Я уже осознала, какой бред записала, и с некоторым сомнением думала, что нормальные люди на такое «приветствие» не откликнуться. Впрочем, я надеялась сыграть на чужом отчаяние, ведь обещалась переместить пришедших людей в буквально другое время.
Услышь я такое полгода назад, решила бы, что человек, записавший это — конченный псих, и что от названного места нужно держаться подальше, сейчас же… Сейчас же я бы бросилась в омут с головой без сомнений и раздумий, даже если бы ведущий сказал: «Моё местонахождение — Северный полюс, не путать с Южным! Захватите заодно тёплые вещички и горячее какао».
На самом деле, если на моё послание откликнуться, я решила соврать или притвориться, что потекла крышей, но не признаваться людям в том, что я, как белка, прыгала во временном потоке и в теории могу даже повторить. Но если это поможет человеку терпеть моё общество… То, пожалуй, я согласна даже сказать правду. Да на что угодно согласна! Если ему или ей нравятся брюнетки, а рыжий цвет вызывает рвотные позывы, я покрашусь в шатенку. Не знаю, правда, как и чем, но покрашусь…
По улице вновь пронеслось «…Я-Рейчел Поллак!..», я закатила глаза. Вообще, это было довольно плохой идеей — говорить нечто… раскрывающее нескольким странам. «Рейчел Поллак», конечно, не Александра Морозова, потому должна обеспечить хоть какую-то конфиденциальность. Хотя если изобразить мои попытки скрыть своё присутствие от Комиссии в картинке, то на ней я буду тушить горящий костёр канистрой с бензином. Одним словом, маскировка — дерьмо.
— Интересно, а они сейчас за мной могут наблюдать? — сощурилась вдруг я. В итоге выходило, что да — могут, не могут они только присутствовать здесь лично, но наблюдать — ещё как. — Чтоб вы там подавились… Вы всё равно ничего не поймёте в моих расчётах, тупицы!
Подняв два средних пальца, я торжественно их потрясла, чувствуя себя той ещё идиоткой.
— Остин, всегда хотела сказать… Какая же ты сучка! Да ещё и крашеная! А ты, Говард, потолстел так, что стал похож на неповоротливый шарик. Советую подумать о переводе к прислуге! А тебе, Сара, я всегда врала — ты не умна, ты тупа, как пробка, иначе бы ты шевелила мозгами чуть быстрее, чем это делал мой домашний щенок!..
Я сползла по спинке стула, глубоко выдыхая.
— Полегчало, — пробурчала я. — Саша, ты одна молодец, остальные — злые сволочи… А ещё ты умная, смелая и красивая, всё можешь и умеешь. Такой умничке жалкую формулу вывести — два раза плюнуть. Возьми карандашик в ручки и попробуй ещё разок, ладно? Если у тебя всё получится, то съешь ещё один кусочек шоколада…
Постучав головой об стол, я услышала, как песня Сплин начала идти помехами — электроэнергия была на нуле.
— Ну, отлично, — хмыкнула я. — Надеюсь, все выжившие заучили мои слова наизусть, да так, чтобы они им снились, пока они не придут по адресу.
Раздался сильный треск, и вскоре наступила блаженная тишина, во время которой я наконец могла спокойно поработать и поспать без набившего оскомину «Привет!.. Я — Рейчел Поллак!..»
Комментарий к Глава 4. “Земля вызывает Марс”
Автор вызывает комментарии. :D
========== Глава 5. Дамам прощаются некоторые вольности ==========
***
Я грозно смотрела на потенциально опасный объект, нахмурив брови и насупившись.
— Ты должна это сделать, Саша… Да, это сложно. Да, это страшно! Но ты сильная и смелая личность, ты выглядишь, как образец стойкости и мужества… — убеждала себя я. — Но вот пахнет от тебя…
Приподняв руку и понюхав подмышку, я ожидаемо скривилась, хотя и не думала, что волшебным образом запах пропадёт.
— Чёрт, каждый раз на мытьё, как на каторгу!
Прошло уже два месяца с моей по истине легендарной трансляции. Вопреки ожиданиям никакой очереди из желающих моего близкого общения я вокруг себя не наблюдала, и в течение этого периода успела двести раз потерять надежду и двести раз её вернуть.
Первую неделю я буквально жила в здании радиостанции, не в силах заставить себя работать. Я находилась не в сладком предвкушении, а в напряжённом ожидании. Как бы не была сильна моя вера в добропорядочность выживших людей, надеяться на неё было глупо, ведь длительная изоляция могла превратить людей в сущих монстров, позабывших о нормах морали.
