«Там же рота, — едва подумал генерал, и тут же в сознании жгуче метнулась и следующая мысль. - Что это?»

Удар гигантского барабана накрыл и оглушил, мимо остолбеневших наблюдателей суетливо замелькали люди, скользя по льду обмотанными в ветхие тряпки ногами. Промелькнули лица бегущих - перекошенные ужасом, в каплях пота. Генерал увидел, как вцепившись в воротник его тулупа (откуда там взялась тонкая ниточка крови, это ведь кровь?), что-то отчаянно кричит ему в лицо Худояров.

«Наверное, барабанная перепонка», — уже не жгучая, вялая мысль медленно прошелестела в голове, и все погасло.

***

Не имеющую аналогов операцию успешно провели в 1946 году спецслужбы СССР. Информация об уникальной войсковой операции засекречена и по сей день.

Войсковая часть № 5276 представляла собой комбинированный полк, состоящий из нескольких подразделений китайской народной армии, наблюдателей со стороны китайских и советских специалистов, а также роты особого назначения Советской армии. Численность его доходила до тысячи человек.

Полк дислоцировался в китайской провинции Шенси в сорока километрах от Сианя на пустошах близ пирамидальной горы. Разрозненные документы, находящиеся в Университетской библиотеке Пекина, содержат информацию об успешном уничтожении «врага» и закрытии прилегающих территорий с полным запретом на проведение раскопок на срок в 30 лет. Житель посёлка Лотошино (Московской области), недавно умерший 96-летний фронтовик Иван Святошин, на уроках по начальной военной подготовке в школе рассказывал эту историю. Его правнук Алексей Свят, будучи студентом исторического факультета МГУ, перерыл все архивные документы, имеющиеся в свободном доступе, но кроме сообщения резидента МОССАД о совершенно ином событии, но с упоминанием инцидента в Шенси, так ничего и не обнаружил. Тем не менее он был уверен в правдивости слов деда-фронтовика, который прошёл всю войну и встретил День Победы в Кёнигсберге. Он был награждён помимо остальных наград медалью «За взятие Кенигсберга», вышел в отставку в 1967, имея на груди два ордена Славы.

***

Несмотря на тщательно просчитанный заряд и несомненную квалификацию саперов, лежащего в траншее Бернагарда сильно засыпало. Стряхнув с себя тяжелую землю, он долго пытался продуть уши – слишком давила новоявленная почти вакуумная тишина. Выбравшись из ямы, он ещё какое-то время стоял, крутя головой и не понимая, куда делся только что стоявший рядом Илья и где его теперь искать.

На раскисшее от грязи поле опустилась кромешная мгла, поэтому, оглядевшись, он смешно опустился на четвереньки и пополз в этой черноте, пока не треснулся лбом о выкинутый взрывом крупный камень. Тут его и обнаружил капитан.

Схватив непутевого немца за рукав, богатырь гулким шепотом поинтересовался:

— Что ты делаешь?

Фриц поднял белобрысую голову, сияющую в наступившей темноте вместо фонаря, и улыбнулся.

«Он чешет лоб», — услышал капитан вывод Олладия, серым одеялом разлегшегося на плечах.

Услышал, но не осмыслил. Прямо перед ними, в каких-то десяти метрах, что-то пульсировало кроваво-красным у чёрного провала, и за этой пульсирующей раной бесконечная раззявленная глубина сияла множественными очагами пожаров.

Внезапно среди тяжелого жирного дыма, образовавшего над пропастью густой навес, послышался шум и треск, который напомнил гауптштурмфюреру Кесслеру бауернхоф (сельскохозяйственную частную ферму) его старой бабки. Туда каждое лето заботливо отвозили маленького Бернагарда родители… Когда-то именно там он случайно перебил все глиняные горшки, предназначенные на продажу. Он приподнялся, почти целиком высунувшись из-за камня и смог рассмотреть, как из образовавшегося прохода, чеканя шаг, шли и шли построенные по десять в ряд глиняные истуканы.

Словно муравьи, ведомые одной им известной целью, они вытянутыми косяками поворачивали к высоте за рекой и колонной уходили в нависшую тьму.

