В последнее утро, перед прибытием, в коридоре крайнего вагона он увидел не защитников – только вмёрзшие в пол тела… трупы, припорошенные снегом, врывающимся из-за оторванной двери. А дальше виднелась стальная коробка чёрного, будто оплавленного, танка и сияющая серебром, в свете встающего солнца, гремящая холодом цистерна.

За ним, слабея до дрожи в ногах, мертвея от страха, стоял непобеждённый взвод.

Василий Иванович посмотрел на мёртвых и, оглянувшись на живых, вдруг, с отчаянием и выросшим в груди огненным горячим сгустком злобы к этой чёрной – не живой и не мёртвой – силе, подумал: «Всё перетерплю! Сам вмёрзну в эту дьявольскую силу! Господи, пожалей детей моих! Парням этим, горе и боль войны хлебнувшим, за что?! Отдай всё наказание только мне!»

И видел Непершин, как рвётся к нему в светло-лиловой пустоте чёрное ничто… как яростно дёргается, в попытках пробиться… и не может – не может – не может… переступить стальную силу броненосного танка и светлые тени вмёрзших в пол!

Состав начал торможение. Протоиерей будто очнулся от болезненных ударов крови в висках. Споткнувшись о чьё-то твёрдое, хрустнувшее, словно птичья кость, замёрзшее тело, суматошно подался назад и, практически втолкнув оставшихся солдат в первый вагон, упал. Он сильно ударился лицом о дверь, но смог различить расплывающийся теплом свет и выросшую среди безмолвной степи серую фигуру на фоне тёмного силуэта горы.

Тварь беззвучно завыла и убралась в свою блестящую металлическую тюрьму.

***

Ксении не надо было успокаивать себя. Она твёрдо знала, с чем имеет дело, и понимала сознательную беспощадность этого единственно правильного решения своего командира. Поздно вечером, когда убегавшиеся по морозу люди уснули, Ян провёл с ней свой инструктаж:

– В Шао Лине мы поднимались по одному склону, а спускались по другому. Я намеренно поставлю тебя справа. Будешь белой. Слева от входа поставим немца и Илью. Надеюсь, что такой расклад слегка запутает встречающиеся силы. Вам надо только удержать периметр. Как только цистерна въедет в проход, я запечатаю его. У нас нет резерва. Если вся эта древняя масса, с тысячелетним голодом и жаждой, вырвется наружу, то… от Китая останется половина, прежде чем она вновь обретёт разум и сама стабилизирует процесс. И это новая война. Третья мировая…

***

За час до прибытия эшелона все были на своих местах. Китайцы стянули под Сиань более десяти тысяч бойцов. Несмотря на непримиримые взгляды, компартия не стала препятствовать и пропустила батальон, присланный лично Чан Кайши. Но все войска стояли в пятикилометровой зоне. Состояние загнанных на поля близ пирамиды людей напоминало туго натянутую струну – разогретая легендами, впитанными в кровь ещё с молоком матерей, она звенела, гудела глубинной жутью и могла в любую минуту гибельно и непоправимо разорваться.

Над горой витал страх.

Русские заняли позиции в двадцатиметровой зоне. Пожилой сержант в расстёгнутой телогрейке, напоминающий новогоднюю елку, (столько гирлянд из противопехотных гранат обвивало его крепкие плечи), повторно инструктировал каждого:

– Стоять на занятом рубеже до последнего. Объективная причина ухода с позиции одна – смерть!

Ксения слушала эти слова и думала, как у этого жалостливого и такого робкого человека может быть такая смертельная власть над людьми. От его даже несильного, совсем негромкого, но такого непреклонного голоса, от болезненно-серого в утреннем тумане, лица исходила такая колючая решимость, словно он был уверен: не побегут. Будут стоять. Насмерть. До конца.

Между тем полковник, смешно высунув нос из-под намотанного на шею тёплого шарфа, смотрел куда-то вперёд, словно пытался увидеть что-то новое на этом поле перед горой. Всё пространство, изрытое гнойными ямами чёрного ночного льда, сочащееся желтоватым, сукровичным извивом реки – всё было в кровавом движении восхода. Тени быстро перемещались, двигались, сплетались и расплетались огнями. Ксении показалось, что сама земля начала подготовку к финалу давно начатой пьесы, конец которой сейчас будет разыгран на этом безжизненном пространстве перед безымянной высотой.

