и… всё. В соседних областях толкачки к ним присоединиться не захотели с той же аргументацией — а смысл? Старшее поколение тоже было не в восторге от идеи. Собственная наставница Олеси сказала, что сейчас не те времена, чтобы заводить явную организованную активность. Была ещё Соня, но она довольно бесцеремонно предложила Олесе договор, суть которого была для Олеси унизительной: ей предложили быть приживалкой (Соня назвала это «компаньонка» и поставлять информацию обо всех «наших» в любой момент, когда это будет необходимо). По сути, Соня популярно объяснила Олесе, что либо та отдаёт свой дар на службу силе, либо никого не интересует.

Я ведь и сама её когда-то мягко послала.

Их форум я быстро просмотрела. Весь он содержал меньше полезного, чем один раздел записей в «тетрадке» Норы Витальевны. Они создали реестр всех «наших» по регионам, но пользы в этом было, опять же, мало. Что толку знать, сколько кого где живёт, если эти люди плевали с высокой колокольни на всё, что не приносит прибыль? И к тому же такой реестр пришлось бы постоянно обновлять, а это, по признанию Олеси, сожрало бы всю её жизнь.

— Ладно, пойдём. — Я встала, машинально отряхнула плащ сзади. Олеся тоже встала, подняла мой рюкзак, протянула мне. Сказала решительно, со смешным пионерским пафосом:

— Сегодня — значит, сегодня!

Всё дело в том, как взаимодействовал её иммунитет стражницы и моя способность перемещаться. Забрать её с собой оказалось для меня делом на удивление простым. Я, собственно, вообще не ощутила изменений. А вот Олесе доставалось каждый раз по полной.

Для её тела процесс прыжка был сродни протискиванию мокрого белья через допотопное отжимающее устройство. Её протаскивало. В результате на финише она оказывалась совершенно целой, никаких тебе сломанных костей или размозжённых мышц, но каждый раз она вываливалась, вопя и рыдая, в почти невменяемом состоянии от субъективно ощущаемой боли.

В первые пару раз я была готова прикрыть все эти эксперименты. Мало радости оказаться где-то на задворках чужого города с бьющейся в истерике девушкой, убеждённой, что её только что размололо в фарш и она умирает. Я сама здорово испугалась и потратила почти пять минут, хватая её за руки и ноги, пытаясь понять, где болит и что случилось. Орать она перестала так же внезапно, как и начала, села, где лежала, и совершенно нормальным голосом сказала:

— Странно.

Я спросила, с удивлением услышав, как сорвался мой собственный голос:

— Что?

— Уже не больно.

После третьего раза она перестала орать в полный голос. Я довольно легкомысленно предположила, что она начала привыкать, но, когда мы оказались в Мадриде, я увидела её лицо, почти малиновое от напряжения, мокрое от слёз, с прокушенной насквозь нижней губой, и поняла, что привыканием там и не пахнет.

Но она отказалась отправиться домой.

План был простой: найти интернет-кафе, написать весточку Елене, переместиться в Стамбул. Там провернуть распаковку города, оставить записи Норы Витальевны и быстро свалить обратно в Оброчное, где, как была уверена Олеся, у Сони не было никакой агентуры. Я в это не особо верила, поэтому собиралась, закинув Олесю домой, тут же уйти куда подальше. Стамбульские, в свою очередь, обещали нейтрализовать Соню в разумно короткие сроки. В это я тоже верила слабо, но других вариантов у меня снова не было.

Я ведь уже пыталась достучаться до Насти. Теперь-то понятно, что она болталась у Сони на крючке очень крепко. В отличие от моего, её дар был с чёрной подкладкой. Обстоятельств я тогда полностью не знала, и даже представить не могла, что Настина неприязнь (да чего уж там, просто ненависть) растёт вовсе не только и не столько из нашей прошлой конкуренции за одного там аспиранта. Тем более что она этого товарища в итоге заполучила со всеми потрохами, а я считала, что пережила разрыв и даже нашла в нём положительные моменты. Первое время, отойдя после потери Горгоны, я ещё краем сознания надеялась однажды услышать звонок со знакомого номера или знакомый адрес в электронке. Но время шло, и… Смысла больше не было.

А ей необходимо было кого-то ненавидеть, потому что иначе ей пришлось бы ненавидеть себя. Но Настя Тараканова не из тех людей, которые способны признавать свои ошибки. Даже извлекая опыт из пройденного, она всё равно предпочитает считать, что всё пошло не так по вине других людей или обстоятельств. Просто загадка, как такие вообще выживают и тем более — добиваются успеха.

Насте была нужна моя голова, Соне был нужен мой дар (и плевать было на мою сохранность), к тому же, Соне было необходимо сделать так, чтобы тетрадь Норы Витальевны никогда не всплыла. Группе Йилдыз тоже не помешало бы от меня избавиться. Олеся была права: внезапно оказалось, что я всеобщий гвоздь в заднице, и самым лучшим выходом все эти прекрасные люди сочли технично меня выдернуть. Удивительно даже не то, какую наживку они использовали, удивительно то, с какой готовностью я клюнула.

Мы пили по третьей чашке кофе, уже отправив послание Елене, когда меня чёрт дёрнул проверить электронную почту.

От знакомого адреса у меня встали дыбом волоски по хребту и пересохло горло.

— Свет, ты чего? — спросила Олеся. Она перевернула очередную страницу тетради, с космической скоростью поглощая написанные аккуратным ровным почерком строки и случайно бросила на меня взгляд.

Я сглотнула, посидела немного, пялясь в купленный неделю назад смартфон. Новый телефон, новая симка, а вот электронный адрес остался прежний, и на него пришло письмо, которого я не чаяла дождаться пару лет назад.

— Эй! — Олеся закрыла тетрадь и похлопала меня по локтю.

— Да, — я, как во сне, медленно ткнула в строчку с письмом.

— Всё нормально?

— Да, — загрузился текст — четыре строки.

«Светик, я знаю, что не должен тебе писать, но кроме тебя некому. Это бред какой-то. Я нашёл дневник своей жены. Кажется, она попала в какую-то секту. Там есть твоё и моё имена. Тебя она называет ключом, а меня — золотой рыбкой. Дата на сегодня. Ты что-то понимаешь в этом супе? Как тебе магия вообще?»

Если бы не суп и магия, я бы успела остановиться и подумать. Но фраза про суп была «наша» фраза, родившаяся в одной загородной поездке, когда мы пытались купаться в заросшем ряской озере и вопили друг другу всякие глупости сипа «это просто суп с капустой!» и «ничего не понятно в этом супе», а фраза про магию пришла из сетевых обсуждений на одном форуме, и Сашка одно время любил ввернуть по любому поводу «А как тебе эта магия вообще?» — про новый сорт мороженого, цвет лужи на асфальте или фасон нового пальтишка его коллеги с кафедры. Это было личное, это знал только Сашка…