****

Кристиан, неторопливо избавляясь от одежды и осторожно ступая в горячую купальню, полную ароматной воды, размышлял, как же ему подступиться к девушке. Было видно, что она забита и запугана, да так, что не посмеет и пискнуть, если он вздумает ей горло перерезать. Странно, странно это… Прислушался – она шуршала тихо, как мышка в норке, избавляясь от одежды. Затем еле слышно скрипнула кровать – девушка легла и затихла, притаилась. В комнате повисла такая тишина, что не было слышно даже дыхания девицы, лишь сверчок напевал свою песню где-то в теплом углу.

Усевшись в горячей воде, расслабившись, Кристиан пригоршнями плескал ее себе на грудь, стирая с кожи пот и грязь, и все не мог перестать думать о внезапной ярости Зверя. Да, в бою он был дик и неистов, это верно. Резок на слова. Но он никогда не поднимал руки на слабых, тем более на женщин. От чего же начал теперь? Он мог быть неловким, неумелым любовником, это верно. Когда учиться любви, коли вся жизнь проходит в битвах? Сколько времени мирной жизни он видел? Мало. А на войне… Кто там, в походных шатрах, утешает солдат – грязные шлюхи? Их любить особого ума не надо, они вынесут все за пару медяков.

Но получив на брачное ложе богиню, – от одной мысли о девушке, которая ждет его сейчас в постели, у Кристиана кровь забурлила, прилила в пах, заставив член отвердеть и приятно запульсировать, – разве надо ее бить и ломать?! Нет, что-то тут не так. Если бы не заверения верного человека, что Король здоров, Кристиан подумал бы, что Зверя больше нет, что поганые столичные черви убили его, а под маской медвежьей кто-то совсем другой. Но Король был жив. И с ним творилось что-то неладное, прах его побери.

– Я разузнаю, я все разузнаю, старая Этель, – бормотал Кристиан, покидая купальню и отираясь белыми простынями, – я заставлю тебя вернуть мне Зверя!

Неторопливо отодвинул он ширму, отгораживающую его купальню от спальни, так же неторопливо вышел, вглядываясь в полумрак, которые еле-еле разгоняли горящие свечи. Влага блестела на его широкой, мощной спине, на груди, поросшей золотыми курчавыми волосами, узкой дорожкой сбегающей по мускулистому животу до самого паха. Плечи его были широки и сильны, на руках под смуглой кожей перекатывались крепкие мышцы, и девушка, лежащая в постели, чуть ахнула, приподняв голову и уставившись на своего нового господина. Она никогда ранее не видела настолько красивого мужчину, и ей показалось, что среди ночи вдруг солнце взошло.

– Не видела никогда голого человека? Как же тебя любил твой Король?

Кристиан неторопливо прошел к постели и остановился, восхищенно цокая языком.

Девушка, покорно лежащая на белоснежных простынях с разведенными ногами, была прекрасна и совершенна, словно отлита из прозрачного розоватового фарфора. Восхитительная грудь испуганно вздымалась, остренькие соски красными пятнышками темнели на ней. Подрагивающий животик был округлым, мягким, лишенный растительности лобок меж покорно разведенными длинными стройными ножками восхитительно гладкий, нежный на один только взгляд.

И эти алые шелковые волосы, рассыпавшиеся по подушке! От одного взгляда на нее Кристиан чувствовал в своем сердце желание все бросить, забыть Зверя (сам виноват, коли позволил себя вокруг пальца обвести какой-то старухе!) и уехать, забрав красавицу с собой. Такую хочется держать при себе, никому не давать да что там давать – и показывать не хочется! Это мечта, не девушка. И всем бы она была хороша, если б не плакала. А она рыдала, тихо глотая слезы и обмирая от страха, готовая к самому худшему, покорно лежа в позе, какой ее учили – для того, чтобы любить своего Короля. И любого, кого он прикажет любить.

– Ну, не плачь, – повторил в который раз Кристиан, забираясь в постель и положив руку на ее вздрагивающую грудь. – Не плачь, я не сделаю тебе больно. Дай посмотреть на тебя, дай полюбоваться тобой, голубка. Как же ты хороша, как хороша… Да ты же вся замерзла, глупенькое дитя. Дай я согрею тебя.