Она повернула голову и посмотрела на стоящих от неё в каких-то пяти-семи метрах Илью и Бориса.

Илье задача была ясна. Улыбнувшись, Ксения почему-то решила, что богатырь имеет весьма дородную физиономию. Он стоял свободно, с лёгкой развальцей, и как-то рассеянно смотрел на простой железный меч, почти насильно всунутый ему в руки Яном. От меча веяло жаром. Девушка бы не рискнула дотронуться до него голыми руками. А вот Илье он явно представлялся бесполезным куском железа.

Рядом, полуобернувшись, и, старательно ловя выбритым лицом солнечные лучи, жизнерадостно смотрел на мир Борис. Он увидел Ксению и заулыбался, но она скользнула по нему своим обламывающим свинцовым взглядом, и улыбка быстро погасла.

«Немец – он немец и есть», – с горечью, подумала Ксюша. Жалость к себе хлестнула кнутом и выбила слезу. Зло смахнув нахалку, девушка тоже подставила лицо лучам восходящего светила.

========== Глава 2. Наследие Дракона. Часть 13 ==========

Наблюдатели заняли позицию позади регулярных китайских пехотных частей. Худояров с Утехиным стояли на небольшой высоте вблизи речушки, и все пространство перед горой сейчас было перед ними как на ладони.

Генерал дышал тяжело. Ему, простуженному и взволнованному накатывающей на них волнами опасностью, исходящей от летящего к горе состава, было совершенно непонятно, почему желтое, словно восковое, лицо Утехина выражает такую неподдельную брезгливость.

Рашид Ибрагимович видел, как за льдистой лентой застывшей реки внезапно появилась тьма. Она наползала справа и слева, охватывая коридор узкоколейки. Земля вздрогнула от направленного в центр пирамиды взрыва, и огромный пласт коричневой голой почвы отвалился гнойной коркой, обнажив чёрный провал входа.

Светлая черточка-фигурка – Ян! - шевельнулась на подножке тепловоза. В последние минуты именно он заменил машиниста, разогнав сверкающий красной звездой «Сталинец» до максимума. Фигурка качнулась, спрыгнула куда-то вниз и осталась на тающем снегу…

Он видел, как освещенная восходом странная пурпурно-серая тень медленно выползает из омута разверзнутой горы. А состав с тяжелым танком и болтающейся сзади легкой, отливающей серебром цистерной всей своей стальной тяжестью погружается в эту огромную, продавленную взрывом полынью.

Утехин же после бессонной ночи смотрел из-под оттопыренного козырька ушанки, выданной вместо папахи заботливым старшиной странного отдела «неизвестно чего», смотрел лишь на один объект. На скошенный, тощий и нескладный зад в полосатых штанах торчащего из траншеи китайского солдата. Беспокойные мысли толпились в голове, мешая привычно рационально мыслить: «С какой целью я вчера решил таким глупым способом пустить пыль в глаза? Почему убил в себе все человеческое, решив расстрелять этих людей? Они ведь просто выполняли приказы…»

Он читал личные дела, парни — фронтовая разведка, они прошли весь путь от самой Москвы до подступов к Берлину, а он?

«Неужели я глупая машина власти без чувств и нервов? Что же они думают обо мне?»

Ведя этот разговор сам с собой, Георгий Валентинович ясно осознавал, что никогда и никому не сознается в навалившемся на него чувстве вины и, судорожно гася острый приступ досады, негромко проговорил:

— Ну вот, ваша войсковая операция окончена, ни в чем не повинная техника навсегда упокоилась в этой облезлой горе. Вы довольны, генерал?

Он хотел развернуться, собравшись уезжать, но остановился, увидев перед собой… пепел. Серый дым, медленно кружась в танце, заволакивал небо, выдавливая за пределы видимости внезапно ставшее тусклым медяком светило. Из черноты провала, кипя огненным валом взрыва, ползло кипящее месиво огромной тени. Тени, похожей на птичью жилистую лапу… Она наползала точно из ада, отбрасывающего жар на стонущую от ожога землю,