Время изменилось для стоящих людей. Плавный и незаметный ритм, отмеряемый поминутно и посекундно, внезапно сменился пульсацией в висках и стал измеряться в каплях крови, перегоняемой сердцами. Пространство сжалось на этом пятачке земли, и Илья с Борисом, не сговариваясь, попятились от проходящей мимо них смерти. Зашевелился на шее серый туман, который, боясь поглощения неупокоенной стихией, сам с радостью исчез бы отсюда, оставив людей. Но он, связанный с хозяином, не имел власти над собой.

Скрежещущие звуки задавили и смяли их силу, как темнота загородила солнце. Гора продолжала содрогаться от похожих на землетрясение толчков. Отступающих людей шатало, словно они неслись на пылающей огнями карусели.

В этот миг что-то тяжело стиснуло ноги Ильи. И, опустив глаза, он с ужасом уставился на кривой чёрный коготь, выросший из раззявленной пасти земли.

Борис, увидев это нечто, остолбенел, а тусклое пятно тумана переползло к нему на шею, почти задушив в своём объятии ужаса, проскрипело в голове, отдалось с кровью в висках и, превратившись в панический крик, приказало:

— Бей!

Это было слишком страшно. Но страх перед собственной, неизбежной в этом аду смертью превозмог другой страх — ужас оказаться во власти… этого. Бернагард, не отдавая себе отчета, ударил. С кончиков длинных пальцев на кромешный пучок тьмы вырвались тонкие прозрачные нити света. Быстрый рывок, и нити расплескались по шевелящейся тьме, скрепив, сшив, склеив это нечто, лишив его подвижности.

Это было неожиданно.

Для всех, не только для людей.

Там, в глубине горы неживая масса вечности своим не сознанием, но чувством поняла: если сейчас эти люди не покорятся ему, если они не признают свою смерть, то они обретут такое же право повелевать, как и он. А он сравняется с ними. Тьма недовольно заворочалась и ударила.

Удар был страшен. Содрогнулось, кажется, даже небо.

Стальная лента меча загорелась в обмякшей было руке Ильи. И тогда он последним усилием гибнущей воли рассек темноту напополам.

Хватка нечто ослабла.

И люди увидели в этом вспоротом пространстве свет, тропу, обозначившую спуск с горы, и шагающих глиняных людей.

«Первое и самое главное – ничего не бояться! Страх – это зло! За страхом всегда приходит паника. Паника – это смерть!» — всплыли в памяти слова. Илья, словно оказавшись в поле на сенокосе, широко размахнулся… Ловко взмахивая мечом, он принялся уничтожать застилающую от него свет чёрную завесу, копнами подбрасывая на белоснежные нити-скрепы Бернагарда льющуюся из чрева горы гадость.

***

Ксения плавала в темном желе. В то время как двое взмахами меча и рук собирали страшную жатву, она не сражалась – лишь с удивлением смотрела, как красиво извиваются и падают похожие на листья алоэ чёрные мясистые куски.

«Какая странная энергия, — промелькнуло у неё в голове, - Чистая».

В ответ на мысли широкий рыхлый лист с колючками-крючками по краям змеей скользнул мимо и пополз куда-то дальше, вбок.

«Там же Мрак», — вяло подумала девушка. Она проводила взглядом толстое, отливающее антрацитом ползущее нечто и вдруг рассмотрела на конце жгута, между крючками, тело бьющейся в отчаянии последнего усилия, задыхающейся собаки.

Где-то Илья с Борисом рубили угольную красоту, и ей до боли в пальцах хотелось восстановить порядок в рвущемся чудесном чёрном теле, но… пёс?

Собака, которая приходила вечерами и лизала ее обескровленное от слез лицо. Друг, который делил ее боль, молча забирая половину себе?

Волосы на голове Ксении зашевелились и зажили самостоятельной жизнью. Руки выросли, преображаясь.

Гигантская чёрная паучиха, мерзко облизнувшись, вышла на охоту! Ее сознание не стремилось спасти несчастную задыхающуюся жертву. Она просто захотела есть. Змееобразные обрубки, изгибавшиеся в массе чёрной жидкости, отдавали ей свою энергию. Вкусную. Паучиха ползла за добычей. Громадный клюв раскрылся и поглотил свернутый в кокон, едва дышащий меховой мешок. Энергия крови и жизни обожгла, и собака, скуля от ужаса, отлетела куда-то в сторону, на шагающую вниз к людям глину, разрушая ее своим весом. Мрак больно ударился о землю и затих…