Я молча убрала джезву с конфорки, выключила плиту. Али выставил рядом пару простых белых чашек, и я сразу подумала — интересно, в Стамбуле есть «Икея»?

— Извини, но я скажу тебе честно. — Али уже наливал кофе, — Вы, русские, не умеете пить кофе. Не понимаете, как его выбирать, что к нему покупать.

— Али, — я забрала одну из чашек и вернулась на свой подоконник, — Знаешь, Али. Извини, но я отвечу честно. Вы, турки, все какие-то чудовищно невоспитанные. Это у вас генетическая черта или национальный обычай?

Али было замер на месте, интересно — разбирался в моём акценте или думал, как отбрить остроумно? — потом со своей чашкой и мороженым сел к столу. Посидел, шевеля усами, как Чапай из анекдота, и наконец принял решение:

— Национальный обычай. — Отпил из чашки, посмотрел внутрь зачем-то, перевёл взгляд на меня. — Мы все люди открытые, честные, понимаешь? Культура такая.

— А-а-а, — моя порция мороженого так и осталась на рабочей поверхности возле холодильника, вставать за ней жутко не хотелось. Потом. — Значит, культура. Хорошо.

Али вдруг вскочил, схватил вторую креманку, принёс и поставил рядом со мной на подоконник. И тут же убрался на своё место к столу.

— Спасибо, — странный он всё-таки.

— Пожалуйста, — он сунулся почти носом в своё мороженое и временно, так сказать, заткнул фонтан.

Оно и к лучшему, разговаривать мне не хотелось. Я пила кофе, без особой охоты ковыряла ложечкой очень сладкое и жирное мороженое, а внутри меня начинало заворачиваться привычным жгутом беспокойство.

Что же будет. Что же уже совсем скоро будет.

Глава 46.

В такси было душно и мерзко пахло ёлочным ароматизатором. Открытые окна не помогали, машина шла по какой-то широченной улице, забитой транспортом. Али сел вперёд и тут же затеял болтовню с водителем, а Елена коротко пересказала мне свой разговор с Ёзге. Выходило так, что нам дали шанс на переговоры. Что-то у них самих тут происходило, так что сначала ведьма не горела желанием нас видеть, но упоминание Сони всё изменило.

— Господи, что ж у этого засранца кондея нет в машине, — Елена, вся взмокшая, с шумом выдыхала горячий воздух, проводила кончиками пальцев по влажному лбу. Я ей от души сочувствовала. Духота раздражала, но в целом неожиданная октябрьская жара не доставляла мне неудобств.

— Почти приехали, — бросил через плечо Али. Я глянула в окно и узнала ту круто забирающую вверх улочку, по которой пять лет назад шла с Ёзги и её дочерями на трамвайную остановку.

Девчонки, наверное, уже взрослые совсем. Я прикинула: пять лет назад им было лет по тринадцать… кажется. Так и есть, взрослые. Интересно, как они теперь выглядят.

Машина остановилась, пришлось выбираться наружу. Выйдя, я привычно проверила блокнот в заднем кармане джинсов и мобильник в куртке. Почти пустой рюкзак болтался на спине, где-то в глубине, во внутреннем кармане на молнии, лежал мой паспорт и немного денег. Бесполезных, кстати, совершенно российских рублей. Случись что — придётся уходить в прыжок, а я… всякий раз, оказываясь в Стамбуле, я иррационально боялась, что на этот раз не смогу выбраться. Ну да ладно. Елена уже заходила в подъезд, и я поспешила за ней. Али расплачивался с таксистом.

Белая гладкая дверь квартиры с громким щелчком открылась, и на пороге появилась Ёзге. За пять лет она совершенно не изменилась. Даже спортивные штаны, кажется, были те же. Она мазнула взглядом по нашим лицам и уставилась на Али, который стоял несколькими ступеньками ниже на узенькой лестнице.

— Это ещё что? — Ёзге шагнула из квартиры, прикрыла за собой дверь. — Мужчине тут нечего делать. Это их не касается. — она перевела взгляд на Елену:

— О таком уговора не было!

— Ещё бы, — Елена наклонила голову в сторону, — Считай, это наша страховка. От несчастного случая. Слушать наши разговоры ему необязательно, посидит на кухне, или на балконе — у тебя есть балкон? — ну вот, там и посидит. Дождётся, чтобы мы вышли целые и невредимые.

Ёзге постояла, сложив руки на груди и выдвинув вперёд челюсть. Посверлила взглядом Елену, потом меня, потом кинула ещё один неласковый взгляд на Али и, наконец, сдалась.

— Глупые девицы. Ладно, заходите.

Знакомый сумрачный коридор, выложенный плиткой, привёл нас на кухню. За столом с чашкой чая сидела высокая тощая девушка с короткой стрижкой, вся в чёрном. Когда мы вошли, она резко вскинула голову и издала невнятный возглас.

— Привет, Кара, — сказала я, вошла и села напротив. Елена тоже зашла, с интересом оглядываясь. В коридоре о чём-то весело трындел на турецком Али, Ёзге пыталась, кажется, его заткнуть, но не преуспевала.

— А где Акса?

— Где-где, плавает в пруде, — раздалось из коридора. Я обернулась. Ещё одна длинная девица стояла, подпирая косяк и сунув руки в карманы джинсов, но у этой волосы были ниже плеч, а одежда пёстрая. Наши взгляды встретились и Акса на хорошем русском языке почти без акцента сказала:

— Моя сестра всё ещё заикается. И ты ей по-прежнему не нравишься.

Стыдно признаваться, но меня это задело. И я сказала на своём бодром лоскутно-штопанном английском:

— Зато ты, как я вижу, болтаешь за двоих. Как и раньше. Милая майка, кстати!

Акса оттолкнулась плечом от косяка, прошла мимо нас в дальнюю часть кухни, к плите мойке. Щёлкнула электрическим чайником, вытащила из шкафа над мойкой разноцветные керамические чашки.

— Девочка, ты с ума сошла? — спросила Елена злобно, — Или ты смерти моей хочешь? Какой чай, нахер, в такую жару?

Акса повернулась к холодильнику, вытащила большую бутылку колы и, подцепив с сушилки пару стаканов, принесла все на стол. Бухнула бутылку перед Еленой и с издёвкой сказала:

— Жирным всегда жарко! Не представляю, как ты тут летом-то, бедная.

— Ах ты мелкая… — начала Елена, но тут на пороге показалась Ёзге. Я вскочила, свернула бутылке с колой крышечку и триумфально облилась с головы до ног.

Все четверо уставились на меня с одинаковым выражением брезгливого недоумения.

— Прошу прощения, — сказала я, налила себе полстакана колы и выпила залпом. Пузырьки тут же шибанули в нос, так что я зажмурилась и несколько секунд пережидала. Мокрые пятна на футболке тут же начали испаряться, и это было даже приятно.

Я открыла глаза и сказала:

— Надо поговорить.

Ёзге покачала головой, повернулась и что-то быстро сказала Аксе по-турецки. Я вопросительно взглянула на Елену.

— Да ничего такого, — Елена пожала плечами, — велела ей стаканы на всех достать. Реально же невозможно сейчас чай пить!

Наконец, стаканы выстроились на столе, а мы все уселись вокруг. Надо было начать разговор, но на всех четверых нашла какая-то дурацкая нерешительность. Мы смотрели друг на друга, косясь вправо и влево, хватаясь каждая за свой стакан, облизывая губы и нервно сглатывая. Кто-то должен был начать, и, боже мой, можно это буду не я. Наконец, Ёзге решилась:

— Ну, что же. Я так понимаю, произошло нечто особенное, раз вы решили прийти ко мне. — Она посмотрела мне в глаза, и мне захотелось спрятаться. — Из того, что Елена рассказала, я ничего не поняла. Какая-то новая толкачка у вас в городе? При чём тут Соня? При чём тут мы?

Охохо. Вот тут мне придётся-таки рассказывать. Ну ладно.

— Я случайно узнала кое-что про Соню, — говорю я осторожно. Что-то, наверное, известно им самим, вопрос — что. — Так получилось, что она меня… не чует? Не знаю, как сказать. Когда я прыгаю, она об этом знает. А вот когда я рядом нахожусь — нет. Я немного за ней понаблюдала. Поковырялась в сети, поискала людей, которые с ней связаны. Нашла кое-кого…

— Кого? — быстро спросила Ёзге. Елена пока что молча слушала.

— Женщина одна… была, — мне очень не хотелось вдаваться. Но придётся. — Так получилось, что у моей бабушки была старая подруга, Нора Витальевна. И в прямом и в переносном смысле старая. Она была толкачка, но слабая, и никогда не использовала… ну, только в демонстрационных целях. Она Соне приходится вроде бы наставницей. Или у них была одна общая наставница… Это… мне бы и в голову не пришло. Наших же довольно мало, на самом деле. В миллионном городе сейчас всего пятеро, ещё столько же разъехались в последние годы. Но получается, что мы как бы всегда где-то поблизости.