Я сама, прожившая в одиночестве почти целый год, уже чувствовала, как сильно на мне сказывается вынужденное заточение, и боролась с этими симптомами так, как могла. Самым сильным лекарством оказалась работа, а точнее — те успехи и подвижки, которые совершались на ней. Я радовалась малейшему результату, как ребёнок, ведь он означал, что я на шаг ближе становлюсь к возвращению домой.
Нарушение когнитивных функций, а если проще — неспособность сосредоточиться на чём-либо, не говоря уже о попытках решить задачу, стало моим главным врагом, и я в кошмарах видела, как не могу вспомнить таблицу умножения, забываю выученные языки и лежу целый день бревном на матрасе, не в силах заставить себя просто встать.
Впрочем, возможность «забывания» информации была для меня маловероятна, ведь я с удивлением обнаруживала, что постепенно моя способность становится лучше, и с каждым днём те воспоминания, которые я призывала, были чётче и детализированней, а те эмоции, что я испытывала в то время — ярче.
Конкретно сейчас это было неплохо, но в будущем уже вызывало проблемы, учитывая, что я собиралась стереть воспоминания длиной в примерно двенадцать лет. Как на это отреагирует эта атомная бомба в лице способности оставалось загадкой, и стоило уже сейчас задумываться либо о том, как от неё избавиться, — что, признаться, маловероятно, так как я и понятия не имею, как она работает — либо о том, как её… деградировать, э, ослабить?..
Идеальная память, на самом деле, дерьмо ещё то, и я не зря не развивала её в надежде, что она, как болячка, рассосётся сама. В отличие от других известных мне способностей детей, рождённых первого октября, моя могла навредить в перспективе лишь мне, заставляя переживать одни и те же моменты с эффектом «полного погружения», стоило лишь увидеть что-то памятное, напомнившее мне о каком-то событии. Что уж и говорить, если я до сих пор ощущала, как распирает мою грудь от нежности и любви, когда я вспоминаю лица родителей. Чувства не становились приглушённей, смирение не приходило, я, как и тринадцать лет назад, готова воспарить в небеса от одной маминой улыбки и расшибиться в лепёшку, лишь бы отец скупо улыбнулся хоть одним краешком губ.
И мне сложно представить, какая бы буря прошлась у меня в душе, если бы я смирилась с тем, что их никогда не увижу.
Проведя рукой по лицу, я глубоко и мерно вздохнула, смотря на блики в озере.
Обернувшись, я убедилась, что палатка нагрелась достаточно хорошо, чтобы сразу же заскочить туда и не заболеть. Расплетя косу, я бросила ленту на покрывало и, взяв вилку в руку, начала тщательно расчёсывать длинные локоны, шикая и зло думая, что когда-нибудь отрежу эти лохмы под корень, зная, впрочем, что никогда так не поступлю.
Когда я вычесала из волос весь посторонний мусор, состоящий из веточек и листьев разных размеров и предметов, подозрительно похожих на маленьких жучков, я, тоскливо вздохнув, начала раздеваться, не особо заботясь о сохранности вещей.
Вязаная кофта, странные разноцветные штаны в цветочек, нижнее бельё в пёстрый горох и осенние сапоги неаккуратной кучей лежали на покрывале, пока я, обхватив себя руками, дрожала на ветру и набиралась решимости.
— Ах, ты, гадкий, ах ты, грязный, неумытый поросёнок! Ты чернее трубочиста, полюбуйся на себя! — захихикала я, смотря на свои грязные ноги и цитируя «Мойдодыра». — Будь я штанами, то убежала от себя давным-давно.
Повеселевшая, я подошла к кромке воды и, чуть опустив носочек в воду, сразу одёрнула его, рассерженно зашипев.
— Наверняка в прошлой жизни я была кошкой… Нет, ну невозможно же! Вода — просто дубак!
Отойдя от воды, я в сомнениях остановилась у палатки.
— Разогревать воду долго… Сначала таскать, потом греть… А это так непросто! Сначала найти сломанную мебель, опять разводить костёр, следить, чтобы не погас, подвешивать ведро над огнём… Это займёт полдня, а у меня планы! Формулы не решены, ягоды не съедены, а вторая панель, кажется, вот-вот сдастся мне на милость… Н-да.
