— Давай… Давай сразу проведём границы, чтобы потом не было недоразумений, — произнёс Моно, усевшись чуть в стороне от Зеро. — Мы не друзья. Мы просто… временные союзники. Понимаешь? Поэтому давай не будем обманывать друг друга. Я помогаю тебе, а ты мне. Мы отсюда выбираемся. Затем идём каждый своей дорогой. Всё.
Зеро часто заморгал, словно его неожиданно ударили. Он даже как-то сжался, обняв себя руками и опустив плечи. Выглядело это так, будто Зеро готов был расплакаться, но сдерживался изо всех сил. Громко шмыгнув носом, он всё же кивнул, видимо соглашаясь с выставленными условиями. Моно думал, что поступает честно, ведь для себя уже всё решил. Ему не хотелось обманывать Зеро какими-то обещаниями или давать беспочвенную надежду на их дальнейшую дружбу. Ведь лучше знать сразу, что дверь закрыта, чем пытаться войти в неё снова и снова, как это делал сам Моно, стараясь наладить отношения с Шестой. Он просто оберегал Зеро от собственной ошибки и не желал ему зла. Потому немного смягчился, увидев, что тот не собирается перечить.
— Смотри, что я принёс! — сказал Моно, показав Зеро пластиковую зажигалку, что нашёл в заброшенной квартире. Она была обшарпанной и потёртой, но в ней явно ещё что-то плескалось. Моно попробовал её зажечь. Получилось далеко не с первого раза. Сначала она чиркала вхолостую, но потом появился робкий язычок пламени, который лишь каким-то чудом не погас сразу. Зеро протянул к нему свои перевязанные ладони, не давая огоньку умереть. Пальцы окружили эту искру света, защищая от сквозняка. Моно же держал кнопку зажигалки, зачарованно наблюдая за тем, как медленно колышется пламя. Почему-то эта картина вызывала у него странные чувства, расшифровать которые никак не получалось. Это было похоже на что-то давно забытое из прошлой жизни. Воспоминание было смутным, как отражение в грязном зеркале, но при этом каким-то тёплым и даже солнечным. Очнулся он, лишь когда понял, что в зажигалке может закончиться топливо.
— Надо в чём-то развести огонь, чтобы согреться. Я вроде видел что-то подходящее поблизости. Держи. Я скоро вернусь! — Моно передал зажигалку Зеро и поспешил за посудиной, где можно было бы спокойно разжечь небольшой костерок. Сделал он это не особо задумываясь, даже не рассмотрев возможность того, чтобы взять зажигалку с собой или отправить за необходимым напарника. Всё произошло совершенно спонтанно. Моно и сам не заметил, как доверил Зеро важную вещь. Осознал он это гораздо позже, уже возвращаясь с пустой консервной банкой наперевес.
В лагере стало почему-то гораздо светлее. Сначала Моно испугался, что Зеро умудрился устроить пожар или попусту тратил драгоценное топливо на баловство, но всё оказалось гораздо проще: зажигалка осталась лежать в коробке, а мальчишка, выбравшись наружу, поджёг какую-то сухую веточку, которую занесло сюда ветром. Он поворачивал её так и эдак, стараясь не обжечься и не потушить слабое пламя. Полотенце, что раньше Зеро использовал в качестве пледа, теперь повязал на манер туники. На лице у него застыло сосредоточенное выражение, будто он выполнял какую-то очень важную работу, отвлечься от которой не мог даже на секунду. Нечто подобное Моно видел и раньше — в больнице. Тогда он надолго оставил Шестую одну, и та от скуки стала ломать пальцы манекену, не обращая внимания на своего возвратившегося спутника. А позже не желала покидать морг, спокойно грея руки от печи, в которой в это время заживо горел Доктор.
Моно хотел окликнуть Зеро, может даже укорить его за невнимательность, но тот сразу же повернул голову, стоило к нему приблизиться. В этом и было их отличие. Шестая иногда не реагировала на присутствие Моно, будто находясь где-то в ином мире. Зеро же явно был здесь и сейчас, цепко следя за происходящим, даже если казалось, что это совсем не так. Он без слов понял намёк Моно и бросил тлеющую ветку в подставленную банку, а потом начал помогать ему собирать топливо. И всё это происходило в абсолютном молчании, нарушаемом лишь сопением и кряхтением, когда ноша оказывалась слишком тяжёлой. Они бросали в слабый костерок всё, что хоть сколько-то могло поддержать огонь. В ход шли тряпки, обрывки газет и даже смятые купюры, что кто-то когда-то спрятал на чёрный день на чердаке. Сейчас это была лишь обычная старая бумага, которая вдобавок дурно пахла и чадила из-за чернил.