Он неторопливо развел в стороны ее руки, до того стыдливо прижатые к телу, и огладил их – неторопливо, накрывая всею ладонью, от подмышки до кончиков пальцев. Затем так же долго и любовно гладил все ее тело, накрывая ладонями, словно хотел не только согреть его, но и стереть с ее кожи липкий страх. Гладил грудь и животик, ладонью осторожно и мягко скользнул меж разведенных ног, обнимал крутые бедра.

– Ладная, – шептал он, сжимая ладонями по очереди каждую ее ножку и глада, гладя, – ох, какая ладная… Ягодами пахнешь, сладкая… чистая…

Эти неторопливые движения, эти безыскусные ласки возымели чудесное действие. Девушка словно успокоилась, ее рваное дыхание выровнялось, слезы перестали течь из ее темных испуганных глаз, и Кристиан, обласкав даже крохотные ступни, почувствовав, как те становятся в его ладонях теплыми и мягкими, накрыл девушку теплой мягкой шкурой, укутал, как ребенка, и завалился рядом – так, что затрещала старая деревянная кровать.

– Расскажи мне, – велел он, обнимая девушку поверх меха, – чем же напугал тебя Зверь?

Девушка нервно сглотнула, на ее красивом личике появилось выражение ужаса.

– Он рвал меня, – прошептала она. – Он хватал меня стальным пальцами и рвал мое тело, и не было ничего кроме боли и ужаса. Словно раскаленным железом клеймил, входя в меня.

– Резал ножом?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Ему не нужно оружия, – прошептала она. – Чтобы причинить боль, достаточно и его тела, его рук. И после ночи с ним не нужны… не нужны мужчины.

– И меня, значит, не пустишь? – уточнил Кристиан. Она отрицательно качнула головой, слезы снова потекли из ее глаз.

– Не пущу, – ответила она тихо. – Бери сам, господин. Но ничего, кроме боли и крови, от меня не жди.

– Это жалко, – ответил Кристиан. – Обычно женщинам нравится то, что с ним делают мужчины. Девушка снова покачала головой:

– Нет. Нет. Старая Королева иногда посылала меня прислуживать другим, но…

– Может, что не так с тобой? – с сомнением сказал хитрый Кристиан. – Дай посмотрю. А то и впрямь, может и пробовать не стоит? Где, говоришь, Зверь тебе сделал больнее всего?

Рука девушки дрогнула, потянулась и коснулась места между ног – так невинно и откровенно, что у Кристиана в ушах зашумело от возбуждения.

– Тут, господин, – тихо ответила она.

– Раздвинь-ка ножки, голубка моя, я пожалею, – прошептал Кристиан, осторожно опуская руку к лону девушки. – Я пожалею…

Осторожно, чуть касаясь пальцами нежной гладкой кожи, он водил рукой между покорно раздвинутых ножек, скользя рукой глубоко, под самые ягодицы девушки и возвращаясь обратно, чуть поглаживая сжавшееся узкое лоно.

– Здесь было больно? – он нащупал сжавшийся вход и погладил его, чуть касаясь.

– Здесь, – тихо ответила девушка.

– У нас, на Севере, волки зализывают раны своим раненным волчицам, – сказал Кристиан. – Так их жалеют и лечат. Дай, я полечу тебя. Не бойся. Не возьму тебя, если не пускаешь.

Девушка испугано вздрогнула, но ноги покорно развела и обняла ими горячие плечи Кристиана. Он устроился между ее ног, обнял ее бедра, прижался поцелуем к нежной внутренней поверхности, где кожа тоньше розового лепестка.

– Как же ты пахнешь, – прошептал он, одурев от ее аромата, целуя ее еще и еще, прихватывая губами тонкую кожу, целуя гладкий лобок и скрывающие лоно губы. – Как самая спелая ягода. Нет в мире женщины вкуснее!

Он провел языком по ее губами, еще и еще, все настойчивее, пока они не набухли и не раскрылись перед ним сами, открывая лоно, и девушка вздрогнула, нетерпеливо завозилась.

– Что, больно? – сочувственно спросил хитрый Кристиан, поглаживая ее шелковистые, подрагивающие бедра. – Бедная. Все еще болит.

Он склонился над подрагивающей девушкой и его язык настойчиво пощекотал сжатый вход в ее лоно, мягко, но чувствительно, и девушка снова охнула. В ее животе вдруг разгорелось странное ощущение – жара и слабости, – и лоно, не знавшее ласки, зажгло странным жжением.