Он не хочет со мной говорить. Да, какое там! Он знать меня не хочет. Душит осознание того, что все. Конец.

Обхватив себя руками, завыла волком, отчаянно мотая головой, отрицая очевидное.

– Нет, нет, нет. Тём, пожалуйста.

***

Проснулась, когда за окнами начало темнеть, и первым делом снова схватилась за телефон. Сердце замерло, когда увидела зеленый мигающий огонек, а потом рассыпалось в пепел, когда нашла десяток пропущенных от отца и ни одного от Артема. Снова набрала его номер. В ответ – ледяная тишина, наживую вспарывающая внутренности, острой игрой пронзающая сердце.

Я не оставляла попыток связаться с ним. Весь вечер звонила, отправляла смс с мольбами ответить, перезвонить. Бесполезно. Зорин игнорировал меня, и хотелось реветь от бессилия, рвать на себе волосы, биться головой о стену.

…Следующий день прошел как в тумане. Я по-прежнему названивала Зорину, игнорируя звонки остальных. Не хотела ни с кем говорить, не могла. Мне было больно, страшно, горько, а единственный человек, способный успокоить, замедлить сумасшедший ритм сердца, не хотел меня видеть, не хотел общаться.

Я как тень бродила по квартире, слонялась из угла в угол, безнадежно прислушиваясь, мечтая о том, что раздастся звук отпираемого замка. В голове раз за разом проигрывала слова, которые скажу ему. Глупо, но только так удавалось сохранить надежду на то, что еще можно хоть что-то исправить.

Он же знает, что я его люблю. Знает! Он должен это чувствовать!

Потом как нож под ребра: ни хрена он мне не должен. Это я ему обязана за то, что стала похожа на нормального человека, на девушку, а не на куклу, манекен для новых шмоток.

Даже после того чудовищного вечера Зорин остался верен себе, не бросил, притащил домой.

Я умирала от тоски. Не могла без него. Не завтракала, не обедала. Аппетита не было, настроения не было, желания жить не было. Желания дышать не было.

Кое-как выпила кофе. Горький, черный, как моя жизнь. Очередная провальная попытка позвонить Артему. Очередное фиаско – словно очередной осколок отрывается от сердца. Не видела его уже три дня. И каждая секунда в одиночестве – маленькая смерть.

Голова болела от роя мыслей, сердце рвалось от сожалений, хотелось надеяться на лучшее, но не могла, понимала, что лучшего просто недостойна. Неживой куклой, мумией сидела на кровати, уставившись стеклянным взглядом в одну точку на стене, с каждым мигом все больше опускаясь на дно. Так и задремала, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени.

Я проснулась, почувствовав сквозь сон, что не одна в комнате. Почувствовав, как по коже пробежала волна мурашек от чужого взгляда. Разлепив глаза, сонно прищурилась и с трудом разогнулась, уже в следующий миг забыв, как дышать.

В дверном проеме, засунув руки в карманы джинсов, прислонившись плечом к косяку, стоял Артем и смотрел на меня. Во взгляде ни одной эмоции, просто отрешенное спокойствие. А у меня сердце зашлось от того, что снова видела его, что он вернулся.

Закусив до крови губу, взглядом умоляла о прощении, а он в ответ, чуть склонив голову набок, рассматривал меня, рассеяно скользя взглядом по моему лицу. Смотрела на него и умирала, чувствуя, что между нами теперь не просто трещина – огромная пропасть, черная бездна, которую не преодолеть. В груди свело до такой степени, что каждый вздох – ножом по живому. Все мои слова, которые я так тщательно продумывала, готовила к его приходу, внезапно рассыпались, как карточный домик, от осознания того, что не простит.

Я бы не простила. Землю бы жрала, руками ее рыла, срывая ногти. Подыхала бы от тоски, но не простила. Никогда, ни за что. Нельзя такое простить.

Зорин оттолкнулся плечом от косяка и направился в мою сторону, по-прежнему не отводя взгляда. Я вцепилась в подол платья с такой силой, что ткань не выдержала, беззвучно расползаясь на волокна. Не в силах пошевелиться, затаив дыхание, наблюдала, как он подходит ближе и садится на кровать рядом со мной.

Вот он, совсем рядом, но ощущение, будто между нами тысячи миль бесплодной пустыни. В его взгляде ни упрека, ни огня, ни злости. Ничего. Только чуть заметное недоумение, будто он пытался что-то понять, решить для себя.

Мы просто молчали. И с каждым мигом в горькой тишине все очевиднее становилось, что это конец. Финал нашей истории. И не было сил ни объяснить, ни оправдаться. Объяснять надо было раньше, когда еще была возможность сделать это самой, а оправдываться нет смысла.

Я смотрела на мужа, умирая от желания подскочить к нему, обнять крепко-крепко, уткнуться носом в шею и никуда не отпускать. Останавливала лишь мысль, что поздно, что он не даст этого сделать.

– Скажи мне… все то, что наговорил Градов, это правда? – наконец, спросил он, и я, как рыба, выброшенная на сушу, начала хватать воздух губами, не в силах сделать глубокий вдох и перебороть внутреннюю дрожь.

Как бы мне хотелось сказать, что все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не правда…

Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.

Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько лгала ему, что ложь опутала нас со всех сторон, как паутина, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.

Артем бесстрастно наблюдал за моими муками. Чуть изогнув бровь, смотрел, как кусаю губы, чуть ли не до крови, как сжимаю кулаки до такой степени, что костяшки белеют от напряжения.

– Не играй больше. Не надо, – тихо сказал он, – просто ответь правду.

Словно нож в сердце обрушилось понимание, что он и так всю эту правду знает, просто дает мне шанс признаться во всем самой, произнести вслух то, что я творила.

– Тём, – чуть слышно, на выдохе то ли простонала, то ли прошептала.

– Просто скажи, Градов врал?

– Артем, пожалуйста, – умоляла его, хотя сама не понимала о чем.

– Врал?

Мне не хватало воздуха, не хватало сил, казалось, будто все вокруг покрывается мраком, и темные стены снова сжимаются, давят на меня.

Зорин по-прежнему смотрел, не отрываясь, и я ничего не могла прочитать в его взгляде. Полный блок. От меня. Впервые за все время нашего знакомства. Если он любил – то не скрывал, если смеялся – то искренне, если злился – то искры в стороны летели. И мне стало страшно от того, что и ненавидеть он будет так же – от души, без компромиссов. И равнодушие его будет искренним, без наигранности.

– Я… Мне… Он…

– Кристин, еще раз спрошу, пожалуйста, ответь хоть на этот раз, откинув свои порывы. Градов врал?

Я смотрела на него и шла ко дну. Наконец, чуть слышно, едва шевеля губами, выдавила из себя вымученное:

– Нет.

Артем вместо ответа лишь кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а я почувствовала, как меня скручивает от ужаса. Не удержавшись, прижала руку к губам, вцепившись зубами в кожу. Боялась, что не выдержу этого равнодушного взгляда, что начну скулить, выть от тоски, от невозможности что-то исправить, от запоздалого раскаяния.

Почему? Почему я не рассказала ему все сама, когда была возможность?! Как могла все довести до такого?! Ведь знала, что уже все всерьез, что люблю его больше жизни, что привязалась так, что если отдирать, то только наживую! Почему я не сделала ничего, чтобы предотвратить такой финал, вместо этого трусливо спрятав голову в песок? Три миллиона «почему» и ни одного ответа, а напротив он, спокойный до невозможности.

И только чуть подрагивающие руки выдавали то, что ему нелегко.

Лучше бы орал, закатил скандал, устроил разнос, такой, чтоб сам ад показался мне ласковым курортом. Пусть бы тряс словно тупую куклу, отвесил оплеуху. Что угодно, но только не так.

– Ну, прости меня, пожалуйста, – не удержавшись, бросилась к нему, лбом уткнулась в плечо, руками обвила шею, прижимая к себе так крепко, как могла, чувствуя, что еще немного и сойду с ума от боли.