Всё на чердаке пропиталось сыростью, поэтому потребовалось довольно много времени, чтобы огонь наконец нормально разгорелся и перестал потрескивать, плюясь искрами во все стороны. Теперь можно было без опаски оттащить банку поближе к коробке, чтобы от неё шло тепло в импровизированное убежище. Зеро сам отволок костерок на нужное расстояние, обернув руки концами всё того же полотенца. Моно даже не пришлось ничего говорить. Всё было сделано без лишних разговоров и жестов, будто нечто само собой разумеющееся. Зеро явно знал, как выживать и без лишних рекомендаций со стороны. Моно вдруг понял, что в принципе его спутник не особо нуждался в чужой помощи, но почему-то продолжал к ней тянуться, словно ему требовалась хоть какая-то компания, чтобы чувствовать себя полноценным. Это было одновременно странно и до боли знакомо. Моно тоже раньше хотел, чтобы кто-то находился рядом. Это успокаивало и давало уверенность до того, как его бросила Шестая.
В коробке стало гораздо уютнее. Моно лёг, укрывшись собственным плащом и подобрав под себя голые ноги. Нужно было постараться поскорее уснуть, пока огонь не погас и вновь не похолодало. Он повернулся на бок и тут же встретился взглядом с Зеро, что расположился рядом. Моно не особо понравилось такое к себе внимание. Тем более, что Зеро сделал вид, будто снимает что-то с головы. Это явно был намёк на то, чтобы Моно стащил с себя бумажный пакет хотя бы на ночь.
— Нет. — Моно схватился за края своей маски, натягивая её ещё глубже, и повторил. — Нет, я не буду этого делать. Мне и так хорошо.
Он сказал это как можно твёрже, чтобы Зеро не приставал к нему больше. Моно уже поставил границы и теперь не позволял их пересекать. Он словно провёл ещё одну невидимую черту, отделяя себя от нового спутника и расширяя своё личное пространство. Зеро явно это почувствовал, так как сразу отодвинулся, стоило Моно чуть привстать.
— Нам надо хорошо выспаться перед дорогой, так что лучше друг другу не мешать. Это моя половина коробки, а эта — твоя. Спокойной ночи.
Зеро недоумённо взглянул на Моно и отвернулся к стенке, явно обидевшись. Его тоже можно было понять. Но Моно даже и не пытался, слушая лишь свою боль, свернувшуюся в груди змеей. Ему нужно было время подумать, осознать и пережить прошлое, оставив его далеко позади, прямо как раньше. Потому и огрызался, чтобы защитить и обезопасить себя от разочарования. Он строил стену из агрессии, которая стала его единственной броней, что казалась тоньше бумажной маски, в которую он так отчаянно вцепился, боясь отпустить. Пакет под пальцами знакомо шуршал, а темнота вокруг приятно успокаивала. Это был его мир. Его скорлупа, в которой он прятался, замыкаясь в себе. И его маленькие кошмары, делиться которыми было слишком страшно.
========== Прикосновение ==========
Моно очнулся с тихим вскриком. Даже во сне ему не давали покоя. За ним опять гнались. По крайней мере, он больше не был в ловушке длинного изогнутого коридора, в конце которого находилась та самая дверь с глазом. Трансляция замолчала, уступив место другим монстрам. На этот раз в виде огромной искорёженной Шестой, чей внешний вид был перекручен и переломан самой Сигнальной Башней. Моно всю ночь скрывался от своей бывшей подруги то под кроватью, то под столом, прячась и забиваясь в самые тёмные углы, чтобы наблюдать за её тяжёлыми передвижениями. Издалека он видел, как она изменилась. Его даже наяву пробирал озноб от пустого холодного взгляда Шестой, в котором не осталось ничего человеческого. Её длинные руки волочились по земле, а ноги изгибались в совершенно неестественных местах, будто в конечностях имелось множество суставов, что не подчинялись законам природы. Шестая вызывала почти животный ужас одним своим присутствием в зоне досягаемости. Она с лёгкостью могла раздавить Моно, как обычного таракана. Ей было достаточно лишь шлёпнуть ладонью, чтобы оставить от него мокрое место. Моно ощущал исходящую от неё угрозу… и глубокое отчаяние. Она что-то искала. Кого-то звала. От визгливых воплей даже дрожала земля. В итоге сон закончился тем, что Шестая раненным зверем кричала над своей разбитой музыкальной шкатулкой, безуспешно стараясь её собрать. Из-под жёлтого капюшона и спутанных волос текли мутные слёзы. Она по-своему страдала, будто спрашивая:
